Добудь Победу, солдат! - Сергей Абенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты знаешь, что твоей группе не выйти, но ты можешь спасти их, – сказал Хохенштауф по-русски. – Пусть отдадут полковника Лайтера, и мы сохраним им жизнь. Слово офицера! Как говорят у вас? – худой плен лучше хорошей войны?
– Я не знаю, где они. Если вы их найдете, я подумаю над вашим предложением. – Камал слышал, как подходит сзади тот, со шрамом.
Раупах ударил со спины, и старшина упал, чувствуя, как уплывает сознание. Хохенштауф что-то сказал по-немецки и Раупах помог Арбенову подняться.
– Ну, ладно, старшина Камал Арбенов. Мы зря теряем время. Не удивляйся, там, в Сталинграде, мы знали всех ваших командиров по именам. И даже подробности их биографий. Ваши перебежчики были болтливы. – Хохенштауф взял фуражку со стола и продолжил.
– Знаешь, я поклялся себе, что возьму тебя, и я выполнил свою клятву. Я выиграл, а ты проиграл, поэтому мы сейчас пойдем и закончим эту игру. У меня еще много дел. Да, и спасибо, что сохранил мой кинжал. Это наша фамильная реликвия. И то, что он опять у меня, тоже говорит о том, что ты проиграл. – Он встал и приказал помощнику развязать пленному руки.
Раупах не стал развязывать веревку, вытащил нож из-за пояса и перерезал ее. Он делал это медленно и смотрел в глаза старшине, не мигая, смотрел нагло, и презрительная усмешка кривила сухие, потрескавшиеся губы. Арбенов, разминая онемевшие кисти, не мог подобрать определения этим немигающим глазам, но вдруг пришло сравнение – тараканьи глаза. Не знаю, какие глаза у таракана, но если они есть, то они именно такие. Неплохое сочетание с лошадиной челюстью. Раупах, убирая нож, на мгновение опустил взгляд и Камал ударил снизу, чуть подсел на правую ногу и выбросил руку, вложив в удар разворот корпуса, и Раупах рухнул беззвучно и лежал на боку, и его тараканьи глаза были закрыты.
– Браво! – сказал Хохенштауф, и похлопал в ладоши, – великолепный удар!
Вошли два автоматчика, и один из них, глядя на лежащего Раупаха, навел ствол на Арбенова, но граф приказал: – Отставить!
Его вывели на улицу и пока ждали кого-то, старшина огляделся. Это пионерлагерь, догадался старшина, он обозначен на карте, как артиллерийский склад. Там, в западной части территории – склады, а справа, в двухэтажном здании – казарма. Здесь, в спальном корпусе, они делают ремонт, это старое, одноэтажное строение. Значит, готовят это здание под что-то, скорее всего под штаб танковой дивизии, о переброске которой стало известно недавно.
К Хохенштауфу подошли два офицера, один из которых держал в руках треногу для фотоаппарата, и на плече у него висела большая, кожаная сумка, а у второго за ремнем была ракетница и на шее висел бинокль, которые у старшины отобрали при аресте. Двое автоматчиков повели пленного впереди группы офицеров и те, за спиной, переговаривались громко и шутили по поводу предстоящего события и замыкали шествие еще двое с винтовками. Фиксируй все, сказал себе старшина, раз уж у тебя такая феноменальная зрительная память, все пригодится. Ты видел солдата-монтера на столбе, там, за складом? Что это значит? А это значит, что сюда тянут связь, высокочастотную связь, временную, воздушку – как ее называют связисты. Это может быть связь со штабом Группы армий «Центр», или еще выше.
Глава 13
Сержант Загвоздин решил, что покурить все-таки можно, до берега было хоть и близко, но проводник сказал, что немцев в этом районе нет. До места добирались чуть больше двух часов, и Ольга перенесла пеший переход хорошо, хотя и несла сама свое снаряжение, но, конечно, устала. Уже рассвело, когда навстречу им из зарослей орешника вышел старик в брезентовом плаще – под капюшоном видно было только бороду, и назвал пароль. Пока Николай Парфеныч тихо разговаривал с проводником, Ольга сидела на земле и отдыхала. От берега до этого острова проводник доставил их на лодке-плоскодонке, длинной и узкой, и оставил ее, а сам ушел по известной ему притопленной тропе. Сам же сержант принес два вещмешка, в одном были плотно утрамбованы телогрейки, а в другом сухой паек, боезапас и запасные батареи для рации. Ничего лишнего. Он вытащил лодку на бережок, и Ольга сразу сбросила поклажу и села на скамью на корме, вытянув ноги.
– Ты разуйся и подремли, – посоветовал Загвоздин, а сам прошелся по островку, и, когда вернулся к лодке, Ольга спала. Сержант никак не мог побороть беспокойство, и все время прислушивался, но вокруг было тихо, только иногда всплеснет вода – сазаны, подумал сержант. Солнце было на полдень, когда Ольга проснулась, и Загвоздин сказал, что ничего, раз такая у нас с тобой работа – ждать, то и поспать не грех. Он отстегнул от пояса фляжку и подал Ольге.
– Чай, только остывший. Взбодрись.
Как там все сложится, лучше не гадать, все должно идти по плану, надо только верить в это. Он так и сказал Ольге, и она спросила – а в бога вы верите? Верю, сказал сержант, ну и что, что коммунист, одно другому не мешает. И в Иисуса верите? Мама моя говорит, что его выдумали. Нет, сказал сержант, был такой человек. И мы его почитаем, только не наш он. Кто это – вы, и почему он не наш? Мы, люди старой веры, сказал Загвоздин, а не наш он потому, что жил и проповедовал на своей земле и служил своему богу. У нас бог свой, русский, но и его, Иисуса мы почитаем, потому что жизнь он отдал за справедливость.
– А он действительно, воскрес? – спросила Ольга.
– Это вряд ли, – сказал Николай Парфеныч, – никто никогда не воскресает. Дело в другом, в том, что те зерна, которые человек посеет в душах других людей, произрастают и
