Дело о золотой мушке. Убийство в магазине игрушек (сборник) - Эдмунд Криспин

Непосредственным мотивом, несомненно, была та загадочная вещица, которую искали и Изольда, и убийца, и первым ключом к разгадке тайны этого предмета я обязан тебе, Найджел, твоему подробному отчету, которым вы снабдили меня на утро после вечеринки. Ты рассказал о двух людях, которые вели себя странно и непоследовательно, очевидно, не замечая в этом никакой натяжки. Ты объяснял эти странности тем, что накануне Изольда, возможно, спала с Уорнером и теперь хотела это скрыть. Давай вспомним порядок действий – поправь меня, если будут какие-нибудь неточности.

1) Изольда входит в бар с сумочкой и тонкой красной записной книжкой, которую тут же где-то бросает.

2) Завидев ее, Роберт сначала сердится, а потом испытывает неловкость.

3) Изольда смотрит на него с выражением «победительным и вызывающим».

4) Она говорит с ним про «шантаж», про то, что «бывает лучше, когда все раскрывается».

5) Дональд берет ноты и уходит, а в это время —

6) вместе с тобой Изольда идет к бару, не отводя глаз от Роберта.

7) Ты отвлекаешь ее внимание, вылив на нее стакан бренди.

8) Вместе с тобой она возвращается к столику, внезапно «столбенеет и краснеет» и выбегает из комнаты.

9) Роберт «с искренним недоумением» смотрит ей вслед.

– «Все это очень странно, – сказал я себе, – и объяснить это можно, только если причиной переполоха была красная книжка». Вы видели, как утром в тот же день Изольда выходила с ней из комнаты Уорнера. Принимая во внимание пункты два и четыре, я сделал вывод, что там было нечто очень важное для него, способное навлечь серьезные обвинения. Тогда все встало на свои места – настроение Изольды, ее разговоры про шантаж (скорее всего, речь шла не о деньгах, а о новых ролях), то, что она следила за ним; последние две строчки в моем списке были особенно красноречивы. Они, очевидно, означали: во-первых, Изольда вернулась и обнаружила, что книжка исчезла, и, во-вторых, взял ее не Уорнер.

В этом случае все сходилось идеально. Это объясняло и поиски Изольдой комнаты Феллоуза, и причину ее убийства. Несмотря на то, что главного доказательства у нее на руках не было, она слишком много знала, чтобы оставлять ее в живых (вот вам и мотив: обезопасить себя). Мне, как и ей (позднее), и Уоррену (практически сразу) стало ясно, что записную книжку унес Феллоуз, беззаботно прихвативший ее вместе со своими нотами (он не мог взять ее нарочно, поскольку не знал, что в ней). Но именно в этот момент вся моя логика дала сбой, и я совершил фатальную ошибку, предположив, что Уорнер нашел так и не замеченную Дональдом записную книжку среди его нот, когда убил Изольду – или, скорее, имитировал ее самоубийство. На самом деле, это совершенно не так. Когда он имитировал самоубийство, у него не было времени на поиски, а потом комната находилась под охраной вплоть до воскресенья, до половины пятого вечера. То есть он поискал ее, не нашел (как и я до того, решив, что книжка уже у Уорнера) и поднялся на хоры. Думаю, вряд ли могут быть сомнения, что к тому моменту Феллоуз уже обнаружил книжку, осмотрел и понял ее значение: помимо прочего, она содержала основной мотив убийства Изольды. И, кстати говоря, на одном из его нотных листов было несколько красноватых пятен – там, где его запачкала обложка. Один бог знает, что испытал Дональд при виде Уорнера. Однако Уорнер уже догадался, что тому все известно – он поднимался будучи готовым к этому, – и предпринял единственно возможный для себя шаг. Перед смертью Дональд сообщил нам о личности убийцы единственным известным ему способом, вопреки всякому вероятию надеясь, что кто-нибудь это заметит. Помнишь мое замечание о том, какую странную мешанину регистров он оставил? Инспектор счел это утомительной музыкальной бессмыслицей, но он ошибался. На правой стороне косяка регистры были расположены в следующем порядке: Rohrflote, Oboe, Bourdon, Euphonium, снова Rohrflote (на хорах) и Tierce[199]. С тех пор их никто не трогал, так что вы можете посмотреть сами.

– Однако мне не совсем понятно, где были ноты и записная книжка, если не в комнате Дональда, – сказал Найджел.

– Ну, разумеется, на хорах, в самом очевидном месте! Что же касается содержания книжки, тут я могу лишь строить догадки. Однако мне помнится, что перед войной Уорнер несколько раз бывал в Южной Америке, и мне кажется, он вполне мог быть пусть отдаленно, но все же причастен к той сфере деятельности, которой славится этот регион, а именно, к торговле живым товаром. Я позвонил другу в секретариате Лиги Наций и узнал, что Уорнер действительно подозревался в этом, однако доказать ничего не смогли. Разумеется, это было еще до войны: сейчас такое уже невозможно. Однако тут моей заслуги нет: мне просто повезло. Тем не менее именно это я и имел в виду, сказав, что причиной всему послужил «зверь рыкающий», хотя основным мотивом, конечно же, было желание себя обезопасить. Боюсь, мне не удалось вызвать в себе особого негодования по поводу этих затей Уорнера. Я всегда полагал, что если девушек не принуждают к этому силой, то грех совершается скорее ими, нежели против них. Разумеется, это выглядит странной подработкой для столь великого драматурга, но в натуре Уорнера был какой-то особый надлом, нечто вроде глубокого фатализма, не позволявшего ему ни к чему относиться серьезно – даже к убийствам: оба были блестящими импровизациями, игрой случая.

В комнате надолго воцарилось молчание. Затем Хелен медленно произнесла:

– Я рада, что после первого показа пьесу решили больше не играть, даже если бы Рэйчел была в состоянии выходить на сцену. В каком-то смысле, пожалуй, даже правильно, что успели сыграть только один идеальный спектакль.

Фен кивнул.

– Прекрасный финальный выход, согласен, – сказал он. – Но, увы, именно финальный. Мир стал более скучным местом без него.

– Кстати, что с Рэйчел? – спросил Найджел.

– Она покинула страну, а Джин отослали домой, к родителям. В сложившихся обстоятельствах мы не смогли бы предъявить ей обвинение, поскольку она «помогла задержать пытавшегося бежать преступника». Не то чтобы у него был хоть один шанс улизнуть – и уж тем более когда его раздавило этой штукой. – В голосе Фена зазвучал металл.

Все посмотрели на него. Зачесав назад свои непослушные волосы, он внезапно показался старым и уставшим.

– Это прескверная история, и никому из нас она не пошла на пользу, – сказал он. – Никаких «Метроманий» больше не будет, и я последний, кто этому обрадуется.

Эпилог

Золотая мушка

Нас губит страсть, иль похоть, или страх —Словно алмазы, свой нас точит прах.

Дорога из Оксфорда в Дидкот (а оттуда – на вокзал Паддингтон) сопряжена с трудностями иного рода, нежели при путешествии в обратном направлении. Поезд, если он все же трогается с места, движется с постоянной, хотя и не впечатляющей скоростью. Вся загвоздка в том, чтобы понять, когда именно он отправится. Николас утверждал, что первый утренний поезд специально опаздывает на десять минут, чтобы следующий за ним пришел еще позже, и в течение дня эти опоздания накапливались. При этом он считал, что в какой-то момент поезд сзади нагоняет впереди идущий – 12.35 отходит в 13.10, 13.10 – в 13.35, поэтому к концу дня оказывается, что несколько поездов так и не прошли. Как бы то ни было, придя на станцию вовремя, вам придется подождать поезда, по крайней мере, полчаса, а если же вы справедливо положитесь на его неизбежное хотя бы десятиминутное опоздание, то обнаружите, что он прибыл вовремя и вы на него не успели. Именно поэтому Николас не уставал повторять, что слепой бог удачи носит мундир работника Большой западной железной дороги.

Однако шестерых пассажиров, ехавших этим маршрутом на неделе с 19 по 26 октября 1940 года, это затруднение почти не затронуло: по разным причинам все они были слишком счастливы, чтобы беспокоиться о таких пустяках.

Николас, которого провожала на станции его блондинка, был доволен мелодраматичным завершением этого дела; кроме того, ему казалось, что оно расширило его представление о некоторых шекспировских персонажах. К примеру, Гонерилью должна играть молодая рыжеволосая женщина.

– Фен – чертовски умный малый, – ворчливо сообщил он блондинке после чрезвычайно долгого и детального обсуждения всей истории. – Хоть он и считает меня фашистом.

– А разве ты не фашист? – с непритворным удивлением спросила блондинка.

– Конечно же, нет. Я искренне поддерживаю эту войну и потому возвращаюсь в город.

– Что же ты там будешь делать?

– Найду военную работу. Не на фабрике, боже упаси, с этими отвратительными машинами и отвратительным джазом, по полдня кряду ревущим из механических приспособлений! Что-нибудь цивилизованное и полезное.

Подошел поезд. Он сел в купе первого класса и высунулся в окно.

«Неохота, с которой большинство поездов трогается с места, делает избыточность тщательно отрепетированных прощальных слов еще более утомительной», – рассуждал он про себя.