Обманщик и его маскарад - Герман Мелвилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он только что вступил в пору юношества, когда остался единственным выжившим среди своей родни. Другие юноши могли оплакивать своих близких, но он стал мстителем. Его нервы были подобны чувствительным, но стальным электрическим проводам. Он был единственным, кому хватило самообладания не краснеть и не бледнеть. Говорят, что он сидел на берегу под елью и обедал жареной олениной, и когда ему сообщили о случившемся, то он сначала вздрогнул, а потом продолжал жевать, но медленно и тщательно, поглощая дикую новость вместе с дичью, как будто то и другое, превращенное в желудочные соки, укрепляло его силу и намерение. После этой трапезы он стал ненавистником индейцев. Он встал, взял свое оружие, убедил нескольких товарищей присоединиться к нему и без промедления отправился на розыски злодеев. Оказалось, что они принадлежали к группе из двадцати отступников из разных племен, изгоев даже среди индейцев, которые сколотили мародерскую банду. Не имея возможности немедленно вступить в бой, он отпустил своих друзей. Он велел им продолжал путь, благословил и поблагодарил их, а потом сказал, что в будущем обратится к ним за помощью. Однажды, когда он решил, что представилась благоприятная возможность, – дело было в середине зимы, и дикари надолго встали лагерем на зимовку, – он снова собрал друзей и выступил в поход. Однако, прознав о его приближении, враги сбежали в такой панике, что побросали все, кроме своего оружия. В ту зиму подобная неудача способствовала ему еще два раза. На следующий год он пустился на поиски во главе отряда, пообещавшего служить ему в течение сорока дней. И его час наконец настал. Это произошло на берегу Миссисипи. Из укрытия Мэрдок и его люди смутно видели шайку Каинов в вечерних сумерках, приставшую на каноэ к заросшему буйной зеленью островку посреди реки. Они сочли этот островок более надежным убежищем, ибо мстительный дух Мэрдока теперь наполнял их трепетом, как голос, зовущий в саду.[187] Дождавшись глухой ночи, бледнолицые переплыли реку, увлекая за собой плот, нагруженный их оружием. После высадки Мэрдок перерезал причальные веревки вражеских каноэ и пустил их вниз по течению вместе с пустым плотом, удостоверившись в том, что у индейцев не будет пути к отступлению и спасению. Белые люди одержали победу, хотя трое индейцев спаслись, прыгнув в реку. Отряд Мэрдока не потерял ни одного человека.
Трое убийц выжили. Он знал их имена и внешность. В следующие три года каждый из них пал, сраженный его рукой. Теперь все злодеи были мертвы, но этого оказалось недостаточно. Мэрдок не давал клятву, но убийство индейцев стало его единственной страстью. Мало кто мог тягаться с ним в атлетических способностях, а в меткой стрельбе ему не было равных. Мастер выживания в лесу, где неопытный человек не имел шансов на выживание, специалист по выслеживанию и преследованию противника неделями и даже месяцами, когда никто не подозревал об этом, он не выходил из леса. Если одинокий индеец встречался с ним, то умирал. Если угроза убийства была распознана, то он либо тайно преследовал индейцев, чтобы нанести хотя бы один смертельный удар, либо, когда он сам был обнаружен, то ускользал от преследования благодаря своему превосходящему мастерству.
Он много лет провел в одиночестве, и хотя в конце концов до некоторой степени вернулся к обычной жизни, как ее понимали люди в тех местах и в то время, Джон Мэрдок никогда не упускал возможности выследить и убить индейца. Возможно, он имел грех отпущения, но не грех упущения.
«Было бы ошибочно предположить, – говорил судья, – что этот джентльмен был свирепым от природы или в избытке обладал зверскими качествами, которые, при неблагоприятном развитии событий, отчуждают человека от общественной жизни. Мэрдок был образцом любопытного внутреннего противоречия. Оно заключалось в следующем: все ненавистники индейцев, в конечном счете, обладают любящим сердцем, – в любом случае, более щедрым, чем у среднего человека. Безусловно, что в той степени, в какой Мэрдок сживался с поселенцами, он проявлял человеческие чувства. Он был весьма общительным и рассказывал интересные истории (только не о своих личных подвигах), он исполнял застольные песни. Он радушно соглашался помогать ближним, и по общему мнению, был благожелательным, хотя и памятующим о нанесенных обидах. В общем и целом, он выглядел суровым человеком, – чему не стоит удивляться, принимая во внимание его прошлое, – но со всеми, за исключением индейцев, он придерживался учтивой и мужественной манеры; джентльмен в мокасинах, пользовавшийся всеобщей любовью и восхищением. Нижеследующий инцидент служит доказательством его популярности.
Его храбрость в бою с индейцами или в любом другом сражении не подлежала сомнению. Он покрыл себя славой, будучи офицером рейнджерской службы во время войны 1812 года. О его решительном характере рассказывают следующий анекдот: вскоре после сомнительной капитуляции генерала Халла в Детройте,[188] Мэрдок с несколькими своими рейнджерами подъехал к бревенчатому дому, где они решили переночевать. Когда они позаботились о лошадях и поужинали, хозяин дома показал полковнику лучшую постель, не расположенную на полу, как остальные, но стоявшую на ножках. Гость деликатно отклонил предложение, – вернее, отказался в одиночку расположиться на широкой кровати, – но хозяин попытался убедить его словами, что однажды на ней ночевал высший офицер. «Кто же это был?» – осведомился полковник. «Генерал Халл». «Тогда не обижайтесь, – сказал полковник, застегивая китель, – но постель труса мне не подходит, даже самая удобная». Он предпочел ложе чести и устроился на холодном полу.
Одно время полковник был членом территориального совета Иллинойса и при формировании правительства штата ему настойчиво предлагали стать кандидатом в губернаторы, но он попросил избавить его от этой роли. Хотя он не стал называть причины отказа, но его лучшие знакомые знали, что он так поступил не без причины. В официальной должности губернатора он был бы вынужден вступать
