Знак убийцы - Вероника Руа

— Я предпочитаю не описывать вам эту сцену, — вполголоса нарушил молчание отец Маньяни. — Это выше человеческих сил. Это… нечто дьявольское.

Осмонд понял боль священника. Видел, что ему необходимо облегчить душу.

— Когда я вышел на путь, который указал мне Господь, я обрел свободу. Это произошло так, словно все возможности, которые приготовила для меня жизнь, мгновенно осуществились. Все дороги открылись предо мною… Но теперь я спрашиваю себя… — Отец Маньяни умолк и глубоко вздохнул. — Я спрашиваю себя, куда ведет меня этот путь.

Они прошли по мосту и направились в сторону острова Сите. Перед ними купались в огнях величественные башни собора Парижской Богоматери, вырисовываясь на светлом небе, словно две освещенные колонны.

— Сегодня я понимаю, что чувствовал Христос на кресте, когда воскликнул: «Eli, lama sabactani?» Именно это хочу сказать Ему я: «Отец, почему Ты покинул меня?»

Туристы, молодая парочка, фотографировались на фоне церкви, безразличные к драме, которая раздирала душу священника. Он тихонько провел рукой по камням фасада самого почитаемого собора в мире, словно пытаясь вновь обрести связь со своей верой. Потом отступил на несколько шагов, подняв глаза к круглому витражу.

— А вы знаете, кто подтолкнул меня к религиозному предназначению, Питер? — Марчелло Маньяни повернулся к коллеге. — Мой отец был священником.

— Простите?

— Моя мать влюбилась в священника своего прихода. Они страстно полюбили друг друга. Конечно, они не могли афишировать это. Вы представляете себе — в Италии! — кюре, часто посещавший девицу… Но когда она забеременела, языки развязались. Епископ призвал моего отца и поставил ему условие: либо он сложит с себя духовный сан и женится на моей матери, либо его отошлют в приход на другом конце страны. Я уверен, что он искренне любил мою мать, но он не мог отказаться от своей духовной миссии… Я иногда видел его, когда он навешал нас. Мать представляла его мне как друга семьи. И уверяла меня, что мой отец умер, когда она была беременна. Но однажды, когда мне было уже пятнадцать лет, сказала мне правду. Странно, но эта весть вызвала у меня только чувство гордости. За нее и моего отца тоже. Постепенно мысль о религиозном предназначении овладела мной. Словно мне написано было на роду пойти по стопам того, кто дал мне жизнь. Я был хорошим учеником, очень способным к наукам. Поступив в семинарию, я продолжил занятия физикой. В отличие от моего отца мне не пришлось выбирать. Мне удалось сочетать мои духовные поиски с научными исследованиями. Но сегодня, увидев этого несчастного парня, я словно получил некое послание. Словно пришла моя очередь делать выбор. Словно Бог говорил мне: «Веришь ли ты еще в Меня?» И я, право, не знаю, что ответить.

Осмонд был смущен и тронут исповедью отца Маньяни и отметил уже в который раз, сколько людей, даже самых убежденных, далеко не однобоких в своих суждениях, мучимы душевным надрывом и сомнениями.

Они снова пошли вдоль нефа, украшенного витражами.

— До сегодняшнего дня мне удавалось примирять эти два призвания… в моих глазах погружение в законы науки давало мне лишь дополнительные основания восхищаться совершенством Божественного сотворения мира. Как получилось, что Вселенная так гармонична? Планеты вращаются одна вокруг другой ровно и постоянно, без устали, и эта крошечная точка, затерявшаяся в бесконечности. Земля, где стала возможной жизнь… Как не восхищаться таким чудом? — Марчелло Маньяни покачал головой при виде водосточных труб, гримасничающих чудовищ, навсегда украсивших фасад Божьего дома. — Но если Отец послал нам Своего Сына, чтобы спасти нас, почему Он оставил в сердцах людей зло? Мы заслужили это?

Осмонд не знал, что ответить. Сцена, свидетелем которой стал его коллега, должно быть, была особенно устрашающей, чтобы повергнуть его в такое отчаяние. Однако не могло быть и речи о том, чтобы опустить руки, в то время как они, возможно, уже на пути к объяснению этой такой хладнокровной резни. Американец дол го думал, прежде чем ответить, понимая, какое впечатление может произвести на собеседника его ответ:

— Святой отец, вы знаете мои воззрения на религию… но позвольте мне рассуждать как ученому. Как и я, вы знаете, что природа действовала в результате опытов и ошибок, это убедительным образом проиллюстрировал Дарвин. Но она произвела также странные вещи. Эти странности, нарушают ли они ценность невероятной теории Дарвина? Нет. Как говорят французы: «Исключение подтверждает правило». Мы видим сейчас человеческую извращенность, только и всего. И не надо винить в этом вашего Бога.

— И это говорите мне вы, Питер?

— Нет, это говорит профессор Осмонд. И я позволю себе напомнить вам основы экспериментального метода. Если они относятся к науке, почему их нельзя отнести и к религии?

Итальянец улыбнулся. Он кивнул и потом долго смотрел на сияющий силуэт собора Парижской Богоматери.

Они пошли в «Мюзеум» по набережным Сены. Осмонд рассказал отцу Маньяни о том, чему стал свидетелем в Научном обществе.

— Теперь я уверен, что вы правы. Руайе из их клана, так же как и Матиоле. Я окончательно убедился в этом, когда во время пресс-конференции увидел еще одну представительницу его. Вы знаете Кароль Фриман?

— Руководительницу Центра религиозных исследований в Техасе? Она здесь?

— Вот именно. Когда она увидела меня, она… как это сказать…

Он развел руками. Отец Маньяни тотчас подсказал:

— Смылась.

— All right!

Отец Маньяни сосредоточенно нахмурился:

— Вот это вызывает беспокойство… но, пожалуй, и объясняет появление в Париже Тоби Паркера.

— Значит, как мы и предполагали, выставка алмазов — не единственный повод для его визита. У него в Париже еще встречи. Вы знаете «Белое верховенство»?

— Только по названию.

— Мы думаем, что Кароль Фриман их глава. Эти экстремисты выступают за восстановление западного общества в белой и христианской Америке. Они требуют обязательного религиозного образования в школе, надписи десяти заповедей в судах и мечтают снова установить расовую сегрегацию, если это потребуется, силой.

— В общем. Ку-клукс-клан.

— Но намного более опасные. «Белое верховенство» вербует своих членов среди элиты: врачей, инженеров, ученых… Они опираются на желание вернуться к традиционным ценностям, восхваляемым ультраконсервативным флангом Рейгана и Буша. Но им всегда не хватало источников финансирования. И тут возник Тоби Паркер… Он, по слухам, обеспечивает им финансовую поддержку и значительную — в средствах массовой информации.

— Но для чего встречаться в Париже? — спросил священник. — И главное, какая связь с «Мюзеумом»?

Они долго стояли у ограды Ботанического сада, где выстроились в ряд десятки автобусов телевидения с тянущимися к небу параболическими антеннами. Разговоры репортеров вполголоса выдавали лихорадочную бессонную ночь ожидания. Наши собеседники встали так, чтобы их не услышали эти чересчур любопытные наблюдатели.

Внушительные здания «Мюзеума», словно величественные театральные декорации, высились в сумраке.

— Почему Париж? — переспросил Осмонд. — Вероятно, потому, что здесь менее рискованно, чем в Соединенных Штатах… и потому, что это позволяет им утвердить превосходство американской цивилизации над «старушкой Европой».

— Они, наверное, пользуются Парижем как витриной… символической кончины? — предположил астрофизик.

И, словно во вспышке молнии, Питер вновь пережил свое блуждание по галерее палеонтологии несколько дней назад. Эти жуткие экспонаты, эти искажения природы, которые плавали в банках…

— Витрина! — вскричал Осмонд. — «Мюзеум» — витрина! Теперь я знаю, что прав!

И так как отец Маньяни не понял внезапного всплеска энтузиазма американского ученого, тот счел своим долгом объяснить ему свою теорию.

И тогда двое коллег пустились в страстный разговор, сопровождаемый энергичными жестами, иногда останавливаясь, чтобы подумать, потом снова продолжая путь, и каждый дополнял мысли, высказанные другим.

Эта сентябрьская ночь определила рождение самой невероятной из криминальных теорий, когда-либо созданных человеческим разумом.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Что касается меня, то я готов без боязни предстать перед Создателем. Но Он, готов ли Он к такому испытанию?

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

ГЛАВА 39

Три голубя дрались из-за крошек хлеба, которые им бросал какой-то тип в сером свитере и помятых голубых джинсах, что сидел на скамье перед церковью в Батиньоле. Около девяти часов другой мужчина в черных брюках и простом темно-синем пуловере, явно усталый, но спокойный, вышел из церкви и быстрым шагом направился к своему сообщнику, сидевшему на скамье.