Свободное падение - Уильям Голдинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Над просторной комнатой – раньше, скорее всего, гостиной – тяжело навис покрытый разводами плесени потолок, пыль на нем прорисована тусклыми полосами. Три огромных окна моют хорошо если раз в году – света они пропускали мало. Ни картин, ни обоев – хотя выкрашенные в салатно-зеленый цвет стены вопиют о них. Без штор, портьер, накидок комната казалась голой. Там и сям беспорядочно расставлены громоздкие круглые столы, вплотную у дальней стены – два или три диванчика.
Женщины, находившиеся в комнате, расположились тоже кто где придется. Одна из них держала в руках клубок. Другая, не шевелясь, застыла у среднего окна, неестественной неподвижностью напоминая живое изваяние на газоне. Сиделка, уверенно лавируя между столами, проплыла направо в дальний, самый сумрачный, угол этого аквариума.
– Мисс Айфор!
Молчание.
– Мисс Айфор! К вам пришли.
Она сидела на стуле перед диванчиком, лицом к стене, направо от меня. Руки сложены на коленях – словно позируя для портрета. Тонкие желтоватые волосы острижены по-мальчишески коротко – контур головы очерчен четко и ясно. Мне вспомнилось, как я, глубоко зарывшись пальцами в ее волосы, сжимал ей затылок, – и вот теперь, при свете дня, глазам моим предстала нагая истина. Лишенная своего пышного украшения, голова ее – от оголенного лба до затылочной кости – казалась совсем маленькой, крохотной.
Одна из женщин принялась громко всхлипывать, монотонно повторяя звук, походивший на протяжный плач какой-то болотной птицы:
– И-ип! И-ип! И-ип!
Никто не шелохнулся. Беатрис недвижно смотрела прямо перед собой, в пустоту. На лицо ее падала тень, однако слабое отражение от окрашенной стены скупого солнечного блика позволяло различить стертые, расплывшиеся черты. Лицо отекло, сделалось одутловатым – или прежние линии так огрубели? Костяшки пальцев разбухли, под зеленым балахоном угадывалось тяжелое, бесформенное туловище.
Мне вдруг почудилось, будто кисти моих рук на глазах вырастают, а комната слегка задрожала, как если бы под полом проходил туннель метрополитена.
Я с усилием разлепил губы:
– Беатрис!
Она словно не слышала. Сиделка, вынырнув из-за моего плеча, проворно скользнула вперед и склонилась над ней:
– Мисс Айфор, милочка! К вам гости.
– Беатрис…
– Мисс Айфор, душечка!
– И-ип! И-ип! И-ип!
Тело Беатрис, слегка накренившись, обнаружило признаки жизни. Она стала медленно, судорожными рывками – как фигура на часах кафедрального собора – двигаться по кругу. Через туннель с грохотом мчался скорый поезд. Рывок за рывком Беатрис одолела угол в девяносто градусов. Теперь она сидела спиной ко мне.
Кеннет тронул меня за руку:
– Я думаю, может быть…
Однако сиделка у себя в аквариуме лучше разбиралась, что к чему.
– Мисс Айфор, разве вам не хочется поговорить с вашим гостем? А ну, давайте-ка, давайте…
Она подхватила Беатрис под локоть, придерживая за плечо:
– Ну-ка, золотце мое, ну-ка!
Рывок, еще рывок…
– И-ип! И-ип! И-ип!
Тело Беатрис оказалось повернутым ко мне, лицом в фас. Зрачки ее запухших глаз прыгали, словно трясущиеся старческие руки.
– Разве не хочется вам сказать «здравствуйте»? Мисс Айфор, душечка вы моя!
– Беатрис!
Беатрис начала привставать со стула, не разнимая намертво сцепленных кистей рук. Рот ее был открыт, обращенные ко мне зрачки дергались без устали. Видел ее я плохо: пот застилал глаза, смешивался со слезами.
– Вот умница!
Выпрямляясь, Беатрис мочилась сквозь одежду: на подоле расплылось темное пятно, влага закапала, полилась по ее ногам и туфлям, хлюпая, забрызгивая мне ботинки. На полу копилась и растекалась лужа.
– Мисс Айфор, миленькая моя, ай как нехорошо, ай-яй-яй!
Кто-то взял меня за рукав и потянул в сторону:
– Знаешь, по-моему…
Меня развернули и повели к выходу по нескончаемым квадратам ровного голого пола. Вдогонку неслись надрывные жалобы болотных птиц.
– Ниже голову, ниже!
От моих ботинок и брюк все еще разило ею. Сильная рука, несмотря на попытки сопротивления, пригибала меня за шею к полу, заставляя скрючиться едва ли не пополам. Ниже, еще ниже, ткнуться носом в это зловоние.
– Ну как, лучше?
Слова не желали выговариваться. Они возникали передо мной, я отчетливо слышал их внутри себя, но язык мне не подчинялся.
– Еще чуть-чуть – и все будет в норме.
Причина и следствие. Закон преемственности. Моральная расплата. Грех и воздаяние. Сплошь – одни истины, от них не увильнуть. Оба мира существуют бок о бок. Во мне они совмещаются. Ответ приходится давать разом – и там, и там – в обоих мирах. Ниже, еще ниже, в самую гущу зловония…
– Ничего-ничего.
Тяжесть с шеи снялась. Ухватив за плечи, чьи-то руки выпрямили меня и вдавили в кресло.
– Посиди минуточку спокойно.
Сознание стремительно приблизилось ко мне через неимоверно долгие коридоры и нарисовало образ Кеннета за письменным столом. Я открыл глаза и увидел его перед собой. Он одарил меня профессионально бодрой улыбкой:
– Поначалу и вправду бывает не по себе, а потом привыкаешь.
Я принудил органы речи выполнить необходимую работу:
– Не сомневаюсь.
Постепенно мое тело стало мне подчиняться – и я уже вслушивался в трепотню Кеннета. Кое-что настоятельно требовалось у него выяснить. Пошарив в карманах, я нащупал сигареты:
– Не возражаешь?
– Кури, кури… Так вот, я уже говорил…
– Есть ли какая-то надежда?
Он наконец замолчал.
– Я хочу знать: вы ее вылечите?
Кеннет вновь пустился в мудреные разглагольствования. Шарлатан. Одна болтология.
– Послушай, Кеннет. Ее можно вылечить?
– На современном уровне науки…
– Можно ее вылечить?
– Нет.
Пропитавший мои ботинки больничный смрад бил мне в ноздри. Мэйси, Миллисент, Мэри?
– Кеннет! Я хочу узнать…
– Что узнать?
– Узнать, почему она…
– А!
Сцепив пальцы, он откинулся на спинку стула:
– Прежде всего тебе следует уяснить себе, что определение психического состояния как нормального достаточно условно…
– О Боже! Отчего она сошла с ума? Отвечай прямо!
Кеннет недовольно хмыкнул:
– Неужели не ясно? Особых причин тут могло и не быть.
– То есть ты хочешь сказать, это все равно произошло бы – в любом случае?
Он вгляделся в меня, наморщив лоб:
– Как прикажете понимать? Что значит «в любом случае»?
– Послушай, ради всего святого… Я тебя спрашиваю: что-нибудь было такое, от чего она… отчего она могла…
Кеннет озадаченно посмотрел на меня, порылся на полке среди папок со скоросшивателями, вытащил нужную, раскрыл.
– Наследственность. Так-так, ясно. – Он перелистнул несколько страниц. – Детские болезни. Школа. Педагогический колледж. Помолвлена с…
Голос его замер на полуслове. Я что есть силы шарахнул кулаком по столу:
– Дальше, говорю тебе, дальше!
От прилива крови лицо его сделалось пунцовым. Он захлопнул папку и невидящим взглядом уставился мимо меня в угол:
– Ну конечно же… Иначе и быть не могло.
– Дальше! Читай мне все, что там написано!
Он, словно не слыша, продолжал бормотать себе под нос:
– Боже мой, Боже мой… Какой же я идиот! Мне бы надо было… Что же теперь делать?
– Послушай…
Он дернулся в мою сторону:
– Зачем же ты… так поступил? Откуда, черт побери, было мне знать? Я-то воображал, будто оказываю любезность вам обоим…
– Теффи в любезностях не нуждается.
– Нет, я не то хотел… Я мог бы… Я…
– Я должен был с ней увидеться.
Он в отчаянии зашипел:
– Ни одна душа на свете об этом не должна знать – слышишь? Меня могут выгнать…
– Из райского местечка, – докончил я.
Тут Кеннет обрушил на меня весь свой заряд ярости:
– Я всегда тебя ненавидел, всегда, – и чтобы таким вот, вроде тебя, доставались женщины такие, как Теффи!..
Он умолк, уселся напротив меня и заговорил спокойнее, умышленно оскорбительным тоном:
– Пропади ты пропадом со своими дерьмовыми картинами. Ты используешь всех и каждого. Использовал эту женщину. Использовал Теффи. А теперь вот и до меня добрался.
– Да. Вина целиком моя.
Голос его сделался пронзительным до визга:
– Я и говорю: твоя. Чья же еще?
– Хочешь, могу расписку дать?
– Еще бы! Думаешь, взял вину на себя – и делу конец? В знак мира облобызались – и снова друзья до гроба? Вытворяй что вздумается – надо только успеть покаяться вовремя.
– Нет, я смотрю на это совсем по-другому. Хотел бы так, как ты говоришь, да не выходит.
Наступила пауза.
Кеннет провел рукой по лбу. Глаза его задержались на папке.
– Кто скажет тебе что-нибудь наверняка? Не исключено, что да – из-за тебя. Возможно, именно ты дал решающий толчок – нанес ей удар, от которого она так и не сумела оправиться. Сам я склонен думать именно так. Как раз тогда она и попала к нам.
– Семь лет назад?
– Да, твоя Беатрис – наш старожил. Содержится здесь со дня основания клиники.
