Все зеркало - Коллектив авторов

* * *

Вовка не любил авиапассажиров – изнеженных, избалованных, брезгливо ковырявшихся в казенной пище. Их было слишком много, и они были слишком слабы. Городские вырожденцы, слабаки, никогда не нюхавшие деревенской жизни. Вовка испытывал к большинству пассажиров презрение и пренебрежительно называл их про себя задротами, пидарасиками и сучками.

Иногда встречались и исключения. Например, здоровенный, цвета говна лысый бугай с золотой цепурой на шее. Перекрась его в белый цвет, и бугай стал бы точь-в-точь походить на братка из тех, с которыми Вовке не раз приходилось иметь дело в девяностых.

Вовка сонно, сквозь мутную пелену, уставился на бугая. Тот резко и широко жестикулировал, то и дело выкрикивая неразборчивые обрывистые фразы. “Суетится, – с удовлетворением подумал Вовка. – Небось, ссыт”. Мысль о том, что бугай так же, как и он, боится полёта, оказалась приятной. Вовка зевнул и довольно осклабился.

Крышка багажной полки над головой бугая внезапно хлопнула. Вывалившийся наружу тяжёлый дипломат прочертил багровую полосу на шее цвета говна. Вовка недоумённо сморгнул. Мимо проковыляла, прихрамывая, белобрысая стюардесса. Споткнулась и упала на колени. За спиной завизжали. Тонко и занудно, словно надоедливый комар. Затем визг усилился, будто комары сбились в стаю.

Самолет тряхнуло, Вовкины зубы клацнули, и в голове немного прояснилось. В салоне творилось что-то неладное, и такое же неладное происходило и с ним. Вовку замутило, зашумело в ушах, ноги внезапно свело судорогой.

Это сон, понял Вовка. Обычный кошмар из тех, что его иногда нет-нет, да мучили. Правда, в кошмарах Вовку, как правило, расстреливал из автомата очередной бизнес-партнер. Бывало, что закладывали ему в машину взрывчатку, бывало даже, что в задницу совали паяльник. Теперешний кошмар казался несколько необычным, но что, спрашивается, ждать от ненавистного самолёта?

Вовка расслабился, с чувством превосходства поглядывая на паникующих пассажиров. Он приоткрыл шторку иллюминатора, ожидая увидеть внизу лес, и несколько удивился, обнаружив лишь – куда хватал взгляд – безмятежную воду.

«Сон», – усмехнулся Вовка, выудил из-за пазухи плоскую бутылку коньяка и тремя жадными глотками её ополовинил.

– С-сорри, – простонал кто-то рядом.

Вовка повернул голову. Очкастый хлюпик с модной прической. На бледной коже выступили бисеринки пота, губы трясутся… Типичный задрот, пидарасик.

– С-сорри, – повторил пидарасик, заикаясь, и вяло замахал руками, указывая на бутылку.

Вовка брезгливо поморщился, но вспомнил, что видит сон. Он сделал ещё один внушительный глоток и протянул остатки коньяка пидарасику.

– Можешь не возвращать.

Пидарасик судорожно запрокинул бутылку ко рту, заглотил горлышко, будто младенец соску.

Вовка безмятежно вытянул ноги и стал наблюдать за своим сном.

Рядом с ним, перегнувшись через кресельный подлокотник, блевал в проход пидарасик.

* * *

Когда самолёт выровнялся, Джерри пришёл в себя одним из первых. Он, наконец, сгруппировался, рывком встал на колени, затем вскочил на ноги. Длинноносый, похожий на Николаса Кейджа взрывник копошился на полу в трёх десятках футов от маршала и пытался ползти. Детская радиоуправляемая игрушка забилась под кресло в двух шагах от взрывника, тому осталось лишь протянуть к ней ладони.

Не раздумывая, Два Ствола выстрелил навскидку с обеих рук. Пуля из «СИГА» пробила длинноносому позвоночник, из «Глока» в кровавую кашу размолотила затылок.

Воздушный маршал не видел, как в пяти шагах за спиной тощий десятилетний мальчишка рефлекторно перекинул тумблер на гнутом, похожем на пульт управления телевизором предмете. Он не успел понять, отчего содрогнулся и затрясся, будто в конвульсиях, самолёт. Потеряв равновесие, Джерри рухнул навзничь. Пистолеты вылетели из рук и, кувыркаясь, покатились по ковровой дорожке.

* * *

Первой истошно, надрывно завопила Ксюша. Через секунду к ней присоединились другие дети в салоне. Леночка рефлекторно заткнула пальцами уши, но тут же, спохватившись, прижала к себе дочь. Открыв рот и судорожно сглатывая, она пыталась унять разрывающую барабанные перепонки боль. Это не удавалось – боль лишь ненамного слабела после глотка и набрасывалась на Леночку вновь. Острая, сверлящая, безжалостная. Леночка тихонько застонала, а потом, не сдерживаясь, и завыла, присоединив свой голос к детскому хору.

К горлу подкатил ком тошноты – недавняя пища, смешанная с желчью, обожгла рот, но Леночка сжала челюсти, не желая выпускать дочь из рук, и судорожно сглотнула.

Ксюша уже не орала – надрывно хрипела, сорвав голос. Леночка прижала ее к себе сильнее, спрятав головку у себя на груди, тщась собой закрыть детские ушки. На короткое время ей неожиданно полегчало, она продышалась и даже приподнялась с места, пытаясь понять, что произошло, но в этом момент сзади треснули выстрелы. Длинноносый сосед с размолотым в кровавую кашу затылком последним, конвульсивным усилием перевернулся в проходе на спину. Леночку обожгло укором и мукой, сочащимися из вытаращенных, едва не вылезших из орбит глаз. Она взвизгнула, затем заорала от ужаса, и в этот момент самолет тряхнуло так, будто невидимый исполин с размаху всадил дубиной по фюзеляжу. Леночку швырнуло вперед, она успела немыслимым образом изогнуться, чтобы не придавить дочь, но сама не удержалась, впечатавшись лицом в спинку кресла. Хрустнула переносица, что-то раскрошилось во рту, и перед глазами замелькали ослепительно белые вспышки.

На секунду Леночка потеряла сознание, обмякнув и склонившись на сторону, но очередной Ксюшин стон и судорога маленького тельца привели ее в себя.

Самолёт бился, будто дикий зверь, пытающийся вырваться из силка. Стало неимоверно трудно дышать, затем навалился холод, но Леночка уже не чувствовала ни мороза, ни удушья, ни боли. Ее мир сузился до точки, в которой находились двое – она и Ксюша. Все остальное перестало иметь какое-либо значение.

Изо рта и носа у Леночки бежала кровь, но утереться она не могла – обеими руками прижимая к себе Ксюшу, лишь раз за разом бессильно сплевывала куда-то в сторону.

* * *

Вцепившись в кресельный подлокотник и подвывая от боли, Муслим аль-Азиз молил Аллаха поскорее принять его в рай. Но Всевышний не спешил почему-то: рая не было, напротив, вокруг Муслима ярился и бушевал Джаханнам.

Самолёт кренился, проваливался, падал, выправлялся в падении, кренился и падал вновь.

Сутулый мужчина в двух рядах от Муслима хрипел, хватаясь руками за горло. Его лицо побагровело, голова запрокинулась, а ноги дергались, словно их хозяин вздумал сидя потанцевать. Затем хрип перешел в сип, в неразборчивое бульканье, и мужчина затих, перевесившись через подлокотник. Его голова моталась в такт тряске из стороны в сторону.

Выгнулся дугой, ударив пятками себя по затылку, младенец. Вывернулся из рук матери, упал головой вниз и затих. Мать с воплем подхватила его и стала трясти, словно не замечая серовато-розового пятна на ковровой дорожке.

Из