Неисправимая ошибка - Лена Вечер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Синьор Доменико, вы утверждаете, что видели подозреваемого около полуночи у дома, верно? – переспрашивает судья.
– Да, именно. Я хоть и в возрасте, но не слепой. Всех в округе знаю, его уж точно запомнил. Иностранец, только переехал, а уже и машина, и квартира. Не чисто всё это, – полились его догадки, но судья жестом его остановил.
– Спасибо, этого достаточно. Следующий свидетель, – вышла женщина, которую я часто вижу, как гуляет у побережья с собакой.
– А перед этим к синьоре Нардаччи приходил бывший муж, – она с осуждением посмотрела на меня, словно я была застукана в чём-то грязном.
– Продолжайте, – суровый взгляд судьи медленно скользит по всему залу, ненадолго останавливается на мне. Хочется съёжиться от него, но я держусь. Кусаю щёки, чтобы себя не выдать. В голове стучат слова адвоката: «Держаться. Не выдавать себя. Всё получится».
– А что продолжать, и так всё ясно. Я часто гуляю здесь с собакой. Около девяти вечера к ней приходил убитый, пробыл около часа, я как раз возвращалась домой после прогулки.
– И Андрея Колесникова, подозреваемого, не было в это время дома? Не заметили вы его присутствие?
– Его машины не было на парковке, – качает головой женщина.
Вызывали и других свидетелей, но они ничего толкового не могли рассказать. Дело играло не в нашу сторону. Я молча сидела и смотрела на Андрея. Он опустил голову. Екатерина защищала его, приводила весомые доводы, но наша победа висела на волоске. Придвигалась моя очередь. Я подбирала слова для его защиты. Вызвали Андрея.
– Синьор Колесников, где вы были в день убийства синьора Сержио Нардаччи?
– На работе.
– Это может кто-то подтвердить?
–Нет, потому что в офисе я был один, разгребал бумажные дела.
– Ваш офис находится рядом с салоном?
– Нет. Он находится в пятнадцати минутах езды на машине от него.
– Соответственно вас не мог видеть в этот день персонал и ваша актуальная гражданская супруга синьора Алика Нардаччи?
– Да, именно. Я с ними не пересекался в этот день.
– Во сколько вы вернулись домой?
– Около десяти вечера.
– Это может кто-то подтвердить?
– Да, Алика Нардаччи, мы живём вместе.
– Как часто вы задерживаетесь на работе до этого времени?
– Не часто, но иногда приходится.
– У вас были проблемы с синьором Сержио?
– Нет, мы даже не общались.
– Ревновали ли вы его к Алике Нардаччи?
– Нет.
– Не было причины? Как нам известно, Сержио Нардаччи пытался вернуть её, приходил в салон, к вам домой, тревожил звонками.
– Нет, причины для ревности не было, – сухо продолжает Андрей.
– Почему же?
– Потому что Алика -моя женщина, всегда ею была и будет, чтобы не произошло.
– Вы так уверены в этом?
– Да, потому что она любит меня.
– А вы её? – внезапно спрашивает судья и на мгновение зал заполняет пауза. Она кажется бесконечной, моё сердце пульсирует в ушах, я смотрю в глаза Андрея, но они не выражают ничего. Холодные, безэмоциональные. Его непродолжительный взгляд с туманным выражением скользит по мне и губы трогает мрачная улыбка.
– Я позволял себя любить, – потухшим голосом наконец-то выдаёт он и моё сердце пропускает удары. На мгновение мне кажется, что я сейчас задохнусь. Его слова меня царапают. Нет, они меня больно колют ножом в самое сердце. Прикрываю глаза и делаю глубокий вдох. Правда никому не нравится. Но как бы мне не было трудно принять подобное – это правда, которую я настойчиво не хотела замечать.
– И? Продолжайте, – настойчиво просит судья.
– Поэтому у меня не было повода для ревности и тем более для убийства её бывшего мужа, – я открываю рот, хочу закричать ему в ответ, как он осмелился вообще обнажить правду при всех, но обессиленно умолкаю, почувствовав на себе тяжёлый взгляд Екатерины. Бросаю отчаянные взгляды в сторону Андрея, но он уже на меня не смотрит. Он никогда не говорил мне подобного, а наоборот, утверждал в обратном: желал быть со мной, переехал сюда ради меня, разрушил мою семью и мою спокойную жизнь и всё для чего?
– Конечно, кто не любит, тот и не ревнует, и не убивает соперника, -лаконично констатирует судья и заканчивает допрос.
Я смотрю на Андрея и удивляюсь тому, что ни в ком зло не бывает так привлекательно, как в нём. Как он это делает? Как вообще ворвался в мою жизнь, мои мысли, вытягивает из меня душу? Взглядами, словами, поведением, намёками. Он и в этой ситуации умудряется выйти сухим из воды. У него не было мотива убивать моего бывшего мужа- ведь он меня не любит. Он меня не любит… звучит в ушах и отдаёт ножом в сердце.
Слышу, как вызывают меня, последнюю допрашиваемую свидетельницу. Кислород проникает в обожжённые лёгкие, возвращая мыслям ясность. Главное, выдержать этот допрос и всё пройдёт. Всё проходит. Всё будет хорошо.
Я иду и чувствую, как под ногами пульсирует пол. Ступням горячо, будто они не хотят идти и оттягивают этот неприятный момент.
– Итак синьора Алика Нардаччи, в каких отношениях вы состояли с бывшем мужем после развода?
– Ни в каких, мы не общались, до последнего момента, когда он нашёл меня в салоне, заявился туда, а потом и вовсе домой.
– Чего он хотел в тот вечер?
– Он хотел вернуть меня, начать всё с начала, но я ему отказала. Потому что между нами всё кончено и не может быть продолжения.
– Андрея Колесникова не было в это время дома?
– Нет, он вернулся позже, как раз после того, как Сержио ушёл.
– Вы прожили с Сержио пять лет, как думаете, кто его мог убить? Были ли у него враги?
– Нет, врагов не было. По крайней мере я не знала.
– У вас есть какие-то предположения, кто может быть убийцей?
– Нет, – я качаю головой и опускаю глаза. Выдержать. Не сломаться. Но судья на этом не останавливается, может он чувствует, что в этот момент я уязвима и пытается меня прощупать до конца?
– Андрей Колесников утверждает, что не ревновал вас и не любил. А вы его любите?
– Да. Я его-да, – выдавливаю из себя, по телу пробегает дрожь, опускается к рукам. Я пытаюсь их спрятать, но бесполезно- судья всё замечает.
– В котором часу вернулся Андрей в день убийства? – спрашивает он с подозрением, очевидно мой взгляд плывёт.
Я колеблюсь. Бросаю взгляд на Екатерину, она уверенно кивает, смотрю на Андрея, он рассеянно смотрит в никуда, не встречаясь со мной взглядом. Неуютное молчание поднимает во мне
