Полицейский - Эдуард Хруцкий

— Алло… Барышня… 21-15 попрошу… Спасибо… Алло… «Мавритания»… Попросите Семен Семеновича… Спасибо, жду… — Миша закрыл ладонью микрофон, подмигнул Кузьмину. — На месте. Алло… Семен Семенович. Павлов… Я тоже рад слышать… Слушай, Семен, мне бы с тобой по одному делу перетолковать надобно… Прямо сейчас… Жди, еду. Павлов положил трубку и сказал: — Ну что, едем, Женя, нас ждут. Лихача взяли на Страстной, сторговались быстро. — Петроградский проспект, 58.

— В «Мавританию», что ли? — спросил здоровенный возница. — Туда.

— Так и говорите. Эх! Голуби, быстрей, барин на водку даст.

Понесся рысак. Двинулась мимо Тверская в желтизне фонарей, треске трамваев, выкриках извозчиков и простуженных клаксонах авто.

Миновали Триумфальную арку, остался слева светящийся, праздничный Александровский вокзал, и лихач вылетел на Петроградское шоссе.

Через несколько минут они подъехали к «Мавритании». Швейцар, узнав Мишу, с поклоном распахнул дверь. — Пожалуйста, Михаил Степанович.

Павлов весело подмигнул Кузьмину. Мол, смотри, как людей уважают. — Семен Семенович… — Приказали проводить в фонтанный.

У них приняли пальто, и человек без лица, одна почтительно согнутая спина, повел их по мрачноватому коридору, освещенному странными, похожими на кальяны фонарями. — Сюда-с. Человек-спина распахнул дверь.

В красноватом полумраке журчал фонтан, подсвеченный разноцветными лампочками.

Видимо, по задумке художника, здесь все должно было напоминать восточный дворик.

Из-за инкрустированного перламутром стола поднялся высокий человек с лицом «благородного отца» из провинциального театра и поспешил навстречу гостям.

— Порадовал, Миша, порадовал, — поздоровался он хорошо поставленным актерским голосом, — может, закусим, чем Бог послал, время-то к ужину? Сели за стол, выпили по первой.

— Какое дело ко мне, Миша? — поинтересовался Семен Семенович.

— Семен, голуба, нас интересует, как у вас вчера Коншин гулял? — Миша, ты же знаешь… — Знаю, Сеня, но нам это знать непременно надо. — Они сначала в общем зале гуляли. — Кто?

— Господин Дергаусов, мадам Вылетаева и молодой человек. — Какой молодой человек? — вмешался Кузьмин.

— Я его второй раз вижу. В форме, на погонах три звездочки, крестик солдатский на кителе.

Гуляли широко. Только молодой человек, чин-то я его не разобрал, кто их поймет, земгусаров-то, напился быстро и сильно.

И Дергаусов официанту велел перенакрыть стол в садовом кабинете, мол, отвезут бедолагу домой и вернутся. Официанты молодца вывели и в авто к Дергаусову. — А шофер?

— Шофера не было. Господин Дергаусов сам машиной управлял. Он еще швейцара попросил заводную ручку крутануть.

— Ну а дальше? — Мише не терпелось узнать финал.

— Часа через два вернулись, потом господин Коншин с мадам Вылетаевой подъехали, начали гулять. А под утро их к аппарату вызвали. Тут-то они и засобирались.

Да что вы все о деле и о деле. Евгений Иванович, закусывайте, я ваши корреспонденции с фронта от строчки до строчки читал, да и по московским делам вы пишете здорово, одна история с Распутиным дорогого стоит. Они посидели еще полчаса и начали прощаться. У самых дверей Семен Семенович сказал:

— Господин Коншин у нас бывает часто и гуляет широко, но…

— Я понимаю, Семен Семенович, — успокоил его Кузьмин, — тайна вкладов. — Именно.

Когда журналисты ушли, Семен Семенович надел пальто и шляпу.

— Я на часок отъеду, — сказал он помощнику, — так что ты смотри.

У дверей ресторана стояли уже постоянные лихачи, ожидавшие веселые компании.

Семен Семенович сел в коляску и приказал ехать на Малую Грузинскую. У небольшой темной арки он вышел, кинув лихачу: — Жди.

Пройдя темной аркой, он вошел во внутренний двор и мимо палисадника прошел к дверям подъезда, поднялся на второй этаж.

На площадке было темно, и Семену Двигубскому даже не по себе стало, казалось, что кто-то стоит за его спиной.

Он похлопал по двери, нащупал язычок звонка, повернул. — Кто? — спросил мужской голос. — Я, Семен, открывай, Андрей.

Дверь открылась, желтый свет из прихожей осветил замусоренную лестничную площадку, и Двигубский обернулся. За спиной никого не было. — Ты что, Семен? — спросил хозяин. — Да так, ничего, нервы. — Валерьянку пей. Ну заходи, чего стал? — Ты один? — Да.

Квартирка была небольшой. В две комнаты. Обстановка старая, от деда, почтового чиновника, осталась.

На ее фоне современные дорогие вещи, пепельница серебряная, английские часы «Нортон», изящные безделушки казались забытыми здесь случайно.

— Заменил бы ты это старье, Андрюша. — Семен Семенович сел на жесткий диван. — А зачем? — Смог бы людей принимать, женился бы.

— Ты все об этом, Семен, у тебя дело или так просто?

— Были у меня сегодня писаки, интересовались Коншиным. — Значит, пожар не просто так был? — Видать, да.

— Сеня, купца Масленникова мы вытряхнули, так ему деваться было некуда. Он больше всего на свете боялся, что полиция узнает о тухлых консервах, которые он армии поставил, а Коншин…

— А на него никто и не лезет! Дергаусов и его мадам.

Хозяин дома закурил дорогую папиросу, помолчал.

— Что мы знаем об их делах? Поставляют для армии гнилье! Дергаусов человек битый, у него связишки есть. Пойдем на фу-фу, вполне прирезать могут. — Неужели боишься?

— Да нет, мы с тобой сами кого хочешь замочим, но надо наверняка. Твой человек в сыскной поможет? — А куда ему деваться. Сколько он от нас поимел.

— Тогда я к нему поеду прямо сейчас. Пусть узнает, да нам ниточку даст.

— А нам много и не надо. Дергаусов сегодня опять кабинет заказал, может, его под утро-то и прижать? — Рано, Семен, рано. — А если его мадам дернуть? — Уж больно продувная баба. Подумаем. — Думай, а я поехал.

Больше всего на свете полицейский надзиратель Кузьма Баулин любил свою работу. Любил за то, что она давала ему власть над людьми. Пусть не большую, но пьянящую.

В своем мирке, в котором он постоянно вращался, профессия его была покрыта ореолом тайны и некоего могущества. Приказчики, хозяева трактиров, владельцы публичных домов, бильярдные жучки и уголовники относились к нему с почтением и страхом.

Среди московского жулья ходили легенды о его физической силе и ловкости.

А ведь когда-то в городском училище любой мог отлупить его.

Но в их доме жил цирковой борец Антощенко, выступавший под звучным псевдонимом Черная Молния; он-то и пристрастил мальчонку к гирям, и ко дню окончания училища Кузьма спокойно крестился трехпудовиком. Потом он работал в цирке. Борец из него не вышел, он был нижним в группе акробатов.

В полицию его определил крестный, околоточный надзиратель. Он окончил школу полицейского резерва и попал в сыщики. Нынче он был полицейским надзирателем первого разряда, но экзамен на первый гражданский чин сдавать не хотел. Его устраивала нынешняя веселая жизнь.

Служил Кузьма хорошо и уже готовил почву для перехода на хлебную должность сыскным надзирателем при Пресненской части.

Служитель Нефедов Никодим Лукич, из крестьян Сергиевопосадского уезда проживал в Малом Тишинском переулке в доме Скорятина, в первом этаже.

Когда Баулин подошел к дому, то увидел крепкого мужика, затаскивающего в квартиру мешки с картошкой.

— Ты, братец, Нефедов будешь? — спросил его Баулин. — Мы. — Я из сыскной. — Кузьма показал значок.

— Из полиции, значит? — без тени испуга и почтения переспросил Нефедов.

— Из нее, сердешный. Ты мешочки-то свои брось, со мной пойдешь. — Это еще зачем?

— А затем, дядя, чтобы поговорить с тобой о том, кто склады на Пресне поджег. — Как поджег? — Атак, взял да запалил.

— Мы этого не делали и нам ехать никуда не надобно.

— Ишь ты, — разозлился Баулин, — значит, для тебя приказ полицейского офицера ничего не значит?

Он специально для солидности назвал себя офицером. Но даже этот громкий титул не произвел на Нефедова впечатления.

— Офицер он и есть офицер, а вы, господин, больше на приказчика смахиваете.

Вот этого Кузьма пережить не мог.

Он схватил Нефедова за грудки и ударил спиной о стену.

— Ты что же, рвань, сопротивляешься чину сыскной полиции?

На шум из дома выбежал мрачный мужчина с ломом в руках. Тут Баулин и достал браунинг. — Брось лом, пристрелю.

Но мужик, видимо, не очень испугался и продолжал наступать на Кузьму, сбоку заходил оправившийся Нефедов. Кузьма сделал шаг назад и дважды выстрелил в воздух.

Мужик выронил лом, присел и смешно, как краб, заполз в подъезд. Нефедов испуганно остановился.

В окнах дома замелькали встревоженные лица. Пронзительная трель полицейского свистка раздалась при входе во двор. Гремя сапогами, вбежали двое городовых.

Они знали Кузьму, поэтому начали действовать проворно и споро.

Нефедову скрутили руки ремнем, мрачного мужика извлекли из дома, кликнули извозчика и повезли задержанных в Гнездниковский.