Страж государя - Андрей Бондаренко

– Из ваших предварительных писем, герр генерал, мы поняли суть предложений России: финансовая помощь в обмен на полномасштабное участие в военных действиях – против Шведского королевства. Мы полностью согласны с таким подходом: названная вами сумма будет, безусловно, предоставлена благородным курфюрстом Фридрихом – за год до того, как начнётся штурм Нарвской твердыни. Что же касается поставок ружей и пушек. Да, это тоже возможно! Но только если Россия осуществит встречные поставки: речь идёт о шнурах к ручным бомбам, пропитанных секретным составом…

Пётр уже открыл было рот – явно чтобы сказать какую-то колкость, но, встретившись глазами со строгим взглядом Лефорта, только негромко крякнул и демонстративно отвернулся в сторону.

Минут за сорок-пятьдесят были согласованы тексты всех документов, предусмотренных к подписанию высокими сторонами, но камер-юнкер не спешил уходить и откровенно мялся, совершенно не зная, как перейти к некой явно щекотливой теме.

Пётр, никогда не отличавшийся терпеливостью, недовольно закашлялся и ломким баском попросил посланца Фридриха – на смеси классического немецкого и голландского матросского языков:

– Говорите толком, Принц, никого не стесняясь! Среди нас нет девственных девиц и безгрешных святош!

Камер-юнкер испуганно втянул голову в плечи, ещё раз тревожно оглянулся на грузного пожилого трактирщика, мирно дремавшего за своей высокой барной стойкой, тихонько зашептал-зашепелявил:

– Мы знаем, что среди волонтёров Великого Посольства есть некто по имени Пётр Михайлов. Достоверно известно, что это не кто иной, как русский царь Пётр, путешествующий инкогнито. Вот это – очень сильно и беспокоит моего господина…

– Что в том такого? – горячо запротестовал Лефорт, с испугом посматривая на загримированного Петра – как бы не разгневался да не отчебучил чего. – Совсем обычное дело… Даже великий римский Император Гай Юлий Цезарь любил путешествовать таким образом!

Фон Принц извиняющимся жестом прижал ладони к своей кружевной груди:

– Вы не так меня поняли, любезные господа! Речь не идёт о нарушении этикета… Просто у нас имеются серьёзные, не подлежащие никаким сомнениям сведения, что царя Петра могут попытаться убить. Кто? Извините, но я и так сказал слишком много… Мой добрый господин, курфюрст бранденбургский Фридрих, настоятельно советует волонтёру Петру Михайлову незамедлительно вернуться в Россию! Ради его же собственной безопасности…

Над столом повисла тревожная тишина.

– Герр Франц! – Егор решил вмешаться в разговор. – Я по-немецки плохо говорю, но многое понимаю. Главное, о чём толковал этот напудренный павлин, я уловил. Ты спроси у него: почему это они решили предупредить нас о возможном покушении? И ещё. От кого, всё же, исходит сия угроза?

Лефорт перевёл. Камер-юнкер сильно побледнел, чуть передёрнул своими узкими плечами, словно от сильного сквозняка, и ответил – совсем уже еле слышно:

– Царь Пётр готов воевать против нашего врага – Швеции. Если его убьют, то мы лишимся надёжного союзника… А вот второй вопрос, который касается заказчика этого покушения. На него невозможно ответить… В дипломатии европейской все привыкли загребать жар чужими ладонями и тщательно заметать за собой следы – как рыжие лисы хвостами. Поэтому, зачастую, истинная правда всплывает на поверхность только через много лет, и даже – десятилетий…

Егор залпом, в пять-шесть глотков, допил своё пиво, с громким стуком поставил пустую кружку на стол, криво усмехнулся:

– Я всё понял, герр Франц, не утруждай себя переводом! Чего-то такого я и ожидал! Что ж, надо поблагодарить этого милягу фон Принца, и пусть катится – к своему Фридриху… А нам теперь думать надо. Крепко так думать…

На улице их догнал запыхавшийся Матвей Солев – один из людей Егоровых, состоящий свитским волонтёром.

– Александр Данилович, господин полковник! – тревожно и одновременно настойчиво выдохнул Матвей. – Можно вас – на два слова?

– Смело говори! – велел Егор. – От этих людей у меня нет секретов!

– Неизвестные злодеи пытались проникнуть в комнату, где был заперт волонтёр Пётр Михайлов! (У настоящего Петра от этого известия испуганно и мелко задрожал подбородок.) Поручик Бровкин вступил с ворогами в схватку. Двоих застрелил насмерть. Третьего я проколол шпагой. Уже у самых дверей, когда он хотел выскочить на улицу! Алексей Иванович третьего даже допросить успел, пока тот ещё не умер!

– Что сам поручик Бровкин, цел?

– Две лёгкие раны у господина поручика! Голова чуть рассечена, и плечо прострелено: навылет, кость, вроде, не задета…

– А волонтёр Пётр Михайлов?

– Что ему сделается? Он с утра ещё шнапсом местным налился – по самое не могу, и теперь дрыхнет без задних ног. Только стены во всём доме дрожат от его храпа…

– Ладно, герой! – облегчённо улыбнулся Егор. – Веди, показывай!

Алёшка Бровкин был бледен, но достаточно бодр: сидел в старинном немецком кресле, голый по пояс, с плечом, туго перетянутым холщовыми полосами, без парика, с узкой повязкой на льняной растрёпанной голове.

– Сиди, поручик! – входя в комнату, небрежно взмахнул рукой Пётр-Возницын, заметив, что раненый пытается встать. – Кстати, Данилыч, а почему это такой красавчик до сих пор ходит неженатым? Да и Васька Волков, у которого ты нагло увёл из-под носа красавицу-невесту, всё ещё холост? Так-то ты заботишься о своих подчинённых…

Егор знал, что на царя – в моменты, когда он сильно нервничал или чего-то боялся, – всегда нападала излишняя говорливость, поэтому непринуждённо поддержал разговор:

– Вот думаю, когда вернёмся в Москву – сразу и оженить обоих. На девицах Буйносовых. А что? Девки симпатичные, в самом соку, род, опять же, знатный и древний… Девиц пусть сами делят между собой. Пусть хоть жребий бросают… Работа у них общая, поэтому должны поддерживать друг друга, с полуслова понимать. Вот пусть и породнятся – для пользы дела… Как ты, мин херц, поддерживаешь такой мой выбор?

– Да поддерживаю я, поддерживаю! Хватит языком молоть – словно жерновами мельничными! – недовольно, словно от зубной боли, скривился царь, уже начавший приходить в себя. Ещё раз посмотрел на Бровкина спросил строго: – Тот, которого ты допрашивал, успел что-нибудь толкового сказать перед смертью?

– Успел, государь! Они все трое – варшавские хваты, тати ночные с большой дороги. Так что тот, которого Матвейка проколол шпагой, немного понимал по-нашему… Нанял их какой-то неприметный тип: убить русского волонтёра Петра Михайлова, заплатил щедро – итальянскими золотыми монетами. Имени заказчика покойник не знал… Точно – не знал! Я его очень хорошо допрашивал – как Александр Данилович учили… Только одно поляк приметил: по характерному выговору этот неприметный господин – типичный англичанин…

Для серьёзного разговора собрались в спальне у Петра. Перед тем, как запереть дверь на ключ, царь велел Солеву, поставленному часовым в общем зале:

– Слышь, как тебя… Матвейка! Раздобудь выпивки хорошей – чтобы глаза повылазили на лоб! А то мне уже порядком надоело это смешное местное пойло, пусть его потребляют дети малые… Да живо у меня чтоб! Как достанешь – в дверь постучишься!

Пётр несколько раз щёлкнул массивным бронзовым ключом, повернув его в скважине замочной, в упор уставился на Егора:

– Ну, охранитель, подробно рассказывай: за что англичане могут иметь на меня зуб острый?

– Напрасно ты, мин херц, сразу на англичан думаешь! Наёмники – польские, монеты – итальянские, говор – английский… Ни о чём мне это не говорит, честное слово! Помнишь, что в таверне сказал этот фон Принц напомаженный? «В дипломатии европейской все привыкли загребать жар чужими ладонями, тщательно заметать за собой следы – как рыжие лисы хвостами. Поэтому, зачастую, истинная правда всплывает на поверхность только через много лет и даже – десятилетий…» Поэтому лично я ничего не понимаю и честно тебе, государь, признаюсь в этом! Пока – не понимаю…

– А ты, герр Франц, что думаешь – про англичан? – на этот раз царь обратился к Лефорту.

Гер Франц скривился – словно зубчик ядрёного чеснока раскусил:

– Очень неприятная нация, государь! Гораздо хитрей и рассудительней, чем немцы, голландцы и французы вместе взятые! И жадные – не приведи Бог! Торговцы и коммерсанты – первостатейные… И вот ещё, по поводу: «привыкли загребать жар чужими ладонями!» Эта фраза как раз больше всего и подходит к международной политике английской…

– Поясни! – заинтересованно велел Пётр.

– Не любят английские политики, когда у них под боком обитают сильные соседи. Поэтому соль их высокой дипломатии заключается в следующем. Без устали ссорить страны европейские между собой. Пусть, мол, воюют постоянно – друг с другом. Слабый сосед – хороший сосед. Со слабым соседом – и торговать выгодней, сподручней. А выгодная торговля – залог успеха государственного…