Графиня Солсбери - Александр Дюма

Когда король и его маршал сделали все эти наблюдения, они поняли, что если английский флот будет двигаться вперед с той линии, на которой расположился — с запада на восток, — то солнце будет светить им в глаза, что помешает лучникам целиться и лишит английскую армию того огромного превосходства, какое она благодаря своим стрелкам имела над всеми другими войсками. Поэтому король приказал совершить маневр и идти на веслах против ветра до тех пор, пока английский флот не отойдет вверх на север хотя бы на пол-льё от французского флота; затем, имея солнце за спиной, английские корабли, пользуясь попутным ветром, вернутся назад. Маневр этот был выполнен мгновенно; английский флот не мог воспользоваться парусами и быстро поплыл вперед, бороздя море длинными веслами; заметив это, норманны, генуэзцы и пикардийцы громко закричали и засвистели, ибо, видя по королевскому знамени, что сам Эдуард ведет флот, подумали, что англичане бегут в открытое море, но вскоре поняли, что ошиблись: английские корабли повернули назад. В этот момент, поскольку ветер усилился, англичане подняли паруса и флот, развернувшись, окружил залив, где стояли на якоре французы; англичане выдерживали боевой порядок, установленный вчера королем Эдуардом и его маршалом.

Тут адмиралы французского флота, понимая, что допустили ошибку, когда сочли, что враг бежит, отдали последние распоряжения готовиться к сражению; они выдвинули в переднюю линию, словно аванпост, большой корабль «Христофор», год назад захваченный у англичан, битком набив его генуэзскими арбалетчиками, чтобы удерживать корабль и вести перестрелку; после этого на всех французских судах затрубили трубы и горны, возвещая, что французы готовы к бою и охотно, с великой радостью, принимают его. Сражение началось с перестрелки генуэзцев, находящихся на крупном корабле «Христофор», и английских лучников; король Эдуард, убедившись, что враги разместили на этом корабле почти всех своих стрелков, решил первым захватить это судно. Посему он повелел вооружить свой флагманский корабль длинными железными цепями с крючьями на конце и сам повел его вперед, на генуэзских стрелков, отдав приказ флоту по всей линии идти на абордаж вражеских судов. Эдуарда окружал цвет английского рыцарства — граф Дерби, граф Хартфорд, граф Хантингтон, граф Глостер, мессир Робер Артуа, мессир Реньо Кобхэм, мессир Ричард Стаффорд и мессир Готье де Мони; все они были в стальных латах, о которые ломались стрелы генуэзских арбалетчиков и лучников. Поэтому, обнажив мечи, они величественно продвигались вперед, ни на дюйм не уклоняясь в сторону и подняв знамена; потом, подойдя совсем близко, англичане зацепили корабль крюками и кошками, и оба корабля со страшным треском столкнулись бортами. В это мгновение с борта на борт был переброшен помост и английские рыцари бросились на вражеский корабль. И тут завязался смертельный бой, ибо бежать было некуда; но если генуэзские лучники были хуже вооружены, зато числом вчетверо превосходили атакующих. Кстати, когда генуэзцы увидели, что им придется сражаться врукопашную (кроме тех, кто, поднявшись на марсели, осыпали оттуда нападавших градом стрел), они, схватив топоры, палицы, рогатины, стали отбиваться изо всех сил. (Генуя тогда была могущественным городом, господствовавшим в основном на море, и с двенадцатого века благодаря путешествиям и торговле генуэзцы сроднились с ним.)

Однако, сколь бы храбрыми воинами и искусными моряками ни были генуэзцы, они тем не менее были вынуждены отступать, ибо нападающие принадлежали к лучшим рыцарям в мире и они так прочно сцепили оба корабля, что казалось, будто сражение идет на земле. Шаг за шагом, теснимые с носа на корму железной стеной, которую образовывали английские сеньоры (ее нельзя было ни разрушить, ни опрокинуть), генуэзские стрелки, связанные в движениях — им даже мешало численное превосходство, — столпились в кормовой части корабля, и там, защищенным от страшных ударов длинных закаленных мечей, пробивавших железо и сталь, вместо лат только мягкими кольчугами и кожаными куртками, им оставалось только сдаться, погибнуть или броситься в море. Многие решились на последнее, ибо без тяжелых доспехов они могли плыть, что было невозможно рыцарям: свалившись в воду, они шли на дно под грузом лат.

Когда «Христофор» был отбит, Эдуард тотчас нагрузил его лучниками, сам перешел на этот корабль, развернул на нем свое знамя и устремился на генуэзцев.

Завязался бой по всей линии, и теперь враждующие стороны сражались с большим мужеством. Все французские и норманнские корабли с помощью крюков были взяты на абордаж, и всюду бой шел борт о борт. Подобная манера вести бой была невыгодна французам, ибо весь их флот состоял из матросов, привыкших драться на коротких саблях, кинжалах и рогатинах, тогда как английский флот, перевозивший сухопутные войска, располагал лучниками, стрелявшими издали, и рыцарями, получавшими огромное преимущество в абордажной схватке благодаря доспехам и длинным мечам. Только Барбавера предвидел это неудобство и, в отличие от других кораблей, державшихся ближе к берегу, курсировал в открытом море; поняв, что пикардийцы и норманны битву проиграли, он, вместо того чтобы прийти им на помощь, сделал отвлекающий маневр, поднял паруса и ушел в открытое море. В это время берега усеяли добрые люди Фландрии: они сбежались, заслышав шум битвы, и, сев в барки и лодки, поспешили на подмогу своим союзникам-англичанам. Тем самым норманны и пикардийцы, атакованные с моря, лишились возможности отступить сушей (ее отняли у них фламандцы); храбрые и честные солдаты, они все-таки продолжали отчаянно сражаться, даже не помышляя о том, чтобы сдаться, и битва продолжалась с шести часов утра до полудня. К этому времени для смешанного французского флота все было потеряно, а англичане сражением под Слёйсом открыли ряд морских побед, которой должен был завершиться лишь под Трафальгаром и Абукиром.

Из сорока тысяч норманнов, пикардийцев и генуэзцев спаслись только последние, которые, как мы уже сказали, ушли в открытое море. Все остальные были взяты в плен, убиты или потоплены. Гуго Кьере хладнокровно прикончили после сражения, а Бегюше, как свидетельствуют «Большие хроники», лучше умевший считать деньги, нежели воевать на море, как пират был повешен на самой высокой мачте своего флагманского корабля.

Король Эдуард сражался не щадя себя, словно рядовой рыцарь, и был ранен в бедро стрелой из арбалета; остаток дня и всю ночь он провел на своих кораблях, приказав так громко трубить в трубы, бить в литавры, барабаны и прочие музыкальные инструменты, что, пишет Фруассар, за этим шумом нельзя было бы расслышать грома Господня. На этот шум на берег высыпал весь добрый люд из окрестных деревень и городов; на другой день — это было 26 июня — король со своим флотом вошел в порт и высадился на берег; французский флот был уничтожен, но, казалось, погубила его не рука людская, а длань Божья уничтожила с помощью стихийного бедствия, погребя людей и корабли в морской пучине. Король со всеми своими рыцарями пешком, обнажив голову, отправился на молитву в собор Богоматери Уденбургской, где выслушал мессу, после чего отобедал и, сев на лошадь, в тот же день прибыл в Гент, где его с великой радостью встретила королева.