Смерть композитора. Хроника подлинного расследования - Алексей Иванович Ракитин

ЛКСМУ по республиканской комсомольской премии имении Н. Островского 1979 года в области искусства, архитектуры и исполнительской деятельности». Следователь Гнатив обвёл красным карандашом статью и выделил нужный абзац, из которого можно узнать, что «Комиссия ЦК ЛКСМУ (…) сообщает, что для участия в конкурсе (…) в 1979 году допущены такие кандидатуры: (…) Герасимчук Д. К. Книга „За всi роки до нашоi любовi“. Выдвинута Львовским обкомом ЛКСМУ».

Другими словами, Львовский обком комсомола цинично Ивасюка обманул, выдвинув на соискание республиканской премии не его, а некую Герасимчук Д. К.

Номер, датированный 24 апреля надлежало сдать в печать вечером накануне, т. е. в понедельник 23 апреля. Понятно, что решение о выдвижении готовилось не в последний день и не передавалось в редакцию «с колёс». Зная неисправимую любовь советской номенклатуры подгонять все мероприятия к тем или иным памятным датам, можно было не сомневаться, что решение об окончании конкурсного этапа должно было последовать к 22 апреля (дню рождения Ленина, если кто забыл, что это за дата). Поскольку 22 число являлось воскресеньем, все необходимые решения и бумаги должны были быть приняты и оформлены либо к пятнице, 20 апреля, либо в непосредственно в пятницу. Последнее, кстати, в реалиях того времени представляется маловероятным, поскольку такие важные решения в последний момент не принимались.

В любом случае, товарищи из ЦК ЛКСМУ Плохий, Черноус и Лисенко ко времени проведения конкурса в Хмельницком уже были в курсе, что фамилии Ивасюка в списке выдвинутых на соискание премии нет. И вряд ли кто-то из этих ответственных работников принялся наводить тень на плетень и отговариваться неосведомленностью. Это было глупо во всех отношениях, в т. ч. и потому, что через день-другой Ивасюк всё равно обо всём бы узнал из газет. Поэтому Ивасюку ответили как есть…

Фрагмент статьи «От комиссии ЦК ЛКСМУ по республиканской комсомольской премии имении Н. Островского 1979 года в области искусства, архитектуры и исполнительской деятельности», из которого следовало, что Львовский обком ЛКСМУ выдвинул на республиканский конкурс отнюдь не композитора Ивасюка, а поэтессу Герасимчук.

Мы не знаем, что именно он почувствовал, но наверное, ему стало очень неприятно. Его уговаривали поехать на конкурс в Хмельницкий — а ведь он изначально не хотел тратить на это время! — превратили эту поездку чуть ли не в комсомольское поручение, ещё в начале недели заявляли об успешном выдвижении на премию Островского, а уже в пятницу втайне от него всё переиграли и отдали предпочтение другой кандидатуре. А ведь у Ивасюка столько было связано с участием в конкурсе, до которого его не допустили! Прежде всего — вступление в ряды кандидатов в Партию. А со вступлением в КПСС жёстко увязывался его приём в Союз композиторов. Одно тянуло за собой другое, один срыв провоцировал провал по всей цепочке.

Неудивительно, что Владимир испытал крайнее раздражение. Удивительно другое — то, что он не выказал своего гнева окружающим. Всё, что он себе позволил — отказался от поездки в автобусе с неприятным ему Ростиславом Вишатицким и отправился домой поездом. В отличие от всего этого комсомольского блудняка Владимир Ивасюк действительно был занятым человеком, ему надлежало готовиться к экзаменам и доделывать «Кантату».

Теперь автор знает почти наверняка, что именно лежало в портфеле Ивасюка, когда он уходил в последний раз из дома, и почему портфель оказался пуст, когда его нашли возле трупа. Впрочем, догадливый читатель теперь это знает не хуже автора! Следователь Гнатив, разумеется, тоже всё понял, но в отличие от автора этого очерка, он не имел возможности назвать вещи своими именами. Поэтому он безо всяких комментариев вшил в уголовное дело заметку из газеты «Комсомольское знамя» от 24 апреля 1979 г, оставив тем самым подсказку для некоего «условного Ракитина», который через многие десятилетия получил бы возможность внимательно прочесть документы и разобраться в скрытых в них смыслах.

«(…) за отсутствием события преступления»

Что далее? Собственно, в рамках расследования Гнатива у нас остались всего 2 документа, на которые следовало бы обратить внимание. Первый — это посмертная психиатрическая экспертиза, которую следователь не мог не назначить. Полный текст этого важного документа приведён в виде фотокопии в «Приложении 7» к этой книге. Сделано это для того, чтобы устранить любые подозрения, связанные с его выборочным цитированием. Все, не испытывающие доверие к автору, могут самостоятельно погрузиться в осмысление полного текста этого немаловажного документа.

Следователь вынес на рассмотрение экспертизы следующие вопросы: «1. Имелись ли у Ивасюка В. М. в 1977 г [т. е. во время его госпитализации в ЛОПБ — прим. А.Р.] признаки психического заболевания, какого именно, каково его происхождение? 2. Можно ли считать, что Ивасюк В. М. после проведенного лечения был полностью излечен от этого заболевания? Могло ли это заболевание повториться и в какой форме (…)? 3. Характерна ли или возможна ли для данного заболевания навязчивая идея покончить жизнь самоубийством? 4. (…) каково было психическое состояние здоровья Ивасюка В. М. на момент смерти и не явилась ли смерть Ивасюка В. М. результатом реализации навязчивой идеи самоубийства (…)? 5. Если у Ивасюка В. М. психического заболевания на момент смерти не имелось, то как можно, с учётом имеющихся материалов, оценивать состояние его психики на момент смерти (…)?»

Под постановлением о назначении экспертизы можно видеть расписку заведующей судебным отделением Львовской областной психиатрической больницы М.П.Тростяной: «Дело по факту смерти гр. Ивасюка В. М. получила. Зав. суд. отд. (Подпись) 9/VII-79 г» При этом сам акт посмертной судебно-психиатрической экспертизы датирован 16 июня 1979 г. Налицо опечатка машинистки, на самом деле экспертиза была представлена 16 июля и это не подлежит сомнению, поскольку в её тексте есть ссылка на допрос Ростислава Вишатицкого, который, как мы знаем, имел место 11 июля 1979 г.

Итак, что мы видим в содержательной части документа? Эксперты значительно изменили оценку психического статуса Ивасюка по сравнению с данными истории болезни 1977 г, диагностировав у него циклотимию.

Ростислав Вишатицкий был допрошен «11 липня 1979 г», что означает — 11 июля. Согласитесь, в тексте экспертизы невозможно сослаться на документ, который будет написан через 25 дней. Но ляпы с датами в уголовных делах советской эпохи встречаются не то, чтобы часто, а систематически. В этом отношении, кстати, документы Гнатива выглядят на удивление аккуратными. Опечатка в дате судебно-психиатрической экспертизы, пожалуй, единственная такого рода ошибка в данном уголовном деле, притом, допущенная отнюдь не следователем.

Важно понимать, что сейчас термин «циклотимия» обозначает не совсем то, что в последней трети XX-го столетия. Сегодня — это расстройство, временный сбой психических реакций, а изначально по мнению психиатра Карла Кальбаума, впервые описавшего эту болезнь в XIX столетии, данное отклонение рассматривалось как разновидность маниакально-депрессивной болезни без выраженной и хорошо распознаваемой клинической картины «мании». Т. е. депрессия есть, а выраженной мании как