Утопия - Марина Дяченко

Она рванулась. Он сильнее сжал ее запястья.

– Игорь, – сказала она в нависающее над ней лицо, – если ты… я уйду сегодня же и навсегда, понял?!

Рысюк замешкался. Остановился, замер, не спеша выпускать Лидку, внимательно разглядывая ее – сперва разметавшиеся по ковру волосы, потом соски, потом наконец глаза.

– …Человечество, спешащее к Воротам подобно амебе. Простейшему существу. Реализуя инстинкт самосохранения, оно реагирует только на элементарные раздражители. Даже если кто-то сумеет сохранить в этой толпе трезвую голову и человеческий облик, он все равно не сможет ничего изменить, оставаясь в подавленном меньшинстве, подавленном и придавленном. Самое гуманное, что может сделать этот смельчак, – дать затоптать себя, чтобы самому не топтать других… Лида, а почему ты так уверена, что я испугаюсь?

Она не нашлась, что сказать. Глава Администрации по-прежнему возвышался над ней, придавив своей массой, не давая вздохнуть.

– Куда ты уйдешь? Что, Слава Зарудный позвал тебя обратно? Переметнувшись к Верверову, ты стала бы ценным козырем. Ты писала бы очерки о нравах, царящих в близких Президенту кругах, ты рассказывала бы только о том, что видела своими глазами, и Верверов с его идеей немедленного импичмента получил бы дровишек в свой костер… Ничего, что я так красиво выражаюсь?

Лидка молчала, стиснув зубы.

– Это Верверов вернул Славику с мамой их квартиру? Это Верверов первым вспомнил о заслугах Зарудного перед обществом? Это на его деньги издали первое собрание сочинений? Это Верверов – умный, интеллигентный человек, в противовес солдафону Стуже, которым к тому же ловко манипулирует подлец Рысюк?

Лидка молчала. Игорь налег на нее сильнее, его лицо оказалось в сантиметре от Лидкиных воспаленных глаз.

– Это Верверов заказал Зарудного, Андрея. Это он его убрал, Лида. Я знаю точно… А теперь думай!

Лидка вскрикнула. Рысюк бывал с ней настойчивым и бесцеремонным, но никогда еще он не был так груб.

Лидке снились пожары.

Пылающие многоэтажные здания. Сперва густой дым, валящий из окон на верхних этажах, потом языки пламени, потом ревущий огненный ад, черные балки, обрушивающиеся стены, закопченные скелеты и горы дымящихся развалин. Дом за домом, реальные дома, знакомые дома, целый город, бегущие рыдающие люди…

Потом она проснулась во сне, осознала свой кошмар и с облегчением вздохнула. Во сне встала, подошла к окну и увидела – сколько хватало взгляда – многоэтажки, многоэтажки, и за каждой третьей ветер тянет шлейф жирного дыма…

Она проснулась снова, вернее, попыталась проснуться, и, балансируя на грани кошмара, подумала, что все это не к добру. Что пожары во сне обещают неприятности в реальной жизни, и как хорошо все-таки – ее дом так и не сгорел, горели те, что рядом, а ее остался нетронутым…

Ну хватит, сказала она себе и проснулась окончательно. Стучали часы; следуя проверенному правилу, Лидка перевернулась на другой бок: «Куда – ночь – туда и сон»… Больше никаких пожаров, ни-ни.

Ей приснилась не то презентация непонятно чего, не то митинг непонятно по какому поводу. Она стояла на возвышении, расфуфыренная, окруженная кольцом микрофонов, и репортеры со сладкими лицами, и репортеры с желчными лицами, и толпы людей с самыми разными лицами ждали, чтобы она сказала приготовленную речь, а Лидка не могла выговорить ни слова. Еще открывая рот, она помнила свой текст от начала и до конца, но, уже набрав в грудь воздуха, поняла вдруг, что ни слова не осталось в памяти, она не помнила даже, по какому поводу сборище, и кто эти люди, и чего от нее ждут…

Она проснулась снова – в холодном поту. За окном было черным-черно. Четыре часа утра.

Брат Пашка сидел на подоконнике и болтал ногами в начищенных до блеска черных ботинках. В лицей теперь пускают только в черных, и если не начищены – заворачивают с порога.

В прошлый вторник и Пашку завернули тоже, он не стал отчаиваться и пошел пить кофе в какую-то забегаловку, где его и обнаружил патруль комитета по образованию, проводящий операцию «Урок». Пашке пришлось пережить немало неприятных минут, директрисе лицея – тоже. Отныне нерях в нечищеных ботинках отправляли мыть лицейские туалеты, а Пашу не выперли из лицея только потому, что он приходился родным братом Лидии Зарудной, основательнице «Детского культурного фонда». Однако предупредили Пашу, в случае следующего нарушения дисциплины, – сколь угодно малого, его не спасет никакое родство.

А соседка Оля с четвертого этажа вообще влипла в историю. Прогуляла в школе три дня, а мама ее, тетя Света, написала записку, что, мол, Оля болела и лежала с температурой. Так что ты думаешь? Не поверили записке, спросили у девчонок, а те донесли, что в те дни видели Ольку на улице. Тете Свете написали на работу, влепили ей выговор с занесением, а Ольку поставили на учет, конечно, не только за этот случай, они давно на нее зуб имели. Олька ходит бледная, уроки учит с утра до вечера и к районному инспектору каждый месяц – отмечаться…

– С занесением куда? – спросила Лидка с некоторым опозданием.

– Что – куда? – не понял Паша.

– Выговор с занесением куда? – повторила Лидка терпеливо.

– В личное дело, – удивленно ответил Паша. – А ты что подумала?

– Ничего я не подумала, – сказала Лидка.

Пашке было четырнадцать лет. За последние полгода он трансформировался из прыщавого подростка во вполне приличного, красивого даже юношу с тонкими чертами лица и темной полоской усиков над верхней губой. И длинный стал – на голову выше Лидки. И у него была девочка, с которой они трогательно, по-школьному, дружили.

– Ладно, – сказал брат, прерывая затянувшуюся паузу, – пойдем чай пить.

На кухне было тесно. Лидка давно забыла, что такое настоящая, душная, пихающаяся локтями теснота. Яночка, в будущем году заканчивающая лицей, уныло купала ложку в остывающем супе; на круглом Яночкином лице не было и следа косметики. На уроки с косметикой не пускали – даже старшеклассниц.

Саня, изрядно располневшая в последние годы, мыла посуду. На Лидкино приветствие едва ответила: Саня справедливо считала, что высоко взлетевшая родственница мало заботится о семье. Невозможно же ютиться двум семьям в трех маленьких комнатах!

Мама что-то жарила и одновременно варила, на всю кухню стоял треск жира и запах жареного лука. Вслед за невозмутимым Пашей Лидка проскользнула в узкую щель между холодильником и Яночкиной круглой спиной, влезла в проем между столом и подоконником и уселась на крошечный трехногий табурет.

– Гэошник задолбал, – сказала Яночка обиженным басом. – Факультатив по субботам, причем ходить обязательно. По субботам, прикинь, ма!

– Ну и походишь, – отозвалась Саня, гремя посудой. – Все лучше заниматься, чем маяться дурью.

Яночка надулась, как праздничный шарик.

– Если бы нормальные занятия! Математика там… А то маршруты зубрить эти долбаные да по линии препятствий бегать! – Яночка вдруг трагически понизила голос: – Представляешь… У нас у одной девчонки дни были, ну, бегать нельзя. Она ему и говорит: я сегодня линию не побегу… А он ей знаешь что говорит? Мрыга, говорит, не спросит, есть у тебя дни или нет. Штаны подтяни – и вперед… Ну представляешь?

– Яночка, – сказала мама от плиты, – тут же мужчины…

Паша хохотнул. Яна смерила его презрительным взглядом:

– Этот, что ли? Какой он мужчина, он ни одного кросса до конца не добежал! Физкультурник так и сказал: передай его маме, что будет двойка в четверти, а когда до него доберется ГО, будет просто котлета с мозгами…

– Фу! – сказала Саня, вытирая мокрые красные руки. – Не говори глупостей… Поела? За уроки!

Яночка поднялась, поджала губы и лебедем выплыла из кухни.

– Теперь уж квартиру не купим, – сказала Саня, обращаясь как бы к вешалке для полотенец. – А получить по очереди, так до самой мрыги не достоимся… Хоть бы сгорел этот дом, что ли. По страховке получили бы, наверное, получше квартиры…

– Типун тебе на язык, – устало сказала мама.

– Я жилье не распределяю, – сказала Лидка, отхлебывая чай. – Районный жилищный комитет: Новый спуск, семь, приемные часы с восьми до восемнадцати. Никаких привилегий. Ворота открыты для всех.

Саня вздохнула и вышла вслед за Яночкой.

– Ты бы все-таки поговорила… – неуверенно начала мама.

– С кем? – подняла брови Лидка.

Мама опустила плечи. Постаревшая, как-то сразу, скачком превратившаяся из дамы средних лет в пожилую, не очень ухоженную женщину.

– С Игорем… Я, правда, не знаю, что у вас теперь за отношения…

Лидка вздохнула. Она всячески скрывала от родных перемены в своем статусе. В другую квартиру переехала – мне там удобнее. Да, все в порядке, но Игорь очень загружен, мы с ним видимся только по выходным. Да, и в фонде все хорошо, работа как работа…