Осада церкви Святого Спаса - Горан Петрович

В записанной на стене портика Ананием описи монастырского имущества снова стали видны недостающие буквы, озарившие собой тьму белых пустот.

Вдоль пересохшего русла живописанной реки Иордан снова ожили источники, заплескались беспокойные волны, стиснутые каменистыми берегами.

Стоя рядом, можно было ощутить свежесть реки.

Трещины на стенах срослись.

На фреске, изображавшей Рождество Богородицы, кувшин в руке святой Анны снова наполнился до самых краев.

Вода снова заплескалась в кубках, ковшах, кувшинах, мисках и другой нарисованной на стенах посуде.

На могиле почившего блаженного архиепископа Евстатия Первого сквозь белую мраморную плиту пророс нарцисс.

Оживление воцарилось и среди верных.

Возродилась угасшая было надежда.

Глаза заискрились.

Крепче стала молитва.

Втрое ярче засветились огоньки лампад.

Громче зазвучал хор.

В сотню раз усилился потрескивающий жар свечей.

В храме Святого Вознесения громче зазвучали голоса.

Повсюду перекрещивались лучи света, словно это был знак, посланный от Господа.

Посреди катехумении, на глазах игумена Жичи Григория, снова раскрылось и затрепетало страницами святое Четвероевангелие.

Пчелы слетелись на страницу Евангелия от Иоанна. На ту самую, с предупреждением, где Христос говорит самарянке: «…всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять; а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную».

Двадцать второй день

IВычищенная скребницей Пустынная пиявка приносит доход от десяти до двадцати ясных летних дней

Лишь горстка людей посвящена в тайны ветров. Большинство же различает их по направлению, из которого они дуют и, не замечая особенностей, обобщенно называет их Северцем или Южнецом. Другие подразделяют их на Денный и Нощный. Третьи знают лишь о Долинном или Горном ветре. Исходя из природы своего ремесла, моряки делят их в зависимости от силы порыва – от Ветерка до Бури. И этим в основном исчерпывается число наиболее известных ветров, хотя их, конечно, несравненно больше. В сущности, их, должно быть, десятки тысяч, да и это, пожалуй, лишь приблизительная оценка состояния, которое следовало бы в какой-нибудь спокойный день описать досконально.

Есть ветер, который распаляет силу солнца. Его называют Жарун. Есть такой, от которого трескаются дороги. Его зовут Обходняк. Особый вид ветра – это тот, что ослабляет женщине пояс на одежде и ласкает ей грудь до тех пор, пока не выманит на кожу мурашки. Он известен под именем Нежняк.

Другая разновидность, Твердяк, мотается вокруг мужских мошней, разгоняя вялость. Заика крадет слова. Болтун несет словесное семя. Подмышник может перенести человека через реку. Поддувальщик смутит и мудреца Смешняк – утешение дурачку. Подвижный Свистун умеет играть на всем, где есть пустоты и отверстия. Перекладняк перемещает птичьи яйца Мертвяк незаметно и мирно веет над покойным. Разновидностей так много, что все не опишешь.

Ветры можно подразделять на дикие и условно прирученные, которые служат какому-нибудь человеку или даже целому народу. Поэтому особо ценятся укротители ветров, люди, которые умеют навязать ветру свою волю, и тогда его порывы равномерно, как из кузнечных мехов, устремляются в нужном направлении – или точно в чьи-то паруса, или в определенные сосуды, употребляющиеся в хозяйстве. И если кто-то считает, что это не такое уж трудное искусство, то пусть только представит себе, сколько нужно отваги и мастерства, чтобы в ветроловку размером с наперсток поймать ветрище вроде Глодала, который любую хорошую погоду может обглодать до полной непогоды.

Богатство человека или королевства может измеряться количеством ветров, которыми обладает государь или страна. Восемь унций золота стоит крохотный китайский ветер Дуновение, которого хватает только на то, чтобы какая-нибудь дама лишь четверть часа благоухала чарующими трепетаниями. Шестнадцать унций – слишком малая цена за Пустынную пиявку, однако приобрести ее все равно есть смысл, ведь если удастся как следует вычистить ее скребницей – это может принести доход от десяти до двадцати ясных летних дней. За более чем вдвое высокую цену – хорошая сделка за Зерновник. Чем сильнее его протрясешь, тем лучшей будет жатва – зерно, которое на нем просеяно, прорастет и среди голых камней.

IIБолгарский царь Калоян и семь его ветров

Болгарский царь Калоян хорошо знал характер ветров. Он и сам нередко гонял их по балканским горным ущельям в сопровождении собак или соколов. А то, не скупясь дать за них настоящие сокровища, покупал их у торговцев. Рассказывали, что в Тырнове у него был дворец в сто залов, и в каждом зале он держал по одному ветру, а отправляясь в путь, тащил за собой на цепи семь самых любимых из них.

При нем всегда был важный Стяговей, этот не особенно большой ветер постоянно мотался возле знамени болгарского царства, поэтому стяг Калояна всегда развивался так гордо, что смотреть на него было можно со ста разновидностями страха.

Второй царский ветер отзывался на имя Бешеный. По преданию, родился он тогда, когда дьявол однажды чихнул где-то во Фракии. Был он свиреп, и иногда, не дожидаясь, пока государь даст знак четвертовать какого-нибудь несчастного, набрасывался на него сам.

Третий ветер Калояна звался Громила. Этот в течение целого года жадно пил силу из Дуная, чтобы потом, в нужный момент, всю ее обрушить туда, куда прикажут. Именно благодаря его помощи болгары в 1201 году смогли нанести поражение византийцам и занять Варну.

Четвертый ветерок царь однажды случайно обнаружил среди грибов-дымовиков. Его он время от времени втягивал носом, потому что тот, нареченный именем Грохотун, вызывал у него удивительное ощущение – разворачиваясь в голове, он наполнял ее сильным громыханием, словно в черепе носилась связка весенних громов.

У пятого ветра Калояна, Шалуна, была обязанность своей теплой бахромой почесывать у государя срамное место, именно поэтому царь всегда отличался исключительной половой мощью.

Шестому ветру не было равных в шпионаже и доносах. Он умел говорить на греческом, латинском, сарацинском, германском и даже, как считалось, на змеином языке, имя свое менял ежедневно, знал, что шепчут и что выкрикивают и во дворцах и в лачугах, не делая различий, влезал в разговоры и бояр, и ремесленников и умел вытащить невысказанную мысль из любой упрямой головы, если только не натыкался на препятствие в виде засунутых в уши восковых шариков.

И, наконец, седьмой ветер Калояна звался Разбойник. Худшей напасти было не сыскать не только в окрестностях Тырнова, но и в ста днях хода от него в любую сторону. Разбойник врывался в соседние страны, захватывал все, что ему нравилось, возвращался в Тырново и всегда вытряхивал перед Калояном богатейшую добычу. Сербам он часто рвал сети, которые стояли на границах их королевства. В Салониках ему случалось ограбить только что причалившее судно с пряностями, так что одним из своих краев он мог поперчить кушанья на столе Калояна. Добирался он и до роскошных городов Средиземноморья, где ему удавалось выманить у прекрасных латинянок мечтательные вздохи, на которых так любил отдыхать болгарский царь. Ведь самые сладкие сны приходят, если тебя убаюкало близкое дыхание очаровательных полуодетых девушек из Флоренции или славной Генуи.

И все же самый большой ущерб этот ветер причинял Византии, особенно престольному Константинополю. Не раз приходилось краснеть василевсам, когда Разбойник похищал честь придворных дам благородного происхождения. (От стыда молчали о том, как Разбойник однажды прокрался в покои молодой царской невесты, которая только что искупалась, и осушил на ней каплю за каплей, снизу вверх, дойдя до самого межножья.) Нередко бывало, что Разбойник крал то кошелек с золотом, то только что написанный гимн, то сияние глаз какой-нибудь чудотворной иконы, то список провинций из памяти логофета. И не раз ромейские императоры предпринимали походы против болгар с одной только целью – избавиться от этого ветра. Но всегда безуспешно. Разбойник был слишком скользким – не схватишь. И ему всегда удавалось удрать.

В те дни, когда войско латинян под командованием Энрико Дандоло грабило и жгло Царьград, болгарский царь Калоян постарался подойти как можно ближе к северной границе Византии. Он надеялся, воспользовавшись всеобщим смятением, поживиться какой-нибудь добычей. За эти несколько дней он раз двадцать посылал Разбойника в разрушаемый город. Беспрепятственно проникая в стоявший без охраны Влахернский дворец, ветрище похитил не менее пятой части сокровищ из его ризницы, кроме того, он не гнушался вырывать из вилл патрициев оконные рамы, однажды утащил кусок византийского свода прямо с целым созвездием Креста, звук за звуком унес все эхо из-под купола церкви Святой Софии… Одной такой бурной ночью раздувающийся Разбойник, притащивший своему господину, только что погрузившемуся в первую дрему, множество трофеев, вытряхнул перед ним и семь птичьих перьев.