Великий Гусляр т.3 - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С этими словами он поднял другую модель.
— Показываю вам, — произнес он, — прогрессивные ножницы для стрижки овец.
Он быстро подошел к одному из академиков, обладавшему буйной шевелюрой, и провел моделью Конструкции над головой коллеги. Коллега оказался наголо обрит, чем весьма возмутился.
— Далее, — сказал Минц, отбрасывая вторую и берясь за третью модель, — мы видим машинку для прокладывания подземных трасс для трубопроводов.
Лев Христофорович опустил модель на пол, нажал на нее, и она тут же вгрызлась в асфальт и пропала из глаз, чтобы через пятнадцать секунд вынырнуть на поверхность в трех метрах от Минца.
— Далее… — сказал Минц, подхватывая четвертую модель.
Академики замолкли перед таким невероятным напором изобретательской мысли. Тишина под куполом стояла гробовая. И все услышали, как сверху приближается утробный рев. Минц замер. Академики вскочили на ноги. Старшина милиции Перепелкин вбежал под купол и закричал:
— Космический корабль неизвестной конструкции!
— Все ясно! — Голос Минца перекрыл рев гравитонных двигателей. — Они увидели, как я раскусил эту загадку. Нас примут сейчас в галактическое содружество.
Все высыпали наружу, глядя, как схожий с волчком, ярко расписанный космический корабль осторожно опускается на площадь.
Минц вышел вперед. Никто не посмел остановить его в час галактического торжества. Загадочно улыбаясь, профессор крутил в пальцах простенькую свирель.
Открылся люк. Из корабля вышел инопланетянин, одетый небрежно и при этом босой. Он вежливо кивнул собравшимся, огляделся и спросил:
— Где?
— Там, — сказал Минц, указывая на купол шапито.
— Ах, да! — сказал пришелец и совершил короткое движение указательным пальцем, отчего купол мгновенно испарился и возник вновь в сложенном состоянии метрах в ста от Конструкции. — Лишнее это, — продолжал пришелец. — Она не боится дождя и холода. Вечная вещь. Но в любом случае спасибо.
Пришелец наклонил голову, разглядывая Конструкцию. Потом взгляд его упал на профессора Минца, который вытащил из кармана маленькую модель Конструкции, что должна была совершить переворот в швейном деле.
— Ах, молодец! — сказал пришелец, улыбаясь. — Похоже, похоже… Копиист?
— Нет, — улыбнулся в ответ Минц. — Своего рода рационализатор.
— Ну-ну, — сказал пришелец. — Я-то думал, что заберу ее у вас. Ошибка вышла, везли к Сперлекиду, а почтари сбросили в другом секторе. Ну, думаю, заберу и поставлю где надо. А вам, оказывается, понравилась. Копии делаете, на площади под брезентом держите. Ну, спасибо!
— Мы же понимаем, — сказал Минц.
— Понимание искусства — великий дар Космоса, — согласился пришелец. — Я отдал созданию этой скульптуры два года жизни!
Минц незаметно спрятал в карман маленькую модель Конструкции. Кто-то из академиков хмыкнул.
Инопланетный скульптор обвел глазами площадь и сказал:
— Правда, мыслить категориями большого пейзажа вы не научились. Это мы исправим.
Одним движением пальца он перенес на другой берег реки Гусь церковь Параскевы-Пятницы, другим отодвинул с площади старинное здание музея, третьим убрал гостиный двор. Теперь ни что не мешало гуслярцам со всех концов города видеть жуткую черную Конструкцию.
И улетел.
А Конструкция стоит на площади и по сей день. Мало кто любит ее в городе, но неловко как-то выбрасывать космический дар.
Зато профессор Минц выкинул в речку свою самодельную свирель.
1979 г.
ГРАДУСНИК ЧУВСТВ
Ни биография, ни анкетные данные Эммы Проскуряковой нас не интересуют. Важно лишь одно — эта стройная зеленоглазая девушка отличается крайней замкнутостью. Посудите сами: четыре раза Эмма ходила в кино с Михаилом Стендалем, сотрудником городской газеты, два раза была с ним в кафе, провела вечер на скамейке в парке, но ни взглядом, ни словом не раскрыла своего к Стендалю отношения.
А Стендаль кипел. От овладевшего им чувства и от незнания, разделяет ли это чувство прекрасная Эмма.
Наконец, провожая Эмму из кино, он осмелился спросить:
— Эмма, вот мы гуляем, а скрывается что-то за этим?
— А что? — спросила Эмма.
— Может, я неточно выразился, но, с другой стороны, я вчера ночью написал стихотворение.
— Вы мне его уже прочли, — сказала загадочная Эмма. — Я с интересом выслушаю любое ваше новое произведение.
— Эх! — сказал тогда Миша Стендаль.
И до калитки, за которой обычно скрывалась Эмма, они прошли в полном молчании.
На следующий день Миша Стендаль был у профессора Минца, знаменитого ученого, временно живущего в Великом Гусляре. Профессор Минц принял его в своей небольшой комнате и на вопрос Миши, как дела на птицеферме, ответил:
— Дорогой юноша, вы задели оборванную струну моей души.
Профессор Минц порой любил выражаться изысканно. Он погладил себя по сверкающей лысине и указал на клетку, в которой скучало странное существо с клювом.
Стендаль пригляделся к существу. Оно было похоже на барана и на курицу. Точнее, на барана размером с курицу или на курицу, покрытую бараньей шерстью.
— Я рассчитываю на статью, — сказал Стендаль.
— О чем писать? — вздохнул ученый.
— Начать с того, как вы задумались…
— Я задумался над тем, что картофель мы научились чистить машинами, а вот птиц приходится ощипывать руками. Это непроизводительно.
— И вы решили…
— И я решил вывести обнаженную курицу. Что нетрудно при моем опыте. И я ее вывел. Но голые цыплята простужались. Мы изобрели для них попонки, но цыплята росли, а менять попонки по росту непроизводительно. Проще ощипывать птицу.
— И тогда вы…
— Тогда мы переслали яйца обнаженных кур и всю документацию нашим индийским и кубинским коллегам, для которых проблемы климата уже решены самой природой, и стали думать дальше.
— И вы…
— И я вывел породу кур, покрытых бараньей шерстью, кур, которых не нужно резать — побрил и снова выпускай пастись. Притом новая природа, назовем их «куровцы», в отличие от овец несет яйца.
— Но теперь вы…
— Да, теперь я неудовлетворен. Оказалось, что куровец трудно стричь по причине их небольшого роста и подвижности. Ощипывать кур было легче.
— Но неужели сам факт замечательного эксперимента…
— Сам факт бессмыслен, если он не приносит пользы человечеству, — отрезал профессор. — Кроме того, я обнаружил, что у кур, покрытых шерстью, вырабатывается комплекс неполноценности. Они чураются своих перьевых товарок. И я нашел этому причину.
Профессор Минц сделал шаг к письменному столу, заваленному научными журналами, рукописями и приборами, разгреб завал,
