Девственная земля - Дервла Мерфи

Мы легли в половине девятого вечера, но спать нам не давали стоны несчастной женщины. В шесть утра мы уже были в дороге.

Покинув хижину, мы, прежде чем продолжить путь вниз от перевала, бросили прощальный взгляд на широкую долину Трисули, оставшуюся далеко среди холмов, которые мы прошли за вчерашний день. Сейчас долина, скрытая облаками, напомнила молочное море, неподвижные волны которого омывали подножия гор.

Через пять часов мы остановились позавтракать в деревушке, в которой было всего несколько грязных каменных домиков. Здесь чувствовалось то же отсутствие пищи — слишком острое, чтобы назвать его нехваткой. По крайней мере каждый второй житель, включая детей, страдал эндемическим зобом. Кожные заболевания, правда, были не столь распространены, как этого следовало ожидать, зато всех мучили кашель и глазные болезни. За потрясающей бедностью этого района почти не замечаешь великолепной окружающей природы. Однако Лангтанг всегда был одним из самых отсталых районов Непала, поэтому не стоит делать выводы на основании увиденного. Здесь живут в основном таманги. Дэвид Снелгроув считает, что они пришли из-за Гималаев до VI века нашей эры.

Как и все горцы Непала, они издавна страдали от пренебрежительного отношения правительства к их нуждам, да и сейчас, когда делаются некоторые попытки улучшить управление в других районах, эти презираемые «бхотия» по-прежнему остаются вне поля зрения администрации. Рекрутов отсюда тоже редко набирают, поэтому даже армейское жалованье не помогает улучшить положение жителей.

На карте Тхангджет обозначен к западу от реки Керунг, но, при всем моем уважении к европейской картографии, он находится на востоке от нее — или уж я вообще перепутала, где заходит солнце. (Впрочем, даже уважаемых географов можно простить, когда речь идет о создании карты Непала.) Сначала я подумала, что, быть может, за Керунгом действительно есть еще один Тхангджет, а это — просто Малый Тхангджет-за-рекой, но местные жители говорят, что здесь нет другого селения с похожим названием, кроме Тхондже в верховьях реки Марсенди.

Я впервые увидела деревню тибетского типа и при виде запущенной молитвенной стены или ветхих створчатых ворот вновь испытывала сладкий трепет близости к недосягаемому. Сегодня нам попалось еще несколько чортенов, а также очень высоких молельных флагштоков, которые неожиданно напомнили о существовании богов и людей среди этого горного уединения. И сейчас, подняв голову от своего дневника, я вижу огромный полуразвалившийся чортен посреди деревенской улицы, а рядом с ним на холодном вечернем ветру трепещут белые молельные флаги. Мне особенно приятно их видеть, когда они развеваются в естественных условиях, а не над лагерем беженцев.

Мы прибыли в Тхангджет в три часа дня, пройдя гораздо более трудный участок пути, чем вчера. Когда Мингмар решил сделать привал, хотя следующая деревня находилась лишь в трех часах ходьбы, я с обычной настойчивостью предложила идти дальше. В ответ он показал рукой на гору и сказал:

— Взгляни на нашу дорогу…

Я покорно взглянула — и бунтарство мое как рукой сняло. Тхангджет находится на высоте восьми тысяч футов, и, чтобы попасть в следующую деревню, надо спуститься на пять тысяч футов до реки и потом подняться до девяти тысяч футов, где тропа огибает склон противоположной горы и, насколько я понимаю, поднимается дальше.

В Тхангджете около ста пятидесяти домов под шиферными крышами; в этой деревне, являющейся одним из основных пунктов на дороге Лангтанг — Катманду, удивительно чистый постоялый двор с жизнерадостной хозяйкой-тхакали. Это скорее пристройка с односкатной крышей, чем здание: одна стена — из свободно уложенных камней, другая, так же как и крыша, — из бамбуковых циновок. В середине ноября здесь не теплее, чем в холодильнике. Хорошо, что Руди Вейсмюллер уговорил меня взять теплую куртку, которую я с брюками попользую вместо пижамы.

Ужин на этот раз состоял из риса и кипяченого буйволиного молока. Постоялый двор одновременно служит чайной — признак тхангджетской цивилизованности. С наступлением темноты у огня собралось пить чай с полдюжины укутанных в рваные одеяла мужчин. Говорили по-тибетски, поэтому мне удалось понять суть разговора: речь шла о «снежном человеке» — о йети. Хозяйка и Мингмар считали все это выдумкой, но местные жители, а также наш сосед-постоялец (тибетский торговец) твердо в них верили и расходились во мнениях лишь относительно природы этих существ: некоторые считали их животными, другие утверждали, что они — воплощение злого духа. Двое деревенских уверяли, что видели маленьких йети, величиной с пятилетнего ребенка. Здесь я вмешалась, и через Мингмара высказала свою точку зрения: йети — животные, которые неизвестны зоологам, живут на очень большой высоте и, естественно, не даются людям в руки.

Сейчас я сижу с комфортом на мешке с шерстью (пять футов на три), принадлежащем тибетскому торговцу. Что такое тюк размером метр на полтора, может понять лишь тот, кто сам прошел по горным дорогам Непала. Джон Моррис писал: «…я должен подчеркнуть, что дороги в горах Непала нельзя никоим образом сравнить даже с самыми дикими тропами в самых отдаленных частях Европы: это просто тропинки, протоптанные многими поколениями людей». Это действительно так, и «дороги» — слишком пышное название для большей части пути, который мы сегодня проделали. Теперь-то я вижу, что Мингмар мне необходим не только как проводник. Наверное, со временем я бы и сама начала ориентироваться, но сегодня днем нам пришлось карабкаться через фантастические завалы огромных качающихся зазубренных камней, на которых я при всем желании не могла заметить следов тропы. Самое обидное то, что когда надо двигаться на север, нужная тропа может сначала идти на юг, а ведущая на юг — на север.

Вечером я любовалась прохожими, которые прогуливались вверх-вниз по крутой каменистой улочке, держа в вытянутой руке горящие факелы — уличное освещение «по-тхангджетски»!

Сегодня боги рассердились на нас: некий тип, именующий себя полицейским, запретил нам идти на северо-восток, в долину Лангтанг. Снова неразбериха? Блюститель порядка носит форму, состоящую из хлопчатобумажных шортов и рваной рубахи европейского покроя, и является единственным брахманом в деревне. Он заявил, что в моем разрешении сказано, будто я имею право передвижения только до Госаинкунд Лекха, но не севернее. Документ, написанный на непали, ни я, ни Мингмар прочесть не можем, поэтому спорить бесполезно. Видимо, в Синха Дарбаре в ответ на запрос о разрешении посетить Лангтанг могли дать согласие на поход в Госаинкунд Лекх по глупости или по причинам политического характера, и теперь этот тип наслаждается редкой возможностью на законном основании проявить свою власть над европейцем. Не исключено, что он усмотрел в моем появлении редкий шанс прилично получить «на лапу». Однако, к его разочарованию, я согласилась повернуть на юго-восток. Жаль, конечно, что нельзя пройти прямо на север, ведь Тибет отсюда всего в пяти часах ходьбы.