Повести о Ломоносове (сборник) - Сергей Андреев-Кривич

Иван Иванович лукаво улыбнулся. Петр Иванович стал вертеть головой во все стороны. Сказал, отдуваясь:

– Артиллерийский и инженерный корпуса учиним и офицеров будем обучать непрестанно. Только беспокоит меня сие новое орудие – не осрамиться бы перед Европой!

Ломоносов нахмурил брови, вытащил чертежи, сложил.

– Орудие по дальности будет превосходить все существующие и стрелять разрывными снарядами. Пушки и лафеты по весу будут легче, дабы в походе перевозить их способнее было, однако же необходимо офицерам и прислуге орудийной непрестанно обучаться точной стрельбе, сокращая время зарядки и прицела. Для сего на Выборгском полигоне, не жалея казны и пороха, из «единорогов» и гаубиц пробовать все стрельбы: бомбами, ядрами, брандкугелями* и особо картечью всех видов. – Ломоносов прищурился, как бы к чему-то присматриваясь. – Надобно соединять сии орудия на поле боя по двести и более, так… – Он вскочил, ударил своим могучим кулаком по столу – на столе всё подскочило. – Так, чтобы неожиданным, быстрым и весьма точным огнем неприятельские колонны в ничто превращались, как бы их не было.

Чтоб прежде мы, не нас противны досягали,И мы бы их полки на части раздробляли,И пламень бы врагов в скоропостижный часОт Росской армии, не разрядясь, погас.

Шувалов вздохнул:

– Сие возможно ли?..

– Не токмо возможно, но только так и должно действовать. Изготовление же сих орудий и обучение стрельбе из них производить в величайшей тайне.

– О сем уже даны приказы по армии. Кто к орудию, кроме прислуги, приблизится, подлежит смерти. Сама гаубица специальным капотом покрывается, и никому, кроме как для стрельбы, снимать оный не разрешается. Вам ведомо, что для полевой артиллерии калибр длинных гаубиц введен по торговому весу сферического снаряда в четверть и полпуда. Однако же при стрельбе точное попадание не всегда возможным оказалось. Думаю я – нет ли тут прошибки в расчетах.

– Нет. Надобно только исправления некоторые к целику сделать и господ офицеров партиями на Олонецкий завод отправить для экзерциций*.

– Сделаем.

Иван Иванович опять улыбнулся:

– Ну, Михаило Васильевич, от сих больших воинских дел перейдем к малым. Просите вы у Сената четыре тысячи рублей на производство стекла. Нужно ли сие?

– Не токмо нужно, но и необходимо.

Ломоносов отошел к столу, открыл ящик, начал что-то искать.

Вошла Елизавета Андреевна – свежая, сияющая, с открытыми плечами, в платье с пуфами, затянутая в талии, за ней Леночка, стройная, причесанная на прямой пробор.

Елизавета Андреевна присела в реверансе.

– Не угодно ли вашим сиятельствам устерсов свежих откушать, а может быть, портеру со льдом?

Петр Иванович – толстый, важный, как индюк, затряс подбородком, выплыл из-за стола. Иван Иванович встал, сделал глубокий поклон.

– Благодарим, мадам! Спешим! Дела государственные требуют.

Ломоносов вернулся с переплетенной в сафьян тетрадью. На титульном листе ее было написано: «Письмо о пользе стекла к высокопревосходительному господину генералу-поручику, действительному Ее Императорского Величества Камергеру, Московского университета куратору и орденов Белого Орла*, Святого Александра* и Святые Анны* кавалеру Ивану Ивановичу Шувалову, писанное 1752 года от коллежского советника и профессора Михаила Ломоносова».

– Вот вам, Иван Иванович, и ответ. – Стал читать отрывок с листа:

Неправо о вещах те думают, Шувалов,Которые Стекло чтут ниже Минералов,Приманчивым лучом блистающих в глаза.Не меньше польза в нем, не меньше в нем краса.

Тем стало житие на свете нам счастливо:Из чистого Стекла мы пьем вино и пиво.

Далече до конца Стеклу достойных хвал,На кои целый год едва бы мне достал.Затем уже слова похвальны оставляю,И что об нем писал, то делом начинаю.

Иван Иванович засмеялся:

– Сие стихотворение одно четырех тысяч стоит!

Взял тетрадь, спрятал в карман камзола.

Провожали гостей всей семьей. Когда золоченые кареты с арапами на запятках, окруженные скачущими адъютантами, тронулись, поднимая пыль, Иван Иванович откинулся на атласные подушки, вздохнул, открыл табакерку, взял понюшку испанского табаку.

– Славная растет дочка у академика!

Петр Иванович махнул рукой:

– А что с того? Кому будет нужна бедная невеста? Разве мужик сей стремится к прибытку и роскошествам жизни? Ему бы только со своим стеклом, книгами да приборами возиться… О господи!

Глава шестая

КАТАСТРОФА

Круглый конференц-зал академии казался призрачным в полумраке от синеватого табачного дыма, колеблющегося пламени свечей. Силуэты академиков, их головы в длинных париках с буклями и фигуры в черных плащах зловещими тенями отражались на стенах. За отдельным столом академик Гейнзиус вел журнал, вполголоса повторяя длинные латинские фразы.

Ломоносов стоял, заканчивая речь:

– Я спрашивал и испытывал свою совесть – она мне ни в чем не зазрит* сказать истинную правду, я бы мог молчать и жить в покое. В других странах тот студент лучший, кто больше учится, а чей он сын – до того дела никому нет. А по пункту двадцать четвертому нашего регламента не полагается крестьянина обучать, а лучше выписать из-за границы невежду иностранца…

Профессор Иоганн Фишер вскочил.

– Для крестьян есть фполне достаточно письмо, чтение и религия, дабы они усердно служили сфоим господам… Зачем им гимназия и униферситет?

Ломоносов повернулся к нему.

– Во-первых, удивления достойно, господин Фишер, что не впал вам в ум, как знающему латынь, Гораций* и другие ученые и знатные люди в Риме, которые были выпущены на волю из рабства, когда вы столь презренно уволенных помещичьих людей отвергаете? Не вспомнили вы и того, что они в Риме не токмо в школах с молодыми дворянами, но и с их отцами за одним столом сидели, с государями в увеселениях имели участие и в знатных делах доверенность. Сих и нынешних примеров, видно, вы знать не хотите!..

Тени академиков заметались, склонились друг к другу.

Тауберт откинулся в кресле, спросил насмешливо:

– Куда России столько ученых людей?

– У нас нет ни лекарей, ни аптекарей, ни механиков, ни людей, знающих горное дело. Ежели вам неведомо, на что надобны русские ученые люди, то мы сие без вас знаем.

Шумахер улыбнулся ехидно:

– Отчего же до сих пор русские люди сих наук познать не могут?

– От того, что в академии и в России правят науками люди, к науке равнодушные.

Встал Теп лов.

– Прошу занести в протокол, что господин Ломоносов его сиятельство президента академии поносит и на права его покушается.