Не уймусь, не свихнусь, не оглохну - Николай Чиндяйкин

Несколько хороших слов сказала С. Алексиевич. Я видел ее впервые, славная милая женщина. Именно такая и должна была написать книгу, которую она написала.

Финал (по рассказу) триумфален. Присутствовало много фронтовичек, прототипов и т. д.

Мы побродили по Минску. Первые впечатления. Я здесь впервые. После Риги сложновато… Надо пожить, посмотреть.

Работать здесь будет трудно — это ясно.

Здесь все очень широко, массово, серый гигантизм. Мысль какая-либо напряженная, мучительная смотрится лишней в такой сфере… Нет, нет, здесь трудно будет.

Поздно. Спать не хочется.

2 июля 1987 г. Минск

Прошло несколько дней в Минске. Тяжелые дни. Город праздновал освобождение 4-го — 5-го (суббота — воскресенье), на улицах толпы народа, ярмарки и проч. У нас на спектаклях меньше половины зала! Ужас! На «Лестнице» в Доме офицеров было 106 человек зрителей! (В антракте 30 ушли.) Подобного начала гастролей я просто не помню.

Есть ли какие-либо надежды на перелом? Изменится ли ситуация? Трудно предугадать. Я смотрел «Вирджинию» (ползала!). Играли ребята замечательно, честное слово, я смотрел с затаенной радостью. И в конце были овации. Вчера на «Смотрите, кто пришел» тоже, кажется, искренне принимали спектакль. Может быть, что-то изменится все же. Посмотрим. Мигдат жутко расстроен.

Только что вернулся с телевидения. Писали передачу о театре. Расстроен. Все сухо. Бессмысленно. Не живо.

Думать и думать. Как тут быть? Чувствую заторможенность, зажатость, формализм. Да, да, пожалуй, это самое страшное сегодня для нас. Нет того, что называется «лица не общим выраженьем». Но ведь внутри, в театре, оно есть, это лицо, значит, не можем выразить, не можем подать себя.

Это все очень серьезные вопросы. Жизнь меняется на глазах. Мы видим это, ощущаем так или иначе, но собственная неповоротливость, заскорузлость, этакая привычная леность — сильнее.

Реклама. Пора кончать с самодеятельностью в этом вопросе. Нужен научный, профессиональный подход. Сегодня иначе нельзя. Здесь у нас «пустыня». Хотя кто-то и похваливает и что-то все-таки есть, но… все это усредненность. Лицо театра, знак театра (образ). Слова могут остаться те же, но… что за ними, за этими стереотипами: Омский государственный академический и т. д.

Мы — это мы. И мы ни на кого не похожи. Это надо уметь выразить. Конечно, репертуар, конечно, спектакли — главное, но есть еще и аура вокруг театра, некий имидж, знак, представление. Тут у нас прокол, и серьезный.

6 июля 1987 г.

Вчера шли «Архангелы», первый раз в Минске. Зрителей не полный зал, но принимали хорошо. Особенно финал, поклоны долгие и бурные. Весь же спектакль смотрели суше, чем обычно… Некоторые «дежурные» оценки исчезли вовсе.

Я смотрел весь спектакль. Перед началом провел разговор о формализации, которая мне кажется большой опасностью для нас сегодня. Разговоры помогают плохо.

Смотрел с трудом. Разболелась голова, да сильно. Выпил таблетку — не помогло.

Жуткая тетрадь… так неудобно писать, что просто бесит этот процесс.

Здесь много хороших книг. Можно купить полного Чехова, Горького изданий 50-х годов. И недорого. Много хороших книг по философии. Свободно стоят 2 и 3 тома ИВЛ. Надо сдерживать себя, все бы, кажется, купил, но разве в этом дело. Сейчас занимаюсь дипломом. «Склеиваю» работу.

Ф. Раскольников. «Огонек», № 26 (июнь), 1987. Письмо Сталину. «Вы зажали искусство в тиски, от которых оно задыхается и вымирает… /…/ Окостенение и паралич советской литературы».

Подсчеты, сделанные генерал-лейтенантом А. И. Тодорским: сталинские репрессии вырубили из пяти маршалов трех (А. И. Егоров, М. Н. Тухачевский, В. К. Блюхер); из пяти командармов 1-го ранга — трех; из 10 командармов 2-го ранга — всех, из 57 комкоров — 50; из 186 комдивов — 154; из 16 армейских комиссаров 1-го и 2-го рангов — всех; из 28 корпусных комиссаров — 25; из 64 дивизионных комиссаров — 58; из 456 полковников — 401.

«Ваша безумная вакханалия не может продолжаться долго. Бесконечен список ваших преступлений. Бесконечен список ваших жертв, нет возможности их перечислить. Рано или поздно советский народ посадит вас на скамью подсудимых как предателя социализма и революции, главного вредителя, подлинного врага народа, организатора голода и судебных подлогов».

8 июля 1987 г.

Дело движется. На худсовете Мигдат представил «нового главного». Стало быть, уже не на постановку, а сразу с утверждением. Что же, может быть, это и лучше. Даже, скорее, лучше. Коллективу нельзя долго оставаться без руля и ветрил. Так или иначе, пойдет жизнь, но определенность важнее.

Провели два худсовета с читкой пьес. «Дети Арбата» Коковкина по Рыбакову и пьесу Павлова «Я построил дом».

Мы встречались отдельно для разговора по будущему сезону (Григорьян, Лида П., Жора Ц. и я). Разговор достаточно общий получился. Хотя и затронули некоторые названия. Пытались «помечтать, пофантазировать».

Вышло несколько рецензий (все положительные). Последняя (сегодняшняя) в «Советской Белоруссии» просто восторженная. Тане воспет панегирик, да какой.

К сожалению, в залах ничего не меняется. Кричат «браво», долгие поклоны и проч., но… аншлагами не пахнет. В «Русской драме» стало чуть больше, в Доме офицеров по-прежнему пустота. Сегодня «Архангелы».

Пьеса Павлова «Я построил дом» показалась серьезным материалом. По первому прочтению трудно обобщать, но оно и самое верное — первое. Может быть, мне придется ее ставить.

Читаю книгу Б. П. Вышеславцева. Чрезвычайно интересно. Только теперь убеждаюсь, что невозможно изучать философию только с одной точки зрения… Необходимо полное знание оппонента, не только критики на него, но и первоисточники. Обязательно.

Голова какая-то несвободная. Нет необходимой сосредоточенности на одном деле. Напряжен внутренне. Вроде бы как рассеян… то одно… то другое. Мысли скачут, а целенаправленно сосредоточиться на единственно необходимом не удается. Наверное (в большой мере) это от неточного знания того самого единственного. Скорее бы сдать госы, закончить с Москвой и тогда, кажется, смогу упереться рогами в данную работу. В спектакль, который ставлю! Так, наверное, только и можно работать по-настоящему. А у меня сегодня мысли — как фонтан. И все нужно, и до всего есть дело.

17 июля 1987 г. Минск

У букиниста случайно купил Леонида Андреева «Пьесы» («Библиотека драматурга»), наше издание 50-х годов. Там шесть пьес и одноактовки. Перечитал. И вдруг подумал о «Днях нашей жизни». А что, если?!