Дом, в котором… Том 2. Шакалиный восьмидневник - Мариам Петросян

Долго смотрим на рисунки. Делается немного грустно. Первый рисунок мой, второй – Сфинкса, но на самом деле они – общее достояние стаи. То самое ценное, что мы не вешаем на виду, чтобы не перестать замечать. Мы смотрим на них раз в полгода или чаще, если решаем, что соскучились. Смотрим и вспоминаем подарившего нам их Леопарда. Смотрим, вспоминаем, грустим и переполняемся всякими важными эмоциями. Слепой тоже обычно участвует в этом. Он достигает нужного состояния своими способами, насчет которых мы можем только строить догадки. Но бдения перед рисунками не пропускает никогда. Коридорные звери доступны его пальцам, их он знает не хуже нас. Перед тем как закрасить, Леопард процарапывал на стенах контур рисунка. А эти он знает с наших слов.

И вот мы стоим и сидим перед нашим богатством. Смотрим на него – и не смотрим. Но видим. Слушаем и размышляем. Вешаем карту на место и возвращаемся к повседневным делам. Курильщик ни о чем не спрашивает, что немного странно. Может, он тоже наконец повзрослел?

Самая длинная ночь

...

Пункт 29

В некоторых случаях перемещение на подоконник может осуществляться с помощью напарника, находящегося на подоконнике. Это существенно облегчает задачу перемещаемого. Рекомендация по тех. безопасности: вес напарника должен превышать вес поднимаемого.

«Блюм». № 18.«РЕЦЕПТЫ ОТ ШАКАЛА»

Курильщик, лежа на полу, перелистывает старые номера «Блюма», постепенно склоняясь к мысли, что львиную часть статей в него поставлял Шакал. Лорд считает часы до встречи картежников в условленном месте. Слепой тоже ждет. Затишья в Доме. Перехода в ночь. Когда можно будет отправиться на поиски Леса. Горбач приманивает сон игрой на флейте. Сфинкс слушает. Искрящего раздражением Курильщика.

В комнате две ядовитые зоны. Вокруг Курильщика и вокруг Черного.

– Я подозреваю, – говорит Табаки, дожевывая предсонный запас бутербродов, – что у нас сегодня Самая Длинная.

– Очень может быть, – отзывается Сфинкс. – Даже весьма похоже на то, – он толкает коленом Слепого: – Эй! А ты как считаешь?

– Да, – соглашается Слепой, – вполне возможно. В этом году почему-то раньше. Может даже, их будет несколько.

– Это что-то новое, – говорит Табаки. – Это я слышу в первый раз! А отчего и почему ты считаешь, что такое может случиться?

Курильщик устало смотрит на них, подозревая, что они порют чушь, только чтобы он почувствовал себя дураком. И начал расспрашивать. Поэтому он молчит.

Ночь. Горят две настенные лампы из двенадцати. Все, кто остался в спальне, спят. Кроме Курильщика. Курильщик сидит на полу перед грудой журналов и размышляет. Ему хочется сделать что-нибудь такое, чего он никогда не делал раньше. Например, поездить по Дому после выключения коридорного освещения. Может, на него так подействовали старые журналы. Он и сам не знает. Затаив дыхание, Курильщик начинает продвигаться к двери. Он уже почти у цели, когда на кровати поднимается возня, и с нее свешивается лохматая голова.

– Куда?

– Гулять, – шепотом отвечает Курильщик.

Табаки кубарем скатывается на пол.

– Ужас, – бормочет он. – Вместо того чтобы спать, я теперь должен ехать с этим дурнем и глядеть, как бы чего не приключилось. Ему, видите ли, вздумалось прогуляться. В темноте. Причем, возможно, в Самую Длинную ночь. С ума можно сойти!

– Я вовсе не прошу тебя со мной ехать. Я хочу погулять один.

– Я тоже много чего хочу. Один ты не поедешь. Выбирай: или вместе, или я бужу Сфинкса, и он тебе вправляет мозги.

Пока Курильщик доползает до порога, Табаки уже за дверью и сидит в Мустанге. В пижаме. Сжимая в руке носки и горсть амулетов. Несмотря на его грозный тон, Курильщику кажется, что на самом деле Шакал вовсе не прочь отправиться с ним на прогулку.

– Ладно, – соглашается Курильщик. – Едем вместе.

Пока он карабкается в коляску, ему не до Табаки, а усевшись в нее, он видит, что тот сосредоточенно набивает рюкзак. Рюкзак так раздут, что его не застегнуть, но Шакал тем не менее запихивает в него что-то еще.

– Зачем все это?

– Свитера на случай холода. Еда на случай голода. Оружие на случай внезапностей, – объясняет Табаки. – В ночную жизнь налегке не уходят, дурачок!

Курильщик не спорит. Они по очереди выбираются в тамбур, а оттуда – в кромешную тьму коридора, где Табаки заставляет Курильщика погасить фонарик. «А то нас увидят все, у кого глаза уже привыкли, а мы не увидим никого».

Курильщик послушно выключает фонарик, и тьма обступает их.

– Вот теперь поехали, – шепчет Табаки.

Дом пугающе темен и кажется спящим. Глаза не привыкают к этой темноте. Стены вырастают там, где их вроде бы быть не должно. Табаки и Курильщик едут медленно. Иногда им мерещатся чьи-то шаги спереди или сзади, они останавливаются и слушают. И сразу тот, кто шел, тоже останавливается. А может, им это только кажется. Потом они натыкаются на нечто и включают фонарики. Это пустая коляска. Владельца нет, как будто его слизнули ночные духи. Табаки хватается за амулет.

– Можно подумать, кто-то специально пугает, да? – спрашивает он. В голосе страх – и детское наслаждение страхом.

Курильщик не разделяет его восторгов. Пустая коляска ему не нравится. Табаки долго изучает ее, но не может установить владельца.

– Какая-то безликая, – жалуется он. – Совсем заброшенная…

Они надевают свитера, оставляют коляску и едут дальше.

По Перекрестку бродит босоногий Слон в полосатой пижаме. Глаза его закрыты, лицо запрокинуто. Длинные пижамные штаны подметают пыль Перекрестка. Слон спит, а тело его медленно ковыляет от окна к окну, останавливаясь у подоконников, слепо ощупывает их пухлыми ладонями и идет дальше. Паркет поскрипывает под его тяжестью.

Слепой проносится по коридорам холодным ветром, не задевая стен, и даже чуткие крысы не замечают его, пока он не оказывается совсем близко. Он вдыхает запах сырости, разъедающей штукатурку, и запах обитателей Дома, въевшийся в ветхий паркет. Заслышав шаги, замирает и ждет, пока ночной путник пройдет мимо – как крупное животное в зарослях, треща половицами и натыкаясь на урны. Потом продолжает свой путь – еще более осторожный и внимательный, чем прежде, потому что разгуливающие по ночам опасны своими страхами и секретами. Он подходит к одной из спален. Под надписью, нацарапанной ножом, зрячие пальцы нащупывают трещину. Он прижимается к ней щекой. Так слышно даже дыхание и скрип пружин, когда спящие ворочаются во сне. Тут все спят. Миновав пустые комнаты, Слепой подходит к следующей стене. Здесь есть место, где обрушился пласт штукатурки. И здесь не спят. Слепой слушает долго, больше следя за интонациями, чем за словами. Через равные промежутки времени отворачивается, ловит внешние звуки и, успокоенный, опять приникает к стене.

По доперекресточному отрезку коридора крадется ищущий место для сна. Бледный и большеглазый, с неровно выстриженными волосами цвета ржавчины.

Рыжий боится. Во сне и наяву, днем и ночью, он боится и ждет. Он изгрызает колпачки ручек и изжевывает сигаретные фильтры. И думает. Когда-нибудь это должно закончиться. Пухлый Соломон и Фитиль с красным от ожога лицом пугают его своим многозначительным смехом. Своими улыбками, переглядываниями и перемигиваниями. Фитиль, Соломон и Дон. Остальные – в музыке. Они плавают в ней слишком подолгу, раскачиваясь стоя и подергиваясь лежа, и им нет дела ни до чего, кроме наушников, уходящих шнурами в гремящую пустоту.

Они агрессивные, вечно голодные и вечно прыщавые от сладостей, которыми заглушают голод. Они красят челки и перешивают брюки, украшая их разноцветными заплатами. Рыжий безнадежно старше их. Не годами, а количеством вопросов, которые задает сам себе. Юных Крыс не интересует завтра. Они живут сегодняшним днем. И именно сегодня им нужна лишняя крошка печенья, именно сегодня им нужна новая песня, именно сегодня им нужно написать на стене туалета то единственное, что их волнует, огромными буквами. Крысы страдают запорами, но едят все и всегда. И дерутся из-за еды. И из-за того, кому где лежать. А после драк слушают музыку и едят с особым удовольствием.

Жаловаться они идут к Рыжему. С самыми болезненными прыщами и чирьями они идут к Рыжему. Со сломанными плеерами, с выдохшимися батарейками, с потерянными вещами – со всем они идут к нему. Все, кроме Фитиля, Соломона и Дона. Эти трое его презирают. И с каждым днем смеются наглее, перешептываются громче, уединяются чаще. Держат его в вечном страхе, получая от этого бездну удовольствия. А Рыжий шатается ночами по коридорам, засыпает в неудобных местах и в мечтах перерезает глотки всем троим по очереди. Иногда он отвинчивает в умывальных все краны и затыкает все раковины. Не раздеваясь, становится под душ. И уходит, чапая кедами по водным потокам. Идет к картежникам. Играет с ними, капая на карты. Картежники терпят, потому что он вожак…

Для ночной прогулки Рыжий одет во все черное. Лишь белые кеды мелькают в темноте, двумя пятнами выдавая его присутствие. С плеча свисает спальный мешок. Синий в желтую крапинку. Рыжий ищет укромный угол, где можно поспать, спрятавшись в теплый кокон. Дойдя до Перекрестка, он останавливается. По слабо освещенному луной пространству бродит Слон, осматривая подоконники. Рыжий следит за ним. Кладет спальный мешок на пол, садится на него, закуривает. И терпеливо ждет.