Я учусь быть мамой (сборник) - Лена Никитина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
25.07.1969 года
Как-то месяца полтора назад Юля (2,5 года) раскапризничалась, и я, чтобы ее отвлечь, рассказала сказку про Машу и трех медведей, только вместо Маши была Юля. Слушали все мои дочери, и всем сказка очень понравилась. С тех пор Юля стала меня просить: «Акази мне а Юлю!» (она еще плохо выговаривает слова, но уже произносит целые фразы).
Сначала я Юлю «вставляла» в разные сказки, затем просто рассказывала всякие истории из Юлиной жизни, в том числе и разные небылицы, а затем стала рассказывать то, что на самом деле бывает, было или происходит сейчас. Я старалась говорить о Юле, которая не плачет, не капризничает, сдерживается, если хочется поплакать, в общем, о Юле, какой ей хотелось бы быть. И удивительно! Стоило мне сказать, если Юленька вздумает заплакать: «Что же мне теперь – рассказывать, как Юля плакала?», как Юля сразу переставала всхлипывать и говорила: «Акази мне Юлю не паця». Удивительно хорошо это успокаивало ее – желание быть той, хорошей Юлей.
18.10.1973 года
А вот Юле 7 лет и…
– Мама, сколько тебе лет?
– Когда ты плачешь, мне, наверное, шестьдесят лет, я старею. А когда ты поешь, мне двадцать.
И Юля запела и пела все утро, пока собиралась в школу.
09.08.1974 года
Если есть хоть малейшая возможность, утром мы с Любашей (3 года) встаем не сразу, а чуть-чуть поиграем и поговорим о том о сем. А сегодня мы сочинили сказку:
– Проснулась мама утром, а подняться никак не может. Позвала она папу. Пришел папа, взял маму за руки, тянет-потянет, а вытянуть из постели не может. Папа позвал…
– Алешу!
– Да! Алеша – за папу, папа – за маму, тянут-потянут, а вытянуть не могут. Позвал Алеша Антошу. А Антоша говорит: «Что?» – и не пришел.
– Антон физику учит, – серьезно замечает Любаша и вздыхает. Я хохочу, но Люба напоминает про сказку:
– А дальше?
Наконец все уже, кроме Любы, собрались у мамы, тянут-потянут, а вытянуть не могут! И тут прибежала Любочка, поцеловала маму в глазки – они сразу открылись, а потом Люба сказала ласково: «Мамочка, уже утро, давай вставать» – и потянула маму за руку. И мама сразу встала!
– Я сильная, а все были слабые, – говорит Люба.
– Нет, ты была ласковая, добрая… – вздыхаю я.
Комментарий 1983 года: Ласка, любовь – главная сила в отношениях между людьми. Я, конечно, не могла так говорить об этом трехлетней дочке, но как-то попыталась передать ей свою убежденность в этом.
Результат был очень неожиданный и трогательный. Однажды мы с Борей сидели, надувшись друг на друга, и, казалось, никакая сила сейчас нас не разморозит. Подошла Любаша, уселась между нами и, обхватив наши шеи ручонками, вдруг сказала с хитрым видом: «А кто между вами?» Мы переглянулись. «Любо-о-вь», – протянула Люба. Мы рассмеялись и… помирились.
Ну а как же бабушкины гуси? Я и сейчас склонна думать, что это близко к обману типа «Будешь врать – язычок проглотишь». Малыш искренне верит, а обнаружив неправду, недоумевает, обижается, а затем с опаской отнесется и к другим заявлениям взрослых. Зачем это?
Зато добрые выдумки – просто прелесть что такое!
Ох уж это наказание!
25.06.1963 года
Алеша вывез на середину комнаты экскаватор, начал его приспосабливать к хождению по «шоссе». Тинь уселся около машины и стал ее толкать ногами в противоположную сторону.
– Не на-а-а-да! – завопил Алеша и ударил брата. Тот полез в драку. Я взяла Антошку и вынесла его на террасу. Он вернулся и принялся опять за свое. Я рассердилась, даже шлепнула его дважды и, выставив на крыльцо, прикрыла дверь. Конечно, рев.
Алеша как ни в чем не бывало продолжает возиться с машиной, а меня огорчает и история с дракой, и отношение к ней Алеши.
– Мам, – говорит Алеша, – смотри, что я сделал…
– Не хочется мне смотреть, – грустно говорю я, – оба вы с Тинем плохо сделали: ты с ним не играешь, а он тебе назло делает…
Алеша пошел было к двери, за которой всхлипывает Тинь, но тот, увидев брата, еще громче плачет. Ясно, что он ждет, чтобы подошла я. А я жду, чтоб он замолчал. Наконец становится тихо, потом за дверью едва слышно: «Мама!» – и чуть громче: «Мам!» Подхожу к двери, открываю. Тинь поднимает на меня глаза, полные слез. Лицо у него мокрое, под носом мокро. Вид несчастный, но я стараюсь не разжалобиться.
– Что тебе? – сурово спрашиваю я.
– Дя? Я… хочу… к вам, – всхлипывает Тинек.
– Иди, – тем же тоном говорю я, – только кто же с тобой согласится играть, если ты мешаешь.
Я сажусь на диван и смотрю на поникшую фигурку сына осуждающе. Он робко подходит ко мне и осторожно прислоняется к коленям:
– А я там плакал, плакал, кричал (словно хочет сказать: ведь мне же было плохо, а ты не пришла ко мне).
И я засомневалась: верно ли поступила на этот раз? Я ведь тоже была перед ним виновата. И Алеша тоже. А наказан один.
22.06.1963 года
Алеша лежал на раскладушке и читал книгу, к нему подсела бабушка и хотела было с ним поговорить. Но он вдруг заявил:
– Уходи отсюда, я тебя не люблю.
– Почему же ты меня не любишь?
– Не хочу говорить!
Бабушка ушла обиженная.
– Да что ж ты так бабушку обидел, – говорю я, – как же ты так мог сказать? Мне теперь бабушке и посмотреть в глаза будет стыдно!
– Почему? – глаза Алеши смотрят с недоумением, хотя он и чувствует, что сделал плохо. Но он был искренен в данную минуту.
Я думаю про себя: «В самом деле, как же быть? Скрывать истинное отношение и заменить его лживой вежливостью – противно и унизительно, хотя легко. Куда труднее изменить в ребенке само отношение к человеку, если он того заслуживает (а бабушка, безусловно, этого заслуживает). А как это сделать? Знаю, что бабушка ждет извинения, но в чем извиняться Алеше? Да и вообще извинение очень часто сопровождается фальшью и со стороны извиняющегося, и со стороны извиняющего – значит, опять ложь. Ну нет!»
– Иди, Алеша, очень мне за тебя стыдно, – сказала я сыну и тихонько отодвинула его от себя. Губы его скривились, но он почему-то не заплакал.
А когда пришла бабушка и мы сели за стол, Алеша как-то приветливо вдруг спросил у нее:
– Тебе эту вилку дать?
– Давай, давай, спасибо, – ласково ответила бабушка.
Я вздохнула с облегчением.
В тот же день к вечеру в комнате собрались устроить чай в честь дня рождения дяди Володи. Я говорю ребятам:
– Давайте-ка всё убирать.
Алеша начинает собирать кегли и складывать их в чемоданчик. Антон (2,5 года) сидит и демонстративно возится с какой-то веревочкой.
– Тинь, ты думаешь, что после этого сядешь с нами за стол?
– А я не хочу убирать, – смеется Тинек, как будто проверяет, что из этого выйдет.
– За стол не сядешь, – повторяю (зачем?) я.
– А я хочу-у-у, – со слезой в голосе тянет Тинь.
– А ты не убираешь, – с моей интонацией говорит ему Алеша, – значит, тебе за стол нельзя. Вот. Ты же не убираешь.
Это выводит Тиня из себя. Он бросается к чемодану с кеглями, выхватывает их и разбрасывает по комнате.
– А я буду бросать! – протестующе кричит он.
– Ну, Тинь, это уже никуда не годится! Мы убираем, а ты разбрасываешь. Тогда иди-ка ты в постель. – Я несу его на террасу.
В постели он долго плачет, ворочается, потом затихает. Думаю: уснул. Нет, через некоторое время:
– Ма-ма-а-а!
А в это время уже садятся за стол. Как не хочется портить всем настроение! А что делать?
Я выхожу на террасу и сурово спрашиваю:
– Что тебе, Тинь?
– Я, я… – теряется Тинек и смотрит на меня умоляюще, – я… хочу к вам, – едва слышно говорит он и прячется в постель.
Я чувствую: он ощущает незаконность своей просьбы, что он не должен быть там, не может быть, но ему так хочется!
И я подчиняюсь первому движению сердца:
– Ну ладно, вылезай, пойдем со мной!
Какой благодарностью вспыхнули его глазенки! Как крепко он прижался ко мне! И я поняла, что поступила правильно, хотя, казалось бы, сделала не то, что следовало.
И вот уже три дня прошло (я пишу 25 июня), а Тинек «не лезет в бутылку» – покладист и ласков.
Комментарий 1983 года: После этого случая стала я больше доверять интуиции: не столько умом, сколько сердцем поняла, что, если ребенок чувствует свою вину, прощение – во благо.
