Прятки по-взрослому. Выживает умнейший - Константин Скуратов

– А вот, дружище, давай сегодня обойдемся без комментариев, – он смотрел как у его отражения в пыльном зеркале изо рта валит густой белый пар, – быстрый и легкий ужин, потом – крепкий и продолжительный сон, хорошо? Разбор полетов проведем завтра…

Первую бутылку водки Глебов выпил в несколько приемов, подумал немного и открыл вторую. Закусывал небрежно нарезанной колбасой, хлеб отламывал руками.

Алкоголь холодил желудок и не всасывался в кровь совершенно. Когда закончилась вторая бутылка, Глебов оскорбленно отбросил ее в сторону, пробурчав:

– Лучше бы я мороженое купил – и то меньше замерз бы…

Он распечатал пачку сигарет, прикурил от свечи и долго сидел, уставившись на пляшущий огонек. Когда сигарета погасла, он встал, сделал несколько бесцельных шагов по комнате, – паленая водка, что ли? – качнулся, подбежал на непослушных ногах к дивану и захрапел, едва успев накинуть на ноги одеяло.

Проснулся Глебов еще затемно. Пьяный. Сознание странным образом разделилось – одна часть внимательно изучала происходящее, вторая трезво размышляла о превратностях жизни. А третья пыталась хоть как-то совладать с нетрезвым телом, в одночасье лишившимся и сил, и вестибулярного аппарата.

Жутко хотелось пить. Андрей с трудом добрался до стола, отыскал под ним заранее припасенную трехлитровую банку компота, несколько минут пытался ватными пальцами удержать открывалку. Ничего хорошего из этой попытки не вышло. Тогда он просто пробил ножом дырки в крышке, после чего стал жадно пить ледяной компот, неловко прижав банку к груди.

Первоначальное облегчение быстро сменилось еще более тяжелым опьянением. Глебов с трудом попал банкой на стол, качнулся в сторону дивана, упал и опять забылся сном без картинок.

Когда он снова разлепил неподъемные веки, в комнате было уже светло. Забытая на столе свеча за ночь сгорела полностью, превратившись в коровью лепешку. На столе и вокруг него валялись куски колбасы, бутылки, сигареты и почему-то сено.

Все так же хотелось пить. Андрей без движения лежал поперек дивана, пытаясь хотя бы примерно определить свое состояние. В голове жирной мухой билась о стенки черепа единственная мысль – водка была не паленой.

– Придется поступить согласно народной мудрости – выбить клин клином, – прошептал Глебов, обнаружив при этом, что за ночь голос из поврежденного горла куда-то исчез. Вместо звука выходил непонятный скрип. Глотать тоже было сложно и больно.

– Хрен с ним – с голосом…. Мне в опере не петь. И оперу не докладывать. Восстановится, – мысленно махнул рукой Андрей, не решившись на такой жест в реальности из-за боязни вызвать резким движением тошноту и головокружение.

В комнате вряд ли было теплее, чем на улице, но Глебов холода пока не замечал. То, что произошло с ним вчера вечером, даже пьянством назвать было никак нельзя. Скорее, попыткой отравления. Он и в прежние времена не любил напиваться, предпочитая легкий хмельной кураж в приятной компании. Хотя – было, было… но нечасто и немного. Вчера был явный перебор, организм даже не трясло с похмелья, потому что он еще был пьян.

– Чем заболел, тем и лечись, – он снова напомнил себе еще один вариант все той же народной мудрости, но при первом же взгляде на водку ему сделалось дурно.

Так Глебов и пролежал почти до обеда. Думать о вчерашнем посещении Очкуна не хотелось совершенно. Да, мелькнула мысль, если бы не напился вчера – еще в истерике и застрелиться мог…

Он похлопал себя по карманам, определил, где лежит мобильный телефон, вытащил его и начал разглядывать. Внешний вид аппарата интересовал мало. Главное – сколько осталось зарядки и есть ли тут прием сигнала.

Индикатор зарядки показал два полноценных деления – если не насиловать, хватит еще на несколько дней. И связь присутствовала, ясное дело – аэропорт под боком.

Он даже хотел позвонить Белянчикову, но после того как представил себе чиновника, слушающего в телефоне мало того что скрипучий, так еще и пьяный голос неугомонного покойника, к этой идее на время охладел.

Вместе с похмельем пришел и холод. Вместе с холодом – трезвые мысли.

Основная трезвая мысль была о будущем – сколько ему придется ждать помощи от Белянчикова? День? Неделю? Месяц? Или вообще ждать нет никакого смысла?

– Если ждать – то только здесь, – прошептал Глебов. С ним никто не стал спорить.

А если ждать на даче, нужно подумать об отоплении. Андрей перебирал в голове всевозможные варианты – самый простой и доступный вспомнился последним. Так они грелись в армии, когда его зимой однажды послали в командировку получать из далекого уральского гарнизона радиолокационную станцию для нужд училища.

Гарнизон оказался жуткой дырой, в которой свет бывал с перебоями, а тепла не было вовсе из-за сгоревшей накануне зимы котельной. Служилый люд обреченно запасся обогревателями, отправил семьи к родне и спасался пьянством.

На командировочных обогревателей не хватило, и тогда опытный прапорщик – Глебов всерьез и не без оснований подозревал, что это именно его отправили главным, а не молодого лейтенанта – устроил буржуйку из обыкновенного ведра и пары кирпичей.

Способ был прост до смешного – красный кирпич на некоторое время опускался в солярку, впитывал ее, а потом кидался в ведро и поджигался. Часа на два горения хватало. Для маленькой автомобильной будки, где они жили почти неделю, этого было вполне достаточно, чтобы спать без бушлатов. Единственный недостаток – уже в первые полчаса одежда насквозь пропиталась запахом солярки, но создать тепло было важнее…

Были у этого пещерного способа и нюансы – из-за пористости годился в дело только красный отечественный кирпич, облицовочный или силикатный белый не подходили. И хватало кирпичей максимум на три «заправки» – в конце концов, рассыпались в труху.

Вспомнив детали, Андрей принялся за поиски ингредиентов. Все тело периодически содрогалось от холода, его шатало от похмелья и мутило, но за несколько минут он нашел в сарае два вполне пригодных железных ведра, а за туалетом кучу мусора, в которой валялись вполне приличные обломки красного кирпича. Осталось достать солярку.

– Надеюсь, что легкая прогулка заодно меня и освежит, – пробурчал Глебов, взял ведро, сунул в карман плаща бутылку водки и побрел в сторону деревни.

И снова ему практически сразу повезло – в первом же дворе стоял трактор из братской Белоруссии, а возле трактора с усталым видом курил мужичок в телогрейке.

– Слышь, братан, не дай помереть на морозе, – без всякого предисловия обратился к мужику Глебов, – плесни солярки, пожалуйста, а я тебе за это бутылку подарю, – и он продемонстрировал товар лицом. – Без обмана, магазинная, запечатанная.

– Ангина? – понимающе кивнул тракторист, оценив страдальческий шепот Андрея, подумал несколько долгих секунд и улыбнулся, – умеешь ты, мужик, уговаривать!

Обратный путь показался бесконечным.

Когда Андрей вернулся на дачу, его уже не просто трясло, а колотило от озноба.

Он затолкал в ведро с соляркой несколько больших обломков кирпичей, отлил немного в другое ведро и начал поджигать, но холодная солярка гореть не хотела. Спички одна за другой касались поверхности жидкости и тухли, словно их опускали в воду. В отчаянии Андрей огляделся, пытаясь найти хоть что-нибудь подходящее для розжига, но на глаза ничего не попадалось – хоть одеяло рви!

– Может, в дипломате студента что-нибудь есть? – подумал он вслух и вытащил тяжелый чемоданчик из-под стола, куда задвинул его еще перед пьянкой.

Никаких кодовых замков на дипломате не было, поэтому открылся он легко. Внутри лежали штук пять толстых ученических тетрадей, два больших целлофановых пакета с синими таблетками и деньги – огромные пачки тысячных и пятитысячных купюр, долларов и евро, перетянутые в нескольких местах резинками. Даже приблизительно представить – сколько здесь – было невозможно…

Глебов равнодушно поглядел на деньги и схватил первую попавшуюся тетрадь, развернул – мелким почерком исписана от корки до корки, сплошные формулы.

Он трясущимися руками вырвал несколько листов, поджег их и опустил в ведро с соляркой, потом хлопнул себя по голове, бросил в солярку обломок чего-то деревянного, снова нарвал бумаги из тетради, снова поджег. Он смотрел на зарождающийся робкий огонек, обвивающий деревяшку, и осторожно подкладывал студенческий конспект – листок за листком, листок за листком. И огонь разгорелся…

Через два часа небольшая комната нагрелась так, что даже пар изо рта перестал идти. Дымохода, естественно, не было, копоть медленно кружилась в воздухе, одевая в траур дачную мебель.

Глебов согрелся настолько, что рискнул налить себе водки, с отвращением выпил и через минуту понял – полегчало.