Операция «Гильгамеш» - Геннадий Тищенко

Борис Семенович разделся еще в лесочке и вдоль прудов шел в одних плавках и босоножках.

— Воздушные ванны — не менее полезны, чем водные, — наставительно вещал академик, голос которого на воздухе, как ни странно, окреп. — Сейчас, пока вы молоды, вам кажется, что здоровыми вы будете вечно. А за здоровье, знаете ли, бороться надо. Хотя я прекрасно помню, что в вашем возрасте старики казались мне совершенно ненужным балластом…

— Ну, что вы! — попытался возразить Андрей. — Я, к примеру, вовсе так не считаю!

— Будет вам, молодой человек! Ни старческого маразма, ни склероза у меня, знаете ли, пока нет… Я даже хотел бы забыть кое-что, да, увы, не могу. Так что я прекрасно помню, что думал о стариках в вашем возрасте. Но зря вы нас списываете. Может быть, нам уже и трудно, к примеру, работать на этих ваших компьютерах и целыми днями торчать в Интернете, но у нас есть опыт ошибок и здоровая консервативность, без которой общество заносит на поворотах. Как, собственно говоря, занесло и сейчас. А все потому, что нас стариков стараетесь скорее — за борт…

— Поверьте, Борис Семенович, далеко не все стали геронтофобами, — попытался возразить Завеса.

— Это ж надо, — Борис Семенович грустно усмехнулся, — уже и термин придумали! К чему оправдываться? Когда доживете до моих лет, поймете, что и в преклонные года не очень-то хочется расставаться с жизнью. Несмотря на болячки, непонимание детей и прочую ерундистику… И очень хочется предохранить молодых от ошибок. Но куда там! Видимо, и люди, и государства, учатся лишь на собственных ошибках, да и то — не всегда…

— Борис Семенович, а в чем был смысл разногласий между Киселевым и Брижинским? — осторожно спросил Андрей.

— Обычная история… — Борис Семенович остановился и вздохнул. — Киселев был трудоголиком. И при этом — плохим дипломатом. Ему ничего не нужно было кроме работы. Он был неуживчив, но за талант ему многое прощалось. Работал он, знаете ли, круглосуточно, потому и результаты были… — Борис Семенович задумался.

— А Брижинский? — осторожно напомнил Аркадий Петрович. — Чем он вам так насолил?

— Главным для него была не изучаемая проблема, а карьера… Он был лет на десять моложе Киселева, и его сознание не изнывало от устаревших к нынешним новым временам этических норм…

— Намек на наше поколение? — не удержался Андрей.

— Конечно в любом поколении есть определенный процент негодяев, однако, приходится констатировать, что во времена перемен дерьмо всплывает…

— Борис Семенович, ну, хотя бы в общих чертах вы можете рассказать о проблемах, которыми занимался ваш институт? — спросил Завеса.

— Господи, ну какие проблемы испокон веков волновали медиков?! Здоровье и долголетие! Точнее: здоровое долголетие! Я вот сейчас сетовал на молодежь. А ведь это расплата за то, что творилось в пору моей юности. В те времена в люди можно было выбиться лишь к пенсионному возрасту. Поэтому я понимаю вас. Боже мой, как меня доставало старичье, оккупировавшее тогда все теплые места и не подпускавшее к кормушкам молодых! Наше общество находилось в том положении маятника, от которого нас шарахнуло в противоположную сторону, к нынешней ситуации. Вспомните хотя бы возраст членов Политбюро! Потому и умирали от старости наши руководители один за другим. Горбачев по тем меркам, совсем мальчишкой был, когда к власти пришел!

— Вы хотели рассказать о тематике вашего института, — вкрадчиво напомнил Завеса.

— Это вы хотели, чтобы я рассказал… — глядя на Завесу академик хитро прищурился. — Впрочем, я ведь намекнул, достаточно прозрачно. Нашим правящим старцам хотелось долгой и здоровой жизни. Всем остальным они уже обладали. Ну, не давало им покоя долголетие Ширали Муслимова и прочих кавказских старцев. А тут еще появилась гипотеза о существовании гена, включающего в организме процессы старения и смерти. А ну, найти этот ген, да отключить его у избранных! Разве не соблазнительно при хорошей-то жизни прожить дополнительно десяток-другой лет?! Потому и финансирование было неплохим…

— Нелегко было профессору Преображенскому, омолаживавшему организмы постаревших хозяев жизни при помощи обезьяньих семенников… — в очередной раз блеснул эрудицией Аркадий Петрович.

— Да… был такой бзик, знаете ли, в двадцатых годах, — живо подхватил тему престарелый академик. — У нас даже знаменитого профессора Илью Иванова тогда в Африку снарядили, за обезьянами. А он ведь пользовался мировой известностью. По прибытию в Париж ему оказывали содействие в институте Пастера, имевшем филиал в Африке. А когда в его экспериментах по скрещиванию обезьяны и человека наступил кризис из-за того что иссяк поток комсомолок, горящих энтузиазмом и согласных на всё ради блага науки, то к участию в опытах профессора Иванова привлекли женщин, заключённых в лагеря ГУЛАГа. Впрочем, не будем отвлекаться, — опомнился Пушкарёв. — Не уверен, что об этом можно говорить даже сейчас…

— Но ведь Иванов тогда всё-таки привёз из Африки обезьян, — заметил Завеса.

— Ну, и что? Я ему не раз говорил, что его идея о скрещивании обезьян и людей — полный бред! А он ведь даже комсомолок агитировал спариваться с обезьянами. Ради, так сказать, познания тайн природы… — Пушкарёв ехидно захихикал. — Вы представляете комсомолок, отдающихся самцам павианов и горилл?! — глаза академика заблестели нездоровым блеском.

— Но ведь, насколько я знаю, сексуальность и долголетие действительно взаимосвязаны, — прервал воспоминания старичка Завеса. — Даосы, к примеру, считали, что интимное общение пожилых мужчин с молодыми дамами сохраняет потенцию и, вообще, молодость…

— Да-да, конечно, — неожиданно академик смутился. — Впрочем, тема эта особая и коротко о ней рассказать трудно, — Пушкарев огляделся. — К тому же — мы уже пришли…

Они подошли к самому дальнему от трамвайной линии пруду. Здесь людей было значительно больше. Встречались даже молодые мамаши с карапузами, барахтающимися в песке, однако купались на всем пляже всего несколько человек.

Сложив на скамеечке тренировочный костюм, Борис Семенович начал подпрыгивать и похлопывать себя худющими руками по бокам. Разогревал, стало быть, свое академическое тело. Был Пушкарев совершенно лыс, но сохранившиеся на висках волосы казались седыми лишь наполовину. Тонкую кожу, напоминавшую пергамент, покрывали многочисленные старческие пигментные пятна.

— Ну, кто составит компанию? — бодро спросил Борис Семенович, зайдя в воду по колено.

— Андрюш, не посрами молодежь, а? — Аркадий Петрович сбросил куртку, рубашку, но брюки снимать явно не собирался.