Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена) - Василий Сергеев

«Я убеждена в невиновности господина Оссебурга»,

– уверяет она.

Однако консилиум врачей и хирургов, а также акушерка, которая помогала при родах, основываясь на результатах вскрытия подтвердили, что в статье написана чистая правда. Разве можно спорить с научными авторитетами?

Екатерина, на удивление быстро успокоившаяся после этого заявления, даже не попыталась затевать процесс против Оссебурга. Не желает она также ничего более слышать о Вильгельмине. Бумаги покойной опечатываются, и Екатерина лично пересматривает их. Что она искала? Что хотела найти? Свидетельства честолюбивых затей покойной, планы заговоров, мятежей в пользу ее мужа или хотя бы наброски этих планов?

Она нашла много, о, очень много любопытного! Прежде всего долги: за неполные три года Nathalie, эта мерзавка, не оправдавшая ни одной из возложенных на нее надежд, успела задолжать три полновесных миллиона рублей! Могло ли столько, помилуйте, уйти на балы, пикники, спектакли и праздники? Но куда ж тогда? А заем в Париже устроил ей, конечно же, Разумовский.

Второе – любовные письма Андрея Разумовского, который помогал молодой женщине в осуществлении ее политических планов, неосторожные письма более чем интимного содержания, не оставлявшие никаких сомнений в супружеской измене...

Сначала Екатерина хотела, чтобы жестокую правду о неверности великой княгини довел до сведения цесаревича митрополит Платон, его исповедник. Тот отказался. И Екатерина сама повезла эти письма в Царское Село, где оплакивал супругу наследник престола.

– Вы проявляете слишком сильную скорбь для обманутого мужа, – шепнула она ему. – Прочтите эти письма: они докажут вам то, о чем я давно вас предупреждала!

Бледный как привидение, с блуждающим взором, Павел дрожащей рукой взял ужасные бумаги, аккуратно перевязанные ленточкой, которые протягивала ему мать. Ни одной Натальиной записки – только письма Разумовского...

– Но я ведь видел – Наталья любила меня!

– Посмотри на себя в зеркало, мой бедный сын... Неужели ты в самом деле думаешь, что молодая хорошенькая женщина могла быть очарована тобой?

Было и еще одно обстоятельство, о котором мать не знала, но которое наполняло душу Павла каким-то запредельным стыдом. Как-то Павлу потребовалась крупная сумма денег; он не осмелился потребовать их у матери и... занял деньги у сестры Андрея Разумовского... Та дала и заметила при этом, что он может «не торопиться с возвратом». Что она имела в виду? Что она могла подумать о нем? Что он торгует ласками своей супруги?.. Боже мой!

Был ли он прозорливым до такой степени, чтобы попытаться скрыть от Екатерины отчаяние, в которое его повергло это несчастье, ведь оно означало для него полное крушение его личной жизни? Ведь он терял одновременно по крайней мере две иллюзии: относительно любви своей супруги и относительно дружбы «ближайшего из близких», которым в последние годы был для него Андрей. И мать: почему, почему она была так жестока? Для того чтобы доказать ему, что все ее прогнозы сбываются и он должен беспрекословно слушать ее?..

От приступов горя и слез, которые он проливал в первые дни после смерти жены, его удерживали долгие размышления. Он пишет своему тогдашнему другу, датскому министру барону Сакену:

«Я очень тронут тем, что Вы, дорогой барон, близко к сердцу принимаете мое горе и мою боль. Я считаю этот нежданный удар судьбы испытанием, которому меня подверг Господь, и одно это служит мне успокоением и утешением. Он является моим Создателем, и Он должен знать, для чего я предназначен, и видеть конец всего, что бы ни случилось с нами на этом свете. В каком бы положении мы ни находились, мы не должны забывать о нашем главном долге: прежде всего думать о Боге, а потом уже о других и о себе. Это, сударь, то, что занимало меня и продолжает занимать по сей день».

Он не собирался опускать голову под ударами судьбы, которые неизбежно обрушиваются на возвышенных людей, оказавшихся во враждебном для них окружении. Было ли в этом высокомерие? Но как еще защитить себя от назойливой жалости окружения? Неужели его, горемыку – мужа, которого обманули, и друга, которого предали, все на свете будут унижать своим состраданием? Он не согласен на такую муку! Нужно поднять голову и вести себя так, чтобы ни у кого не возникло желания пожалеть его.

«Только царства недоставало ему, чтобы быть царем» (regnator praeter regnum),

– говорили в Сиракузах о Гиероне. Точно так же и Павел был царем – без царства, отцом – без ребенка, мужем – без жены, рыцарем – без своего ордена, верующим – без божества. И, видит Бог, как он мечтал о первом, добивался второго, искал третьего... Но сколько было колебаний! Розенкрейцеры или Иоанниты? Масоны или иезуиты? Православие, протестантизм или католицизм? – эти вопросы он обдумывал горячо, нервно, всерьез... Он по-детски, наивно и искренне, пытался достичь духовного величия – и не находил ничего, кроме горечи собственного одиночества.

Потеряв первую жену, первую любовь, лучшего друга, он остается рыцарем. Он находит нужное, точное выражение для своих чувств, увековечив их в непреходящем памятнике. Он строит в Петербурге дом инвалидов для раненых русских матросов и посвящает его ордену госпитальеров-иоаннитов, Мальтийскому Ордену. Впервые в Петербурге официально появляется рыцарский мальтийский крест – на фронтоне нового госпиталя.

***

Екатерина же решала иные проблемы. Андрей Разумовский, разумеется, мерзавец, но ее поручение он исполнил удивительно четко. Он заслуживает награды – и в то же время его надо удалить, но лишь из Петербурга, не от двора. Удалить так, чтобы это не было опалой. И она назначает его посланником в Неаполь. Позже он занимал этот же пост в Стокгольме, а с 1790 года – в Вене, где был другом Моцарта, Гайдна, Бетховена... Придя к власти, Павел, озабоченный массой разных проблем, не сразу вспомнил о нем, но в 1799 году, когда ссора Разумовского с А.В. Суворовым оживила память о былом, император отставил от должности своего посла...

«КНЯЖНА ТАРАКАНОВА»

Если будут вещи вас смущать, независимые от нашей воли, тогда мы нигде спокойствия себе найти не можем и всегда сами себя смущать станем... а кто, в заблуждениях утопая, ведет себя к удавке или утопленью... прошу вас об оном не беспокоиться и никакого сумнения не полагать: таковые случаи и у меня в доме бывали.

Ille crucem sceleris pretium tulit, hiс diadema123.

Ювенал. Сатиры

123*Кто получает за преступление крест, кто – царский венец (лат.).*

«Принцесса сия имела чудесный вид и тонкий стан, возвышенную грудь, на лице веснушки, а карие глаза ее немного косили».

Она получила блестящее образование: письма принцессы исполнены достоинства, они блещут не только изысканными придворными оборотами, но и знанием политической ситуации в каждой из европейских стран. Ее психологические этюды первых лиц государств изобличают весьма широкий круг знакомств и связей. Она владела шпагой и рифмой, талантливо рисовала, играла на арфе и лютне, пела...

«Она – натура чувствительная и пылкая. У нее живой ум, она обладает широкими познаниями, свободно владеет французским и немецким и говорит без всякого акцента, – свидетельствует допрашивавший ее в Шлиссельбурге фельдмаршал князь Голицын. – За довольно короткий срок ей удалось выучить английский и итальянский, а будучи в Персии, она научилась говорить по персидски и по арабски».

Образованность, настолько широкая и разносторонняя для женщины того времени, что в сравнении с ней у Екатерины II заметно тускнеет ореол «просвещенной монархини»...

Дочь императрицы Елисаветы Петровны, внучка Петра I, Елизавета Ивановна была последней принцессой крови из дома Романовых. *Формально именуясь Романовыми, Петр III и все последующие цари на российском троне были этническими немцами и принадлежали Гольштейн-готторпской династии.* Благодаря своей красоте, энергии и авантюристическим склонностям она в неполные двадцать лет успела стать и курфюрстиной фон Лимбург, и графиней Пинненберг фон Гольштейн, и княжной Радзивилл из Несвижа, и пани Зелинской из Краковии... Ни к одному браку она не относилась всерьез: любой прочный союз мог стабилизировать ее социальный статус, но практически лишал шансов на шапку Мономаха.

Сохранила она благодарную память о своем первом воспитателе, которому отдала ее царица-мать, начальнике ландмилицких войск на Украине, генерал-майоре Алексее Ивановиче Тараканове.

Плутарх, живи он в наши дни, непременно увлекся бы попыткой сравнительного жизнеописания двух этих энергичных и талантливых женщин, двух умниц и красавиц, пришедших к столь противоположным результатам. И непременно нашел бы причину этого.