Схватка с судьбой (СИ) - Гичко Екатерина

– Об Иерхариде пока такого сказать нельзя, но и хуже ему не стало. Да и рано пока говорить. Он по капле, по полкапли восстанавливается.

– Ну если хуже не стало… – Майяри и Шидай опять переглянулись.

В доме нарастал шум.

Глава 26. Не одиночество

Он смотрел на неё из-под края капюшона. Слегка ссутулившись и склонив голову так, что создавалось впечатление, будто он наблюдает украдкой. Сама мысль, что он тайно следит за ней, почему-то будоражила Лоэзию.

– Господин, куда мы сегодня пойдём? – девушка ярко улыбнулась, ярче сияющего солнца, и замерла в двух саженях от тёмного.

Тот остановился. Слух впервые за многие годы изменил ему, он не расслышал вопрос, зато глаза, казалось, увидели больше, чем когда-либо.

Лоэзия. Ло-э-зи-я. Ёрделу особенно нравилось окончание имени, когда язык прижимался к зубам и начинал дрожать от выдыхаемого звука. Он никогда не видел такого красивого ребёнка, как Лоэзия. Солнце обливало её сверху, хрустально серебрясь в заплетённых в косу волосах. Глаза радостно сияли, щурились в улыбке. Очень красивое дитя.

Дитя же?

Он успел засомневаться.

Налетел ветер, вытянул из причёски серебристый локон, взметнул полы плаща и с лиственным шорохом зашуршал юбкой. От богатого платья и шубки Ёрдел избавил девушку уже на второй день: неудобно, да и испачкалось. Кроме того, стало теплее, и в мехах уже было тяжело. И он достал девочке другое платье, более простое, и лёгкий плащ.

– Так куда мы пойдём? – повторила вопрос девушка и, повернувшись на пятках, порывисто шагнула вперёд и радостно осмотрелась.

Сидящий под дверью таверны пьяница удивлённо приподнял набрякшие веки. Только что никого на улице не было, а вдруг такая красавица… Красавица развернулась в обратную сторону, шагнула и исчезла. Испуганно вжав голову в плечи, мужчина крепко зажмурился и, распахнув глаза, обвёл пристальным взором пустую мостовую. Ранним утром прохожие редко появлялись на улице питейных заведений. Примерещилось?

– Так куда? – Лоэзия закружилась рядом с тёмным.

Ёрделу пришлось переделать свой амулет, чтобы он закрывал не только его самого и всё то, что он нёс на себе, но и скрывал всё на расстоянии двух саженей, чтобы девочка могла свободно ходить. Он бы мог и дальше носить её на спине, но её это не устраивало. Вот только расстояние действия амулета придётся увеличить, а то Лоэзия постоянно выбегала за его пределы. Ёрдел покосился на оборотня с опухшим лицом и с малоразумным взглядом, который сидел под стеной одного из домов с полупустой бутылкой в руке. Когда Лоэзия в очередной раз вышла за пределы действия амулета, мужчина как-то странно дёрнулся, будто бы испугался (хотя что страшного он мог увидеть?), затем посмотрел на бутылку, вновь перевёл взгляд на Лоэзию и, блаженно улыбнувшись, приложился к горлышку.

– Ну так куда? – девушка схватила тёмного обеими ладонями за руку и просительно заглянула под капюшон.

– На площадь, – наконец отозвался тот. – Торговую.

– Торговую площадь? – просияла девочка и закружилась по улице, вызывая на лице пьяницы ещё более блаженную улыбку: почаще бы допиваться до светлых духов.

Ещё четыре дня назад Лоэзия не позволила бы себе так открыто радоваться. Воспитанная благородная девушка очень старалась оставаться чинной и сдержанной рядом с тёмным, но глазам открывалось столько интересного, что держать себя в руках было невероятно сложно. И стоило один раз поддаться порыву и позволить себе по-детски порадоваться, когда господин тёмный разрешил ей поиграть в карты с подавальщиком в таверне «Рьяного Игга», как сдерживаться стало ещё сложнее. Да и нужно ли? На господина тёмного светские манеры никакого впечатления не производили, а её порывистость он воспринимал как само собой разумеющееся. И сдерживаться больше не хотелось. Лоэзия улыбалась, забегала вперёд, кружилась и даже хватала хаги за руки. Последнее было особенно приятно. Приятнее было только прижиматься к его боку.

Ёрдел сжал ладонь. Он отвык от чужих прикосновений.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но привыкнуть вновь оказалось очень легко.

Он решил не забирать Лоэзию в лесной дом. После того, как харен подошёл почти к самому порогу, Ёрдел больше не считал это место безопасным. Для него одного оно ещё подходило, но ребёнка надо прятать лучше. И он остался в городе. В городе очень просто. Просто найти ночлег. Просто найти еду. Просто найти одежду. Только очень шумно. Голова болела. Каждую ночь приходилось силами ограждать себя от звуков, чтобы немного побыть в тишине. Кроме того, ходить по городу с девочкой было не то же самое, что ходить одному.

Приходилось присматривать за ней, отпугивать оборотней, которых привлекала дивная красота Лоэзии. А ещё она быстро уставала и часто мёрзла.

Но она запоминала дорогу.

Стоило им пройти один раз по улице, и она могла найти обратный путь. Или находила увиденную где-то по дороге пекарню. Первое время она с удивлением смотрела на него, не понимая, почему они в очередной раз вышли к тупику, а затем начала осторожно тянуть его за рукав и робко предлагать пойти другой дорогой.

И она находила путь. Одно это делало её самым лучшим спутником. В конце концов, если она устанет, он может её понести, если замёрзнет – согреть. И присмотреть, чтобы никто не смел её обижать, пока она бегает по улице и с восторгом запоминает всё, что видит.

– Господин Ёрдел, что же вы стоите? – поторопила Лоэзия.

Тот шагнул к ней, и девушка отвернулась, чтобы скрыть порозовевшие щёки.

Чтобы начать называть господина тёмного по имени, ей пришлось собрать всю свою смелость. Она боялась, что он рассердится. Всё же Ёрделом его называла только Майяри, и он не выглядел радостным. Первое время он либо вообще не отзывался на имя, либо вскидывал голову с запозданием, словно не сразу понимая, что зовут именно его. Но сейчас Лоэзия гордилась тем, что господин тёмный всё же признал за ней право называть его по имени. Так хотелось похвастаться Майяри, но её Лоэзия видела лишь издали, когда тёмному вздумывалось посмотреть, как там сестра.

А вообще они побывали уже в стольких местах!

Лоэзия жила в Жаанидые с самого рождения, но впервые смогла увидеть, что он из себя представляет. Господину тёмному было всё равно, где гулять. Он мог привести её в трущобы, в которых она отродясь не была, заглянуть на торговые улицы, где ей доводилось бывать лишь проездом, или же провести по паркам богатейших домов. Каждый раз на её вопрос «Мы идём в хорошее место?», господин отвечал, что да, в хорошее. Для него почти весь город был хорош. Кроме торговых площадей. Там было слишком шумно, а ему не нравился шум.

Трущобы Лоэзии совершенно не понравились. Её охватил ужас, когда она увидела дома, в которых жили бедняки. И её пугали жадные мужские взгляды. Как хорошо, что господин тёмный в такие моменты откидывал крышечку амулета, скрывая их от чужих глаз, или накрывал её полой своего плаща. Последнее ей нравилось даже больше, но в этом бы она ни за что не призналась никому, кроме самой себя.

А вот красивые тихие места очаровывали её. Господин тёмный никогда не торопил, и она могла спокойно осматриваться, плести венки из весенних цветов, собирать камни или охотиться за лягушками: вспоминать об этом было неловко, но её птица всегда была неравнодушна ко всему, что прыгает.

На ночь господин отыскивал пустующий дом и они устраивались на верхнем этаже, чаще всего на чердаке. И каждая ночь запоминалась Лоэзии в деталях. Ведь она проводила её с мужчиной. Он всегда лежал рядом, не дальше чем в локте от неё. Ложился, закрывал глаза и почти сразу же засыпал. А Лоэзия лежала и долго-долго смотрела на его профиль, освещённый лунным светом, и слушала, как снаружи поют ночные птицы, шумят деревья и жутковато, но совсем не страшно (господин же рядом) стонет старый дом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Оказывается, ночью стыд засыпает. Стыд засыпает, а тело продолжает бодрствовать и в голове появляются дикие, смущающие мысли. Хотелось прикоснуться к лицу тёмного, очертить пальцами окаменевшую кожу, положить ладонь на грудь мужчины и послушать, как стучит его сердце – оно же у него есть, – и, взяв его за руку, уснуть. Но Лоэзия ни разу не осмелилась. Может быть, сегодня ночью она наконец наберётся храбрости.