Свиток 2. Непобедимый - Егор Дмитриевич Чекрыгин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Собственно говоря, допрос трактирщика, даже записанный и зарисованный на куске, прямо скажем, не самого дешевого пергамента, никаких существенных результатов не дал. Ничего нового он не вспомнил и, даже испугавшись тайных знаков, ни в чем новом не признался. Тупик! Чего дальше делать? Я подумал и решил восстановить Тот вечер, а главное, собственное состояние во время этого вечера. Короче, нажраться в той же компании и той же обстановке и надеяться, что из мутных глубин памяти всплывут какие-то подробности.
Когда пришел с этой идеей к Лга’нхи, он тяжко вздохнул и сказал, что, коли надо, так он готов, но предпочтет пить молоко, поскольку от вина у него потом в брюхе кисло. (Чего-то он в последнее время на брюхо жаловаться начал. Травками его, что ли, полечить какими-нибудь, знать бы еще какими.) «И вообще непонятно, Дебил, что ты с этим своим „следствием“ возишься. Дело-то уже прошлое, Волшебный меч вернули, добычу большую взяли, запас маны пополнили выше крыши, а ты все не уймешься. Как деб… дитя, честное слово».
Зато остальные участники «следственного эксперимента», когда я объяснил, в чем будут заключаться их обязанности (нажраться, ужраться и девок полапать), отнеслись к данному мероприятию с куда большим энтузиазмом. Мол, «мы, конечно, ноне все люди сплошь женатые, но коли для дела надо, готовы на любые подвиги»!
Трактирщик Крок’тос был этому «следственному эксперименту» совсем не рад. Просто напрочь. Таможенник Тод’окос, также приглашенный для реставрации событий, рассказал, что Крок’тос даже во дворец к Митк’ококу жаловаться на нас ездил. Но вроде как попал к Митк’ококу в неудачный момент и даже огреб царственной ручкой по морде, получив наказ ни в чем дорогим гостям Вал’аклавы не противоречить. (Еще одна загадка: чего это местный пахан к нам так сильно расположен?)
Так что пришлось бедолаге аж с полудня стоять и отгонять от своего кабака всех посетителей. (А то знаю я этих местных морячков, делать им на берегу нечего, так что засядут в кабаке спозаранку, и до следующего утра не выгонишь. А то и следующим не выгонишь, коли они «продолжения банкета» возжелают.)
Ну а к вечеру уж заявились мы. Почти всей бандой. Только баб да одну оикия оставили лагерь и имущество охранять. Те, кто был тогда за нашим столом, уселись на свои старые места. А остальных, согласуясь с самолично нарисованным планом, дополненным воспоминаниями Крок’туса, я рассадил на местах других гостей и посетителей. Большинство не понимало, что вообще происходит и для чего это нужно. Кажется, в эту группу входил даже Лга’нхи. Я и сам чувствовал себя глуповато, поэтому поторопился подать трактирщику знак разливать по первой. Разлили. Пить в качестве следственного эксперимента и эксперимента вообще казалось как-то глупо, если не сказать, святотатственно. Не для того крестьянин растил лозу, собирал виноград, давил ягоду, разливал сок по кувшинам, чтобы мы его тут как некий препарат потребляли. Это хуже, чем клизмой вводить. Сплошное извращение.
Тут меня что-то торкнуло, я вскочил и, высоко держа чашу, громко выразил свое восхищение всем присутствующим, их беспримерной храбростью, мастерством, умением и ля-ля-ля. Понятие «тост» тут пока еще не существовало. И широкие массы общественности, ввиду свой простоты и близости к природе, не считали нужным искать повод, чтобы опрокинуть рюмашку-другую, однако речь моя была принята с теплотой и поддержана громким бульканьем, чавканьем и звоном посуды. Затем я пихнул локтем Лга’нхи и предложил ему тоже выступить с речью. Лга’нхи, относившийся к подобным мероприятиям с большой ответственностью, встал, недолго подумал. При этом в зале образовалась мертвая тишина, все ждали, что скажет Вождь! (Меня такого почета не удостоили. А я ведь все это племя на себе тяну.)
Вождь сказанул что-то там про нашу доблесть, храбрость, ужас, который мы наведем на врагов, богатые стада, которые будут нашими, и про подрастающее поколение, которое надо дрючить, дрючить и дрючить, чтобы у племени было достойное будущее. В конце почтил своим вниманием и двух, не пойми как затесавшихся в наши ряды пришлых, Тод’окоса и Дик’лопа, которым хоть, конечно, и не место на собрании, где пируют Ирокезы, и в былые годы он бы содрал с них скальпы прямо там и тогда, где встретил. Но в том, мол, и сила племени Ирокезов, что тут даже приблудных бродяжек, вроде этих двух, могут за один стол с «люди» посадить. И в этом есть великая Сила и Тайна!
О, его речь была встречена с куда большим восторгом, чем моя. Может, потому, что он лучше меня понимал чувства этих ребят. Или потому, что говорил короткими фразами, не пытаясь изгаляться в ораторском искусстве. Но речь Вождя понравилась даже мне. Эк он ловко и на нашу идеологию вывернул, которую тут пока еще не многие понимают. А заодно и появление в нашей компании чужих людей объяснил. Молодца, я как-то этот момент не учел!
Мы продолжили пить, есть и произносить речи. Гит’евек толкал что-то про молодежь, барабаны и дудки. За ним поднялся еще один ирокез — командир оикия, отчитался за какие-то щиты, посетовал на молодежь, порадовался за наше воинство, потом… В общем, вечер начал набирать обороты, неловкость первых минут пропала, а градус веселья взлетел. Я хренакнул еще одну чашу и велел Крок’тусу выпускать музыкантов и девок.
Музыканты играли, девки плясали, народ радовался, я недоумевал. Все не мог вспомнить, с какой я тогда девкой того. По моим воспоминаниям, девица, с которой я тогда обжимался и не только, была нереальной красавицей голливудского розлива, с телом богини секса, а тут какие-то замухрышки белобрысые жопами виляют. И достаточно уныло, должен вам сказать. Что-то тут не так! Я, конечно, бухой был, но ведь не настолько же, чтобы, как в пошлых анекдотах, уродливую
