Святой вор - Эллис Питерс

— Нет, молчи! Надо бежать! Лучше быть одному. Зачем тебе беглая рабыня, путающаяся под ногами? Реми не даст мне уйти, да и закон тоже. Я собственность, а ты свободен. Тутило, умоляю тебя, беги!

Неожиданно к юноше вернулись все его силы и ловкость, лицо обрело решительное выражение, он пошел за девушкой и без возражений сделал шаг к выходу, и дальше, по темному проходу, затем ключ вновь повернулся в замке, и на них дохнуло прохладным ночным воздухом, пахнущим молодой листвой. Простились они без слов, молча. Даални пропустила Тутило в калитку в монастырской стене и затворила ее. Перед юношей лежала оловянная гладь мельничного пруда и тропинка к Форгейту, а левее от моста, ведущего в город, шла узкая дорога в сторону Уэльса.

Не оборачиваясь, Даални пошла обратно к большому монастырскому двору. На завтрашнее утро она наметила одно дело, о котором Тутило ничего не знал. В итоге это могло отвести погоню и оставить юношу на свободе. Ибо светская власть способна преследовать даже в разделенном королевстве. Церковная же власть далеко не столь сильна. А кроме того, никакие подозрения не идут в сравнение с твердо доказанной виной или невиновностью.

Даални слышала голоса, доносившиеся из церкви, и, значит, у нее было время, чтобы вернуться в карцер Тутило и загасить его лампадку. Пусть лучше думают, что он спит и будет спать всю ночь.

Глава тринадцатая

Рассвет в день отъезда выдался тихим и влажным, солнце было подернуто дымкой, и молодая зелень в его мутном и мягком свете выглядела еще зеленее. Чуть позже туман истончится и исчезнет вовсе, и солнце засияет со всею своей весенней силой. По такой погоде в самый раз отправляться домой. Проведя бессонную ночь, Даални вышла на большой монастырский двор и направилась в церковь к заутрене, ибо потребуются все ее силы, дабы совершить то, что она задумала. Девушка надеялась, что молитва и величественная тишина, царящая внутри большого церковного нефа, помогут собраться с духом. Ей казалось, что ни одна живая душа не знает и даже не догадывается о том, что ведомо ей, а значит, никто и пальцем не шевельнет.

Но может, она все-таки ошибается? Звон монет, тяжелый сверток, звякнувший в сумке, когда она пнула ее ногой, — что это, собственно, доказывает? Даже если присовокупить к этому странное обстоятельство, о котором поведал брат Кадфаэль, насчет лжи о хозяйской уздечке, позабытой в конюшне на ярмарочной площади. Но ведь если Бенецет солгал умышленно, то зачем же, как не затем, чтобы забрать оттуда что-то припрятанное, свое или, скажем, чужое, — а иначе для чего делать это тайком?

Тутило сбежал, и Даални надеялась, что он уже далеко. А бенедиктинцев не очень-то жалуют в Уэльсе, ибо старая, не столь жестко организованная кельтская христианская церковь еще крепко держала там свои позиции, несмотря на преобладание Римской церкви. Они примут беглого послушника, особенно когда услышат, как он поет и играет. Они предоставят ему защиту и кров и дадут арфу, а в награду за его песни подыщут ему новые обувь, рубашку и куртку. А она, чего бы ей это ни стоило, снимет с него даже тень подозрения в убийстве, чтобы, где бы он ни находился, он был свободен и оправдан. А все его прочие куда более мелкие прегрешения там ему наверняка отпустят.

Девушке было немножко больно и горько, когда Тутило уходил, но это неважно, она не станет жалеть о разлуке с ним, хотя он и обмолвился перед уходом, что никуда без нее не уйдет. Теперь же она добилась того, что юношу нигде больше не схватят, не запрут в каменный мешок, не сломают ему крылья и не заставят замолчать, затянув петлю на шее.

В продолжение всей заутрени Даални беззвучно молилась о Тутило, в любую минуту ожидая услышать крики, извещающие о его бегстве. Однако это случилось лишь после того, как привратник отнес завтрак брату Жерому, хлеб и слабый эль, а потом принес то же самое для Тутило. Да и вообще особенного крику вовсе не было, ибо брат привратник кричал весьма редко, и чтобы он крикнул по-настоящему, понадобился бы, наверное, Ноев потоп. Привратник быстро вышел из пустого карцера, перехватил в одну руку деревянный поднос с едой, а другой рукой притворил за собой дверь, после чего, сообразив, что поскольку карцер пуст, все эти меры предосторожности совершенно излишни, не только не стал запирать дверь на замок, но и вовсе распахнул ее настежь. Даални, стоявшая в дверях странноприимного дома и не спускавшая глаз с того угла двора, сочла действия привратника вполне разумными. Того же мнения был и брат Кадфаэль, вышедший в эту минуту из травного сада. Судя по всему, изумляться и ужасаться случившемуся привратник предпочел оставить кому-нибудь другому. Даални тут же исчезла в доме и занялась сборами, очевидно, полагая, что теперь пусть сами разбираются.

— Он сбежал! — промолвил привратник. — Но как это могло случиться?

Вопрос был задан вполне серьезно. Привратник переводил взгляд с тяжелого ключа, что лежал у него на подносе, на распахнутую дверь кельи и хмурил свои густые, кустистые брови.

— Сбежал? — спросил Кадфаэль, вполне искренне удивившись, — Как же так? Ведь дверь была заперта, а ключ находился у тебя в привратницкой.

— Сам посмотри, — предложил Кадфаэлю привратник. — Если тут и обошлось без чертовщины, то не иначе как кто-то приложил сюда свою руку, то есть с благими намерениями взял ночью ключ и отпустил парня на все четыре стороны. Там пусто как у нищего в кармане, да и постель не смята. Теперь он, поди, уже далеко. Субприор Герлуин с ума сойдет, когда узнает. Он сейчас завтракает у аббата. Пожалуй, пойду и подпорчу ему аппетит.

Привратник явно не сильно огорчился случившимся, но и являться к аббату с такой новостью ему было как-то не с руки.

— А я как раз иду туда, — не замедлил успокоить привратника Кадфаэль, правда, не очень уверенно, ибо эта мысль только сейчас осенила его. — Отнеси поднос на место и приходи следом. Я войду первым и сообщу новость.

— Вот уж не знал, что ты такой любитель ходить на заклание, — заметил привратник. — Однако ступай, а я приду попозже. Слава богу, что его светлость граф Роберт сегодня уезжает, и Герлуин будет последним дураком, если упустит такой случай проделать полдороги в полной безопасности. Надеюсь, мы избавимся от него еще до полудня.

И привратник пошел прочь, дабы освободить руки от подноса. Поначалу он сомневался, не повесить ли ему ключ обратно на гвоздь, но потом решил прихватить его с собой в качестве своего рода вещественного доказательства и не спеша отправился вслед за Кадфаэлем в сторону покоев аббата.

Совсем иначе принял известие субприор Герлуин. В отчаянии он даже встал из-за стола, ибо теперь лишился не только всего, что ему удалось собрать в Шрусбери, но и возможности отмщения. Он просто вышел из себя от гнева, ибо ему приходилось возвращаться в Рамсей с пустыми руками. Еще совсем недавно он мог приехать домой с щедрыми дарами на восстановление Рамсейской обители и даже с творящей великие чудеса святой. Но теперь все пропало, преступник ускользнул из его рук, и Герлуину придется возвращаться не солоно хлебавши, да еще и без послушника, которого в обители ценили не столько за его примерное поведение, сколько за голос, суливший монахам известные выгоды.

— Его надо поймать! — воскликнул Герлуин в гневе, жестко произнося каждое слово. — Отец аббат, наверное, ваша охрана была недостаточно бдительна! Иначе как мог посторонний человек завладеть ключом от карцера? Мне следовало самому заняться его охраной, а не доверяться другим. Беглеца нужно найти и схватить! Он должен ответить за свои преступления! Грешника не следует отпускать без покаяния.

Аббат выглядел явно недовольным, правда, неизвестно, от чего именно, то ли из-за сбежавшего узника, при попустительстве стражи, то ли из-за этого непримиримого мстителя, лишившегося козла отпущения.

— Вообще-то говоря, теперь он уже вне моей власти, — не без ехидцы в голосе промолвил аббат. — В мои обязанности никак не входит преследовать преступника за пределами монастырских стен.

На этом прощальном завтраке за столом аббата присутствовал и граф Роберт, однако он преспокойно сидел на своем месте и молча переводил взгляд с одного своего сотрапезника на другого, включая Кадфаэля, сообщившего свое ужасное известие без особой тревоги и волнения в голосе, а также стоявшего за его спиной привратника, все еще державшего в руке ключ, который, должно быть, стащили у него из привратницкой во время вечерни, а потом вернули на место еще до окончания службы. И то сказать, подобное небрежение распоряжениями аббата в этих стенах было делом неслыханным, поэтому привратник и не принял каких-либо мер предосторожности, тем более что все прочие ключи благополучно висели в привратницкой, каждый на своем гвозде. Исходя из этого, привратник и не винил себя. Он считал своей обязанностью смотреть за тем, чтобы узники были вовремя накормлены, оставляя властям заниматься их охраной и вершить правосудие.