Таня Гроттер и Локон Афродиты - Дмитрий Емец

– Проходи и закрывай дверь! Здесь кошмарные сквозняки, что неудивительно. На уровне первомагии Магфорд соткан из тумана, ветра и дождя, – сказал он.

Таня вошла в комнату, по недавно приобретенной привычке осторожно и с запасом переступив порог. Комната показалась ей неуютной. Длинная, с огромными потолками и сырыми стенами. На окне, высоком и узком, легко было вообразить ползущую в бесконечность муху. Кровать с балдахином занимала треть помещения. Все парадные портреты на стенах были заботливо повернуты к стене.

– Ничего личного. Всего лишь соблюдаю свое право на конфиденциальность, – пояснил Сарданапал, поймав удивленный взгляд Тани.

– Вы хотите сказать, что они шпионили? Подглядывали?

– Назовем это каким-нибудь красивым словом. Например, внешняя разведка! – произнес академик.

– Но при чем тут разведка?

– Люди любят называть самые подлые вещи благородными словами. Например, предательство зовут тактической необходимостью, а ложь – защитной мимикрией.

Сарданапал невесело посмотрел на Таню. Даже неугомонные усы академика и те, казалось, присмирели, обвисли и не делали никаких попыток покуситься на своего давнего врага – бороду.

– Пожалуй, нам стоит поговорить серьезно. Ты выросла и стоишь на пороге взрослой жизни. Орленку пришла пора покинуть гнездо. Детство, как ни хватайся за него, закончилось.

– А магспирантура?

– Ты прекрасно знаешь: магспирантура – совсем не то, что обычное обучение в Тибидохсе. Твою свободу никто не будет ограничивать. Хочешь – лети на Лысую Гору, хочешь – в мир лопухоидов. Две-три лекции еженедельно, четыре магдидатских экзамена, регулярное представление научному руководителю глав магсертации, чтобы видно было, что ты не сачкуешь и не пробуксовываешь, – вот и все, что требуется от магспиранта. Остальное время ты будешь в свободном парении, искать то место в жизни, где ты пустишь корни впоследствии. Надо полагать, это будет не Магфорд?

– Нет.

Академик с облегчением вздохнул:

– Так я и думал. Орлы не селятся в чужих гнездах – они строят свои. Но, видимо, ты хотела поговорить со мной не о магспирантуре, не так ли?

– Да… Об одном человеке, – сказала Таня, сжимая в кармане золотой локон. Жар – на этот раз мягкий, не такой, как на поле, – побежал по пальцам к плечу.

Сарданапал опустился в кресло, в котором, видимо, сидел до прихода Тани. Рядом с креслом на стуле истекала воском длинная свеча. Тут же лежала толстая книга в кожаном переплете с медными застежками. Сама не зная зачем, Таня задержала на ней взгляд.

– Возьми ее. Открой первую страницу… Теперь читай там, где имя автора! – велел Сарданапал.

– Лео… Леопольд Гроттер, – дрогнувшим голосом прочитала Таня.

Академик грустно кивнул.

– Именно. «Книга снов, которые не стали явью». Занятная книга, которая день ото дня становится все толще. Но бывают дни, когда она становится тоньше – и это хорошие дни. Твой отец подарил ее мне в день, когда закончил магспирантуру. Это его магсертация.

Таня погладила книгу по переплету, торопливо пролистала. Книга была рукописной. Почерк не имел ничего общего с каллиграфией – стремительный, быстрый, в конце строк часто обрывающийся вдохновенным водопадом букв. Таня узнавала руку отца. Случайно открыв книгу на одной из последних страниц, она с удивлением обнаружила, что чернила свежие, невыцветшие, а дата совсем недавняя. Всего год назад. Но как же ее отец мог писать это, когда его давно нет?

– Магия книги запомнила его руку, которой были заполнены первые страницы. Ничего удивительного. Три десятка лет – не тот срок, когда волшебство теряет силу, – вполголоса пояснил Сарданапал. – Меня поразило другое. Та запись, которая появилась три дня назад… Разумеется, все можно списать на собственную магию книги и не придавать этому значения, но стиль уж больно не похож на обычный язык книги. Среди обычных магических формул, просчета вероятностей грез и уравнений темпорального чародейства – нечто иное.

– Вы думаете, это мог написать мой отец?

Академик таинственно улыбнулся.

– Твой отец в Потустороннем Мире, связь с которым во все времена оставляла желать лучшего. Все выводы здесь относительны. Просто прочитай и думай сама, – сказал он уклончиво.

Таня нерешительно открыла последнюю из заполненных страниц книги. На границе белой бумажной пустыни, которая не заполнилась еще событиями и мыслями, темнела короткая запись.

«Окупается только верность. Пурга иллюзий заметает путь», – прочитала Таня.

– И это все? – спросила она.

– Все. Думаю, именно в этом ты должна искать ответ на вопрос, который собираешься задать мне.

Таня молчала, вглядываясь в буквы. Ей чудилось, что они способны сказать нечто большее.

«Окупается только верность – это о Ваньке. А иллюзии – это Глеб. Но почему именно так?» – подумала она с легкой обидой. И опять сомнения закружили ее.

– Сложнее всего – ежедневное достоинство, – уверенно произнес Сарданапал. – День за днем, час за часом, особенно в часы, когда вокруг все темно и безрадостно. Для этого нужно больше всего сил и мужества. Быть хорошим и ослепительным по выходным и вечерам пятниц не так уж и сложно. Поддерживать ровный спокойный свет каждый день в сотни раз сложней. Можно с воплем броситься под танк и взорвать его, и это будет красивый поступок, но это не означает еще, что у того, кто сделал это, хватило бы сил на ровное повседневное мужество. Спокойное горение, способность к самопожертвованию намного предпочтительнее истерической доблести.

– То есть Бейбарсов – нравственная пустышка?

– Да, малышка. Детские впечатления, особенно первые – великая вещь. Я бы даже сказал: главная, иначе мы не забирали бы в Тибидохс десятилетних детей. Глеб же видел в своей жизни слишком много зла. Возможно, он сопротивлялся ему какое-то время, но после произошло то, что должно было произойти. Мрак стал его частью, такой естественной, что он дышит мраком как воздухом. Он живет тьмой, думая, что он ее хозяин. На деле же тьма давно владеет им. Черная ведьма выбрала его недаром: она увидела в нем задатки человека, который сможет принять и вместить ее страшный дар. Надеюсь, когда-нибудь Глеб сумеет справиться с этой тьмой в себе, но лучше, если он сделает это не за твой счет.

– Но ему надо помочь. Вдруг я смогу его изменить? – сказала Таня.

Сарданапал мягко посмотрел на нее.

– Ты не задумывалась, почему в Тибидохсе два отделения? Темное и светлое? Не потому ли, что каждый рано или поздно делает выбор? Если бы существовала магия, которая превращает зло в добро, не сомневайся, я бы давно ею воспользовался. Но, увы… Зло древнее любой магии. Возможно, Бейбарсову кажется, что, получив тебя, он исправится, но это заблуждение. В первый же день ему захочется чего-нибудь еще. Еще какого-нибудь штриха для счастья, какого-нибудь пустяка, который, увы, опять же нельзя получить, не прибегнув к некрочарам, не переступив через волю и желание другой личности. Он будет обманывать себя и тебя, говоря: «Я стану лучше, только когда получу вот эту последнюю вещь. А пока извини: не могу!» И каждый раз граница будет отодвигаться все дальше, пока не исчезнет совсем.

– И я не смогла бы помочь ему? Ведь он же любит меня! – сказала Таня.

Сарданапал провел рукой по бороде:

– Не хочу тебя разочаровывать, любовью тут и не пахнет. Больше это похоже на страсть или манию. Ты слишком слаба, чтобы вычерпать всю его тьму. Тем, кто слаб, следует держаться подальше от искушений. Иначе повторится история с бабочкой, которая хотела затушить крыльями лесной пожар.

– Тонешь сам – топи другого. А почему не так: тонешь сам – спаси другого? – сказала Таня с вызовом.

Академик внимательно посмотрел на нее. Его глаза странно поблескивали.

– Я понимаю тебя и что тобой движет. Но полно… Действительно ли нуждается в спасении тот, кому ты хочешь помочь? Раз уж мы заговорили о тех, кто тонет, что ты знаешь о русалках?

– О таких, как Милюля? Почти все.

– Нет. Милюля русалка пресноводная, болотно-озерная. Я говорю о настоящих морских русалках. Помнится, лет триста назад у них была распространена одна игра. Ночью, в полный штиль, одна из русалок подплывала к кораблю, высовывалась из воды и кричала стоявшему на вахте матросу: «Помогите, прошу вас!» Что видел моряк в лунном свете? Красивую длинноволосую девушку, протягивающую из воды руки. Девушку, обещающую любовь и счастье тому, кто спасет ее. Матрос слышал жалобные крики, видел блестящие глаза и прыгал с корабля в воду. Хохочущая русалка обвивала его нежными руками и утаскивала на дно, целуя в захлебывающийся рот. Последнее, что видел моряк, был блестящий рыбий хвост и темнеющий корпус корабля, который становился все меньше, меньше…

Академик замолчал. Таня испуганно отстранилась, таким ярким был нарисованный образ.

– А не бывало ли так, что тонула настоящая, живая девушка? И трусящий моряк, опасавшийся нарваться на русалку, не бросался в воду? Девушка тонула, и он не получал ни счастья, ни любви? – спросила Таня.