Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо - Николай Кузьмин

Дерзкий ответ бывшего солдата привел генерала в бешенство. Но он сдержал себя и слащаво, издеваясь, проговорил:

— Тогда сделаем так, голубчик. Сначала из тебя выбьют партизанство шомполами, а потом… Впрочем, сначала шомпола. Капитан, а ну-ка!

Раненого бросили на лавку, двое казаков сели ему на голову и на ноги, а двое принялись орудовать шомполами. Палачи действовали остервенело. Брызгала кровь, кожа летела клочьями. Бедная Клава, жена Власа, свалилась на пол без памяти.

— Тэк-с, довольно. Жив еще? Прекрасно. За партизанство он получил. А вот за большевизм… Капитан, вы меня поняли? Приступайте.

На лице капитана выражалась повседневная скука Он вытащил шашку из ножен и равнодушно попробовал острие пальцем. Через минуту человек лежал в луже крови.

В толпе раздались взвизги, какая-то женщина, закрывая глаза ребенку, выбралась из школы и побежала прочь.

— Следующего! — распорядился генерал. Втолкнули Тимошу со связанными за спиной руками.

Генерал, закуривая, насмешливо глянул на него.

— А, нейтралитет!

Образовалось и не спешило растекаться облако душистого дыма. Генерал, покуривая, наслаждался обреченностью жертвы.

У Паршиных, отца и сына, были бледные, обморочные лица. Ни тот ни другой такой свирепости не ждали. Ну, арестуй, ну, постращай, ну, выпори как следует в конце концов, а ведь это же страх божий! На кровь, на изрубленного Власа они старались не глядеть.

Поколебавшись, Мишка Паршин униженно обратился к капитану, проговорил что-то ему на ухо. Тот сначала не понял, потом равнодушно кивнул на дверь в сени. Мишка обрадованно выскочил и скоро вернулся, вытирая губы и хрустя огурцом. У конвойных солдат ему удалось разжиться стаканом самогона. Глаза Мишки заблестели, он ободрился, боязнь и тошнота пропали.

Без очков Тимоша близоруко щурился на Паршиных и с поздним сожалением покачивал своей ученой головой. Сколько раз Петро Сивухин предлагал «прижать паразитов к ногтю»! Не слушал, никого не слушал. Одним только налогом и допек. Дрянь людишки оказались, об таких неохота и сапог вытирать… И еще вспомнился Тимоше пророческий страх Лукерьи. Узнав о карательном отряде, она схватилась за щеки и помертвела. Ох, недаром всю неделю собака ямы рыла да самовар шумел на разные голоса!

Мишка Паршин снова принялся что-то шептать вытиравшему клинок капитану, тот его с недовольным видом отстранил. Он следил за генералом, ожидая приказаний.

— Ну-с, — произнес генерал, играя голосом, — служить верой и правдой намерен?

Тимоша выпрямился, расправил плечи.

— А сколько времени служить?

Усмехнувшись, генерал пустил густой клуб дыма.

— А тебе что — некогда?

И тогда Тимоша, сознавая, что ему представился последний случай как-то загладить свою вину перед убитыми в бою и зарубленными, замученными мужиками, громко и отчетливо проговорил:

— Боюсь, твое благородие или там превосходительство, что не успею послужить. Придут наши и живо вам дух вышибут!

Не дожидаясь приказаний, капитан деловито отстранил Мишку и подступил к арестованному. Достав нож, он неторопливо разобрал на его лице свесившиеся волосы. Лоб Тимоши оказался необыкновенно белым, чистым. Несколькими взмахами возка капитан начертил на лбу председателя небрежную пятиугольную звезду. Кровь полилась Тимоше на глаза.

Весь день, едва его связали, он испытывал постоянную боль и все силы употреблял на то, чтобы не показать своих мучений. Его терпение разозлило истязателей, и в этом Тимоша нашел неожиданное удовлетворение. С того момента, когда он догадался об исходе своей судьбы, он неузнаваемо преобразился.

— Ты зверь зоологический, а не человек! Зверь! — из последних сил выкрикнул Тимоша курившему генералу.

Пьяненький Мишка Паршин возмущенно всплеснул руками от такого нахальства. Ну не блажной? Не понимает, что ли, на кого он горло-то дерет?

Не переставая курить, заволакиваясь клубами дыма, генерал прикрыл глаза.

После удара капитана Тимоша упал и стал с усилием приподниматься на руках, обильно поливая кровью грязный затоптанный пол.

— Вот гад, живучий какой! — удивился Мишка. Капитан прикончил умирающего коротким уверенным ударом.

Ночь карательный отряд провел в Светлом яре, а утром выступил на Гордеевку.

Кровавый след оставили каратели в деревнях Казанке, Хмельницкой, Фроловке. Пытки, расстрелы, шомпола… В Хмельницкой в довершение всего солдаты облили керосином всю муку в амбарах.

Имя генерала Смирнова наводило ужас на деревенских жителей. Его именем матери стали пугать детей.

Протест трудящихся Сучанской долины против действий карателей дошел до консулов. Американцы, для отвода глаз, создали специальную комиссию во главе с офицером. Комиссия записала показания свидетелей, сфотографировала жертвы расправы. Американский офицер, вернувшись во Владивосток, заявил генералу Грэвсу, что в дальнейшем отказывается от подобных поручений: картины зверств настолько ужасны для цивилизованного человека, что не исключено, будь на его месте другой офицер, он там же, в Сучанской долине, перешел бы на сторону восставших.

Напрасно карательные экспедиции, устрашая население мятежных деревень, надеялись, что оцепенение от страха останется надолго, навсегда. Однако кровавые расправы убили даже в самых мирных и благонамеренных всякую надежду на «Учредиловку», на справедливость. Ждать от генералов справедливости было напрасно. За справедливость следовало бороться.

В начале марта девятнадцатого года во Фроловке состоялся съезд партизанских командиров. Собралось человек сорок. Забота у собравшихся была одна — наладить организованную борьбу, создать против захватчиков единый фронт. Временный военно-революционный штаб (Ревштаб) Ольгинского уезда был назван партизанским правительством. В нем были отделы: военно-оперативный, связи, снабжения, следственный, финансовый, национальный, печати, административный. Были организованы также госпиталь и трибунал. Командующим партизанскими войсками назначен Николай Ильюхов.

Вскоре после съезда вышел первый номер газеты «Партизанский клич». Пять страничек плохой серой бумаги были отпечатаны на машинке. Стала выходить корейская газета «Наша жизнь».

Забот у партизанского правительства с первого же дня оказалось выше головы. Помимо боевой подготовки войск Ревштаб решил наладить торговлю с Маньчжурией и конечно же подготовиться к весеннему севу. Весна в том году выдалась ранняя, дружная. Снег сошел не только в долинах, но и в тайге, в глубоких падях, на берегах рек. Рабочих рук не хватало, мужское население ушло в отряды. Создалась угроза сокращения посевных площадей. Этого не следовало допускать. Организацией весеннего сева занялась чрезвычайная тройка, назначенная правительством.