Вычеркнутый из жизни - Арчибальд Кронин

— У него был сухой плеврит — отсюда боль. Затем начала выделяться мокрота — масса жидкости стала давить на легкое.

— Плеврит?

Это звучало еще не так скверно.

Но врач быстро взглянул на Лену и тут же отвел глаза.

— Боюсь, что у него — гнойный плеврит. А это значит — госпитализация.

Лена изменилась в лице и прижала руку к сердцу.

— Не могли бы вы наблюдать за ним здесь?

— Бог мой, конечно, нет. Может потребоваться резекция ребра. Надо осушить всю полость. Тут работы недель на шесть, не меньше. Есть у вас телефон?

— Да. В передней.

Керр пошел вниз. Лена услышала, как он говорит с больницей, подчеркивая серьезность случая, и настаивает на неотложной госпитализации больного. Вся дрожа, она спустилась к нему.

Найти свободное место оказалось очень трудно. Большинство бесплатных больниц было переполнено, а так как доктора Керра еще мало знали в районе, то ни в одной больнице не торопились пойти ему навстречу. Наконец он все-таки договорился и, сообщив необходимые сведения, со вздохом облегчения отошел от телефона.

— Его поместят в больницу святой Елизаветы. В трех милях отсюда, на Окдин-роуд… Больница небольшая, ко хорошая. За ним уже послали машину.

Санитарная машина прибыла через пятнадцать минут. Еще через десять она уже скрылась из глаз.

Все еще в страшном напряжении, сбитая с толку, измученная и подавленная собственными чувствами, Лена поднялась наверх. В маленькой комнатке было душно и пахло лекарствами. Она выключила газ, подошла к окну, распахнула его и стала глубокими глотками впивать влажный ночной воздух, потом отвернулась и, верная своей привычке, принялась убирать комнату.

Потертый пиджак Пола, который он носил все это время и в котором спал под Арками, аккуратно сложенный, лежал на стуле возле кровати. Она взяла его, намереваясь повесить в шкаф, но в это мгновение потрепанный бумажник выпал из внутреннего кармана, раскрылся и все его содержимое — в основном это были разрозненные бумажки — рассыпалось по полу.

Лена нагнулась собрать заметки — они все, без исключения, касались «дела» Пола — и стала класть их поштучно в карман пиджака. Внезапно, среди бумажных листов, ее пальцы нащупали фотокарточку. Инстинктивно она взглянула на нее. Это был портрет Эллы Флеминг, выполненный сепией на редкость лестно — Элла уж об этом позаботилась, а внизу под портретом стояло заботливо выбранное библейское изречение. Это и правда был подарок Эллы ко дню рождения Пола — ему тогда исполнилось девятнадцать лет, и можно не сомневаться, что она с многозначительным и нежным взглядом сама вложила эту фотографию ему в бумажник, надеясь, что он будет всегда носить ее на груди.

Пол забыл даже о существовании фотографии. Но в глазах Лены эти красивые черты, выразительный взгляд, волосы, лежащие мягкими волнами, и прежде всего надпись под портретом — нежная и в то же время говорившая об определенных правах — мгновенно сделали его самым дорогим достоянием Пола.

Даже вздоха не вырвалось из груди Лены, но в ее неподвижности, в оцепенелом лице, которое точно застыло — лишь подергивались уголки рта, — таилось безмерное горе. Наконец она вложила фотографию в бумажник, а бумажник — во внутренний карман пиджака. Затем она надела пиджак на плечики, повесила в шкаф и ушла на кухню. Там она облокотилась о доску камина, прикрыла глаза и отвернулась к стене.

Все последнее время она боролась со страхом, что положение, в которое она себя поставила, постыдно и немыслимо. Но никогда она не думала о такой возможности, тривиальной и все же неожиданной, разом убившей все ее надежды. Лену бросало в дрожь при воспоминании о бессмысленной борьбе с самой собой, о жалком своем малодушии. Как это глупо — принять благодарность за иное чувство! Еще немного, и она выставила бы напоказ трагедию своей жизни, но теперь она уже ничего ему не скажет. Никогда. Бесконечно униженная, она закрыла глаза, вновь во власти знакомых чувств — ненависти к себе и стыда. Сопоставляя себя, долго тащившуюся по житейской грязи, с ангелоподобным созданием, связывавшим свою судьбу с Полом, она подумала — умереть бы сейчас, немедленно, чтобы страшная боль, сдавливавшая ей грудь, поторопила конец.

Не помня себя от отчаяния, Лена долго стояла неподвижно. Потом огромным усилием воли стряхнула с себя оцепенение, отбросила волосы со лба и присела на скамеечку. Глаза ее были сухи. Сжав губы, твердо решив не идти ни на какие компромиссы, она обдумывала, как быть дальше. Минуты бежали за минутами, и вдруг ее смятенный ум нашел решение. Иного выхода нет. Так она и поступит, чего бы это ей ни стоило. Ей хотелось бежать, забиться в какую-нибудь дыру, вытравить все из памяти. И, съежившись на скамеечке, она принялась намечать план действий.

Глава XII

В понедельник, двадцать первого февраля, на первой полосе «Хроники» появилась первая из статей Данна о деле Мэфри.

Вопреки своим привычкам — Данн обычно вставал поздно и не торопился выйти из дому — он на этот раз рано пошел в «Хронику». На панели мальчишки выкрикивали заголовки статей, размахивали специально отпечатанной Мак-Ивоем рекламой. Услышав эти крики и увидев фамилию Мэфри, набранную крупными буквами и колышащуюся на ветру, Данн почувствовал, как от радостного возбуждения по телу его побежали мурашки. Он был не слишком тщеславен и не питал особых иллюзий на счет своей профессии, но твердо верил, что газета должна обо всем говорить и в умелых руках может стать большой силой. «Ну вот, нарыв вскрыт, — размышлял он. — Это явится хорошенькой встряской».

Когда он пришел в редакцию, Мак-Ивой был уже там — они решили вместе работать над этой серией статей, — и Данн, естественно, поделился с ним своими мыслями:

— Хотелось бы мне посмотреть на рожу Спротта… и Дейла, когда они увидят, что им подано к завтраку.

Мак-Ивой был настроен менее восторженно. Он с довольно мрачным видом пожал плечами.

— Теперь мы влезли в это дело по самые уши. Будем молить Бога, чтобы все сошло благополучно.

За день ничего особо существенного не случилось. Несколько киоскеров по телефону затребовали еще две-три сотни экземпляров газеты. И все они были распроданы. Отправившись в ресторан обедать, Данн видел, что на улицах, в трамваях — всюду люди читают его статью. Но пока все было спокойно: затишье перед бурей, сказал он себе.

На следующее утро около одиннадцати зазвонил телефон. Во второй статье, которая была гораздо сильнее первой, где излагались лишь основные факты, уже прямо говорилось об ошибке, допущенной судом. Глядя на Данна, Мак-Ивой поднес трубку к уху, затем многозначительно кивнул, и губы его беззвучно произнесли: «Дейл».

Вслух же он сказал:

— Да, это редактор «Хроники». А, доброе утро, господин начальник полиции. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?

Наступила пауза. Поскольку в редакции не было отводной трубки, Данн не мог слышать того, что говорилось на другом конце провода. Он слышал лишь одного из собеседников, а о том, что говорит другой, мог судить по выражению лица Мак-Ивоя.

— Мне это крайне неприятно, господин Дейл. Но о какой, собственно, статье вы говорите? Ах, о деле Мэфри. Ай-яй-яй! Надеюсь, она не слишком вас огорчила?

Лицо редактора продолжало оставаться бесстрастным.

— Право, не понимаю, против чего тут возражать. Наша обязанность рассказывать о любых событиях. Ничего другого мы и не делаем. Что-что? Нет, сомнений на этот счет у нас нет. Зато есть кое-какие любопытные факты.

Последовала более продолжительная пауза. И Мак-Ивой заговорил уже менее любезно:

— Мы не боимся обвинения в диффамации или в чем-либо подобном. Мы считаем, что публика должна знать об этом деле. И, клянусь Богом, позаботимся о том, чтобы она узнала.

Опять пауза. Глаза редактора сверкнули за стеклами пенсне.

— Я бы на вашем месте не стал этого делать, Дейл. Видите ли, мы можем напечатать остальные статьи в газетах Ховарда Томпсона. То есть в пяти провинциальных и одной лондонской ежедневной. Они уже предлагали нам купить весь материал Данна. Нет, на вашем месте я не стал бы этого делать. И постарайтесь держать себя в руках. Вам еще потребуется самообладание. Кстати, если хотите прочесть признание инспектора Суона, то оно будет опубликовано в нашей очередной статье. Вы найдете ее завтра в «Хронике».

Лицо Мак-Ивоя, когда он опустил трубку на рычаг, пылало. Он закурил сигарету, чтобы немного успокоиться.

— Дейл взбешен. Да оно и понятно. Я счел за благо продемонстрировать ему нашу непреклонность.

— Дейл, — неплохой малый, — заметил Данн. — И в общем, честный. Он действует сейчас под нажимом тех, кто стоит над ним. Но сделать он все равно ничего не может.

— Мог бы, — возразил Мак-Ивой. — Но не станет. Ополчившись на нас, они фактически признают свою вину. Мы их приперли к стенке. Могу поспорить на рюмку вина, что завтра или послезавтра сам босс пожалует к нам. — Он взял листок бумаги, который только что положили ему на стол. — Так или иначе, бизнес от этого не страдает. Мы напечатали сегодня лишних двадцать тысяч экземпляров. И все раскуплены.