Хрущевская «Оттепель» 1953-1964 гг - penzenski

В значительной степени борьба с частной инициативой проводилась в угоду советской идеологии коллективизма. Возможно, часть руководителей среднего звена вполне искренне верила в успех коллективных форм обработки земли, однако борьба с личными хозяйствами для представителей высшей власти определялась исключительно государственными интересами. В то же время не понимать всю степень опасности сельскохозяйственного кризиса, усугубление которого происходило за счет политических и идеологических игр на аграрном пространстве, ни Хрущев, ни в целом партийное руководство не могли. Поэтому определенные провалы в этой области были признаны довольно скоро.

В конечном счете, для нашего исследования важен тот факт, что такие настроения, такая дискуссия вообще могли возникнуть на самом высоком уровне политического руководства. Вполне понятно, что до 1953 года открытая постановка альтернативных вопросов, касающихся определения экономической стратегии партии, вообще не представлялась возможной.

Данная дискуссия, состоявшаяся в первые годы после смерти Сталина, интересна не только с политической точки зрения, но и с позиций экономического контекста. В этом смысле она подводит к серьезным выводам относительно эффективности советской экономической системы, мотивации труда при социализме в целом. К началу 50-х годов советское правительство решало их лишь в рамках преимуществ трудовой состязательности рабочих в социалистическом обществе перед капиталистической конкуренцией. Вместе с тем, за пределами приоритетов оставалась такая проблема, как формирование потребностей в трудовой активности.

В надежде на социалистическую сознательность рабочих правительство в явно недостаточных размерах применяло методы материального стимулирования труда, хотя, по данным официальной статистики, в 50-е годы происходил непрерывный рост средней заработной платы в промышленных отраслях. В пятой пятилетке она действительно повысилась на 11,8 %,[450] но это повышение можно объяснить и вполне объективными причинами, например увеличением доли квалифицированных работников, ростом численности рабочих в северном и восточном районах страны и в отраслях добывающей, металлургической, машиностроительной, атомной промышленности. Главным методом повышения покупательской способности в 50-е годы считалось снижение розничных цен на товары. По мнению исследователей, это увеличивало ее, например, к 1952 г. не менее чем на 35 %, а к 1955 г. — на 38 %.[451]

Но рост денежной заработной платы и снижение цен еще не означали повышения благосостояния людей. До 1953 года, начиная с денежной реформы 1947 года, действовала система, при которой рост денежной массы должен был соответствовать объему выпускаемой продукции. Инфляционные процессы были жестко ограничены, можно сказать недопустимы. В то же время по-прежнему проводилась политика размещения основных средств в тяжелую промышленность. Достаточно сказать, что в 1951–1960 годы в этот сектор было вложено 90 % средств от всей промышленности и было задействовано 70 % рабочих.[452] Как результат — в середине 50-х годов недостаток товаров широкого потребления вызывал массовое недовольство населения.

В 1957 году стартовала грандиозная управленческая перестройка, инициированная Хрущевым. Она связана с образованием экономических районов — совнархозов. С их образованием Хрущев связывал большие надежды, гораздо большие, чем с целиной или с чем-либо еще.[453] Цель перестройки определена достаточно четко — это децентрализация всей хозяйственной структуры страны. После ХХ съезда партии Хрущевым был взят курс на вовлечение широких масс трудящихся во все сферы жизни советского общества. В политической области это проявилось в формировании концепции «общенародного государства», участии граждан в общественно-политических процессах через Советы, всевозможные общественные организации. В народном хозяйстве этот курс выразился в децентрализации и дебюрократизации экономики страны. Как заявлял Хрущев, «централизация управления, которая сейчас существует, порождает ряд ненормальных явлений. Не можем мы прийти в коммунистическое общество, имея такую чрезмерно зацентрализованную систему управления хозяйством».[454]

Главное негативное следствие чрезмерной централизации представлялось в отстранении масс от активного участия в развитии экономики страны. В результате огромный созидательный потенциал трудящихся сдерживался, оказываясь невостребованным. В децентрализации экономики виделось преодоление последствий «культа личности» и сталинской тяги к решению всех более или менее важных вопросов в центре. Создание совнархозов преследовало и другую цель — серьезно подрывало могущество министерств и ведомств. Нелюбовь Хрущева к министерским структурам хорошо известна. В 1954–1955 годах им была проведена масштабная кампания по борьбе с бюрократизмом, направленная на подрыв министерского всевластия. Теперь же представлялась возможность нанести здесь наиболее чувствительный удар. «Министерства — это надстройка, — говорил Хрущев, — Все, что создает хлеб, это не здесь, не в Москве, там есть и люди, и организаторы. А здесь люди, которые разрабатывают директивы… Министерства — все это не производительная надстройка, в производстве не участвующая. Даже надо пересматривать министерства республиканские. Надо делать упор на область, на район, на МТС, на совхоз».[455]

Однако, несмотря на децентрализацию, развернувшуюся в промышленности, в сельскохозяйственной отрасли, в тот же самый период происходили совершенно обратные процессы. На селе набирала ход кампания по укрупнению колхозов. Особенно интенсивно процесс укрупнения хозяйств шел в 1957–1960 годах, когда ежегодно исчезало около 10 тыс. уже укрупненных ранее колхозов. В 1963 году их осталось 39 тыс. против 91 тыс. в 1955 году. Самая демократичная и наиболее эффективная форма управления артелью — общее собрание колхозников — подменялась, как правило, собранием представителей. Средние размеры посевов совхозов за 1954–1962 годы возросли в результате их укрупнения в 3 раза.[456] Это представлялось официальной пропагандой и наукой как концентрация производства. На деле имел место, как правило, худший, малоподготовленный вариант его централизации с последующими отрицательными показателями эффективности.

Были созданы гигантские неуправляемые колхозы и совхозы. В Кировской области некоторые колхозы имели площадь пашни до 30 тысяч га, насчитывали по 120 деревень. Это было в лесной пересеченной местности.[457] Анализ деятельности совхозов, проведенный в середине 60-х годов, привел к выводу о том, что «обратная связь между интенсивностью и размерами хозяйств… является настолько постоянной и повсеместной, что выступает как определенная закономерность. И она будет проявляться до тех пор, пока хозяйства не в состоянии по своим материальным возможностям на всей земельной площади вести производство в равной мере интенсивно».[458] Такими возможностями они в те годы не располагали. Однако есть и более радикальные точки зрения. В. П. Попов пишет: «Истинной причиной укрупнения мелких колхозов, повлекших за собой сселение «неперспективных» деревень и их запустение, было желание властей организовать очередную коренную ломку деревенского уклада, разрушить остатки сельского общежития, унифицировать деревню и ее людей, заставить их продолжать покорно трудиться в колхозах, еще более централизовать управление крестьянами…» И как результат этой политики «объединение «бедных» с «богатыми» приводило к внутридеревенским раздорам, усиливало социальную напряженность, не повысило эффективность колхозного производства. Не в силах противостоять дурной воле «преобразователей» крестьяне еще пуще побежали из села».[459] По подсчетам В. П. Попова «абсолютная цифра убежавших из деревни за 1960–1964 гг. людей почти 7 млн. человек».[460]

Такого рода укрупнения и реорганизации обернулись трагедией для села. Жители тысяч деревень лишались перспектив стать самоуправляемыми коллективами, а рабочие места большинства из них теперь оказались разбросанными, как правило, по всему массиву укрупненного колхоза или совхоза. Таким образом, «объективно» вставал вопрос о строительстве крупных центральных усадеб и «неперспективности» подавляющего числа сел и деревень.

Все это требовало коренной перестройки производственной и социальной инфраструктуры села. Управлять из одного центра работой жителей многих деревень, ферм было трудно, если не невозможно. Немалые опасности таила и многозвенная система управления в условиях отсутствия хозрасчетных отношений, но не меньше — перспектива укрупнения сел, ферм и соответственно изменения севооборотов. Это вело к фактическому обесцениванию основной массы существующих жилых, животноводческих построек, требовало практически полного обновления основных производственных и непроизводственных фондов, крупных капиталовложений.