Когда струится бархат - Элизабет Чедвик

Хельвен отпустила служанку и шагнула в ванну в виде большой бочки со скамеечкой во всю ширину. Она присела на скамеечку и перевела задумчивый взгляд на постель и мужчину, лежавшего там.

— Адам, ты спишь?

— Нет.

— Хочешь, я тебе что-нибудь приготовлю для облегчения боли?

— Нет, спасибо.

— Адам, что с тобой?

— Ничего. А что должно со мной быть?

— Я не знаю. Я не могу разговаривать, когда ты меня постоянно отталкиваешь.

Хельвен вдруг заметила, что Адам больше не лежит пластом, а пытается сесть и смотрит на нее широко раскрытыми глазами, пылающими от возмущения янтарным светом.

— А разве это тебя удивляет? — резко бросил он. — Мне нянька ни разу не была нужна с тех пор, как я был шестилетним щенком. И вот сейчас меня тут нянчат, пеленают и ругают, как пищащего младенца. А стоит уклониться, ты или заламываешь руки, или впадаешь в плохое настроение!

В ванне колыхнулась вода, когда Хельвен схватилась за стенки, с яростью глядя на мужа.

— Это не я впадала в плохое настроение! — выпалила она сердито. — Если ты будешь себя вести, как шестилетний ребенок, то не удивляйся, если к тебе будут относиться соответственно! Ты должен быть благодарен за заботу, а не отталкивать меня, как будто я прихожу с тобой браниться!

— Благодарен! — задохнулся от возмущения Адам. — О какой благодарности можно говорить, когда я чувствую себя, как прокаженный, принимающий подачки из рук сердобольной покровительницы! — На щеках проступили яркие лихорадочные пятна.

Хельвен стиснула пальцами деревянные края ванны — хорошо, что горло лежащего в постели мужчины оказалось вне досягаемости.

— Значит, нужно было наплевать на твои ранения? — прошипела она. — Подыгрывать твоей глупости и делать вид, что никаких ран нет? Адам, мне больно и тошно смотреть, до чего ты себя доводишь!

Внезапно весь гнев Адама разом куда-то улетучился. Он рухнул на подушки, чувствуя невыносимую боль в области лба. Пришлось крепко зажмурить глаза.

— Наверно, это так и есть. Просто я не могу остановиться, — утомленно признал он.

Хельвен закончила мыться, вышла из ванны и вытерлась льняными полотенцами. Потом накинула ночную рубашку и, завязывая ее у горла, промолвила столь же усталым голосом:

— Лучше бы ты согласился на одну из тех девиц, которых тебе подобрал Генрих. Со мной у тебя счастья не будет.

Адам отреагировал на эти слова движением бровей, но потом все же произнес:

— Мне придется жить, опасаясь этого. Ты закончила? Не стой там и не мерзни попусту, а забирайся-ка лучше в постель. — Он подвинулся, освобождая место.

Хельвен помедлила, не в силах разгадать его настроение. Тело Адама было напряжено, интонация голоса неестественная.

— Пожалуйста. — Он открыл глаза.

— О Адам! — Выражение в его глазах разом смело всякие сомнения, и Хельвен оказалась в постели рядом с ним, не успев даже опомниться. От волнения в горле встал комок. Хельвен склонилась над мужем и поцеловала его в губы. Сначала она хотела, чтобы поцелуй стал примиряющим жестом, знаком искреннего раскаяния за резкие слова, сказанные в запальчивости. Однако Адам крепко обхватил ее за талию, притянул к себе, поцелуй становился все крепче и глубже. Адам оторвался от ее губ только лишь для того, чтобы поцеловать нежную шею Хельвен, а затем, сдвигая ткань ночной рубашки, переместился еще ниже, к выпуклостям грудей.

От неожиданного натиска у Хельвен перехватило дыхание, она не могла представить, что усталость и слабость от ран оставили в муже столько неистовой любовной силы. Хельвен пыталась противостоять, но это привело только к тому, что вскоре она полностью оказалась под Адамом, а его колено уже проникло между ног. Учащенное дыхание Хельвен сменилось вскриком, когда Адам вошел в нее. В этот момент она еще не была готова, и энергичное вторжение причиняло заметную боль и неудобство. Хельвен закрыла глаза и перестала сопротивляться, превратившись в мягкую лужайку морских водорослей, послушную накатывающимся волнам. Чувственный инстинкт постепенно сделал свое дело, тело внутри стало подобающе влажным, боль отошла в сторону, а в голове немного прояснилось, снова стали возникать мысли. Хельвен осознанно изогнулась всем телом, стараясь подладиться под ритм движений Адама, и обхватила руками его поджарые бока. Адам хрипло и прерывисто дышал, и Хельвен стала постепенно ускорять собственные движения, помогая ему. Но и сама успела несколько мгновений покружиться в сладостном круговороте и ощутить до боли обжигающее удовольствие по всему пути его движений. Но времени для развития приятного ощущения ей не было отпущено, и до полной кульминации дело не дошло, так как Адам вскрикнул, крепко стиснул ее в объятиях, его тело стало сотрясаться в неистовых волнах оргазма. Хельвен слушала горячее дыхание рядом со своим ухом, чувствовала уколы щетины на своем горле и частые движения грудной клетки, моментами сдавливающие ее так, что она не могла вздохнуть.

— Адам, ты меня сейчас просто раздавишь.

Он даже не пошевельнулся, и Хельвен пришлось сильно упереться в его широкие плечи, пытаясь немного высвободиться.

Мало-помалу, сквозь оцепенение улетевшего в райские кущи тела и возвращающиеся уколы и толчки боли Адам почувствовал, что Хельвен пытается переменить положение, собрал остатки сил и отодвинулся. Он повернулся на спину и со стоном закрыл глаза согнутой в локте рукой, в эту минуту не желая видеть Хельвен даже краем глаза. Нахлынули жуткие видения собственного отца, и никакие здравые мысли долго не могли пробиться в оцепеневший разум. Одно Адам понимал совершенно ясно: он только что совершил акт насилия над собственной женой. Или почти насилия, разница невелика. Особенно пугала полная потеря самоконтроля. Выходит, он может сорваться и натворить неизвестно что. И эта неизвестность, таящаяся в самом себе, делала положение почти безысходным.

— У тебя снова открылось кровотечение, да иначе и не могло быть! — с укором воскликнула Хельвен. — Зачем же было так торопиться? Если бы ты с такой же скоростью проглатывал свою пищу, то заработал бы жуткое несварение, и поделом!

Адам осторожно убрал руку с глаз. Захотелось взглянуть на Хельвен, но было страшно увидеть на ее лице отвращение. Адам рискнул и увидел на лице жены хмурое, даже раздраженное выражение. Однако взгляд, которым она встретила его взгляд, оказался задумчивым и оценивающим, не более. А то, чего он так боялся и в чем был совершенно уверен, напрочь отсутствовало и во взгляде, и в выражении лица. Не было никаких следов отвращения или неприязни. Хельвен поправила ночную рубашку, встала с постели и вытащила перевязочные материалы из ящика под жаровней. Затем вернулась, прищелкивая языком.