Дом, в котором… Том 2. Шакалиный восьмидневник - Мариам Петросян

Русалка смеется. «Симпатия!» Так могла бы выразиться чья-нибудь прапрабабка. «Кавалер». «Дружок». С ума сойти! «Симпатия» – это что угодно, только не Сфинкс. Она представляет, какое у него будет лицо, скажи ему кто-нибудь, что он ее симпатия – и корчится от смеха, не в силах сдержаться, несмотря на то, что негодование на лице Душеньки постепенно переходит в открытую злость.

– У меня нет там любовника, – говорит Русалка, перестав смеяться. – Но скоро будет. Я постараюсь, чтобы тот, кого вы обозвали «симпатией», им стал. Он еще не знает об этом, но скоро узнает.

– Ах, ты!.. – Душенька давит окурок о край стола, – Ты хоть понимаешь, о чем говоришь, дурочка! Не успела вылезти из пеленок, а туда же – любовника ей! Ты еще слишком мала, а твоему кандидату в любовники голову надо оторвать, если он этого не понимает! Что я и сделаю сию же минуту! Как его зовут, этого идиота?

Русалка молчит. Она меня не слышала что ли? Ей вдруг становится грустно. Как здорово было бы сидеть здесь, выслушивая ругань Душеньки, если бы все это было правдой. Как ей было бы тогда спокойно и безразлично. И это, и воркотня Кошатницы… Но почему бы не представить, что это так? Если она не верит в собственное колдовство, разве оно сможет подействовать на других?

– Сфинкс, – говорит она с пугающей смелостью. – Это Сфинкс. Он еще не знает, что я выбрала его. Поэтому очень удивится, если вы явитесь отрывать ему голову.

Она злорадно отмечает, изумление Душеньки и угасание ее боевого пыла.

– Сфинкс, – повторяет та, прикусив перламутровый ноготь. – Вот уж не думала… Странный у тебя, однако, вкус, милочка. Ты всерьез намерена его охмурить? Я бы на твоем месте поискала другой объект…

– Что вы имеете в виду? – спрашивает Русалка чужим, нехорошим голосом.

– Безрукий, лысый… – Душенька загибает когтистые пальцы, перечисляя, – перенесший бог весть какое заболевание, которое так и не удалось диагностировать… Выглядит на все двадцать пять… Нет, определенно. На твоем месте, я бы поискала кого получше.

– Не думаю, – отвечает Русалка медленно, – что вы в этом хоть немного разбираетесь.

– В чем? – хмурится Душенька.

– В любви, – отвечает Русалка. – Не думаю, что вы знаете, что это такое.

Глаза Душеньки делаются совсем узенькими:

– Как ты со мной разговариваешь, детка! Не слишком ли нагло?

– Не слишком. И я вам не детка.

Душенька вскакивает с намерением дать ей затрещину, но Русалка вскакивает быстрее, отбегает и отгораживается от нее креслом.

– Только попробуйте!

– И что будет? – интересуется Душенька, дергая кресло на себя. – Да за твою наглость тебя следовало бы отлупить до крови, мерзавка ты эдакая!

Русалка с силой толкает кресло на воспитательницу и выскакивает за дверь. Здесь она останавливается, уверенная, что Душенька не станет приводить свои угрозы в исполнение у всех на виду.

– Почему? – спрашивает она. – Почему вы позвали меня? Почему не Рыжую? Она ходит на ту сторону чаще, а старше меня всего на месяц. Но ей вы никогда ничего не скажете! Со мной проще! Меня вы презираете, так ведь?

Душенька, все еще отгороженная креслом, смотрит на нее зло, как дикая лошадь, рвущаяся из загона.

– Дура! – говорит она громким шепотом. – Убирайся! Иди, делай, что хочешь и с кем захочешь! Я желала тебе добра!

– Вы любовались собой! – выкрикивает Русалка, убегая. – Вас только это на самом деле интересует!

Она бежит по коридору, ощущая злость воспитательницы как что-то огненное, горячей волной хлестнувшее ее по спине. Из ближайшего матрасного домика ей приветственно машут руками. Она не останавливается.

На лестнице веселая компания Логов в черной коже гоняет игрушечный автомобильчик на батарейках. С ними Спица. Увидев Русалку, круглолицый Пузырь расплывается в ухмылке.

– Эй, ты счастливая? – кричит он.

– Вот прямо сейчас?

– Нет, вообще. Тебе везет или не везет? То есть что чаще?

– Не знаю, – расстроено отвечает Русалка. – Сама хотела бы выяснить.

– Вряд ли она годится в талисманы, – говорит сидящая на корточках Спица. – Если сама не знает. Счастливые – они обычно в курсе, что счастливые.

– Но ни за что не признаются, чтобы не сглазить, – спорит Пузырь, не теряя надежды.

Спица в черной косухе, как у всех Логов. Только вместо джинсов на ней короткое ситцевое платье в цветочек, оставляющее на виду тонкие ноги-палочки. Должно быть, она перестала их стеснятся. Вид у нее не в пример счастливее, чем раньше, и Русалке становится интересно, почему воспитателям так не по душе дружба девушек с парнями – вот ведь превратилась же Спица во что-то вполне симпатичное и бескомплексное. Логи отворачиваются от Русалки и смотрят на облупленный автомобильчик, с жужжанием пересекающий площадку. Русалка тоже смотрит. Не дожужжав до стены, машинка врезается в лестничные перила и переворачивается. Логи со свистом вскакивают.

– Чья была ставка? Какой козел его разгонял? Москит, руки откуда растут?

Русалка незаметно отходит.

Она бредет по мальчиковому коридору. Очень медленно. Сейчас она пройдет мимо четвертой. Потом дойдет до Перекрестка, посидит там на диване и вернется. Еще раз мимо четвертой. Может, потом она еще раз повторит этот маршрут, а может быть, нет. Надо быть уверенной, что никто не застанет ее в классе, что ей хватит времени вернуть украденный амулет и выйти незамеченной. Иначе все потеряет смысл. И она идет, краснея и хорошея с каждым шагом. Вплетенные в волосы колокольчики тихо позвякивают. Скоро она узнает, может ли работать талисманом.

Василиски

Что в василиске остается неизменным, так это убийственное действие его взгляда и яда.

X. Л. Борхес. Книга вымышленных существ

Крыса сидит в замечательном кресле, похожем на гиппопотама. Черная кожа гиппопотама блестит. Он до того уютный, что она полностью расслабилась в его объятиях, почти задремала. Только перекинутая через подлокотник нога не перестает раскачиваться. На ноге – отличный ботинок черной кожи, тяжелый, как танк, гармонирующий и с креслом, и с куцей жилеткой Крысы – тоже кожа, тоже блестит, все как полагается.

Вот только этот ботинок безумно раздражает ПРИПа. Он глаз с него не сводит. «Интересно, почему? – думает Крыса. – Чем он его так достал? Своими размерами или тем, что все время качается?»

В свои предыдущие визиты ПРИП точно так же таращился на ее тату. Хотя, казалось бы, пора уже привыкнуть. Татуировке больше двух лет, с тех пор как она ее сделала, Крыса не носит одежду с рукавами, потому что такое прятать нельзя. Крыса как живая, иногда даже чешется. За это, а еще чтобы у нее было отдельное имя и не возникало путаницы, хозяйка прозвала ее Вшивой.

Теперь всякий раз с отвращением глядя на свою дочь, ПРИП натыкается на оскал Вшивой. И это только справедливо, ведь сама Крыса никогда на него не смотрит. Только через бирки-зеркальца, висящие у нее на шее. Она видит его фрагментами так давно, что уже не может представить себе иначе, как в отражении. Не может представить его целиком. Да и желания такого не испытывает.

– Мне надоели эти твои бесконечные отлучки, – сообщает ПРИП. – Твои постоянные побеги! Ты добьешься того, что тебя исключат!

Крыса косится на бирки. В них подпрыгивают розовые пятна щек и вздернутое кабанье рыльце. Больше ничего не видать. А потом ПРИП вообще выскакивает из бирок и резвится на свободе, топая и завывая, как взбесившийся баньши.

– Убери-с-моих-глаз-этот-безобразный-ботинок-и-сядь-как-полагается-в-присутствии-отца!

Крыса убирает ногу с подлокотника.

– Перестань орать, – просит она. – Держи себя в руках. ПРИП – что расшифровывается как Предок и Породитель – контролировать свои эмоции не в состоянии, и Крыса со вздохом закрывает глаза, в ожидании, пока истекут положенные для визитов сорок минут. Хорошо еще, что кресло такое удобное.

– … никаких интересов в жизни! Ведешь инертное существование! Удивляюсь, как ты вообще научилась говорить! Должно быть только для того, чтобы извергать из себя всякую мерзость!

– Открой глаза, девочка, с тобой ведь отец разговаривает, – жалобно блеет Овца у нее над ухом.

Крыса нехотя открывает глаза.

– Разговаривает? Со мной?

Овца только жалобно вздыхает.

Крыса берет самую большую бирку и ловит в нее отражение беснующегося ПРИПа. Теперь он, маленький, красный и лоснящийся, почти целиком умещается между ее большим и указательным пальцем. Неужели он никогда не заткнется?

– … достаешь эту безобразную одежду и обувь и покрываешь свое тело изображениями богомерзких тварей, неужели ты думаешь, что нуждаешься в ухищрениях, чтобы выглядеть уродливее, чем ты есть…

Крыса накрывает отчий лик пальцем и сдавливает его, но голос продолжает звучать:

– … какими-то побрякушками… И будь добра смотреть на меня, когда я с тобой…

Она стискивает бирки в кулаке, все четыре, но ПРИП продолжает пищать, щекоча ей ладонь, и прытко перескакивает на пуговицы жилета. Крыса в ужасе. Она вся усеяна ПРИПами, ПРИПы расползлись по кнопкам, пряжкам, металлическим мыскам ее ботинок, они скользят по блестящим подлокотникам кресла – все вокруг в ПРИПах, которые вопят, размножаясь со страшной скоростью: