Грязь - Motley Crue

Когда между отрезками тура мы прилетели обратно в Лос-Анджелес, мой адвокат инициировал встречу в суде с окружным прокурором и семьями других пострадавших в автокатастрофе. Чтобы избежать суда, он посоветовал мне признать себя виновным в непреднамеренном убийстве и прийти к компромиссу. Он полагал, что, так как люди, выпивавшие в ту ночь в моём доме были главным образом членами «Motley Crue» и «Hanoi Rocks», то вечеринку можно было представить как деловую встречу, и в этом случае мы сможем возместить ущерб семьям пострадавших через страхование гражданской ответственности группы, потому что я был просто не в состоянии выплатить такие деньги самостоятельно. Благодаря этому, семьи жертв согласились на такой, как все посчитали, мягкий приговор: тридцать дней тюрьмы, 2,6 миллиона долларов в качестве компенсации морального ущерба и двести часов общественных работ, часть из которых я уже скостил, читая лекции в школах и по радио. Кроме того, мой адвокат сказал окружному прокурору, что я мог бы принести больше пользы, читая лекций во время тура, чем сидя на заднице в тюрьме, где от меня не будет никакого толку. Прокурор согласился с этим и отсрочил вынесение окончательного приговора до окончания тура.

Такая мера наказания была огромным облегчением, рассеявшим чёрную тучу, висевшую над моей головой. Но это было двойственной радостью, потому что теперь люди ненавидели меня ещё больше, чем раньше. В газетах снова появились заголовки, называвшие меня убийцей, но теперь они были ещё более отвратительными: “Пьяный убийца Винс Нейл приговорён к Мировому турне с рок-группой”.

Глава восьмая

«ПРЕДОСТЕРЕГАЮЩЕЕ ОБРАЩЕНИЕ К НАИБОЛЕЕ ПОДВЕРЖЕННЫМ ВЛИЯНИЮ ЧИТАТЕЛЯМ, КАСАЮЩЕЕСЯ НЕУМЕРЕННОГО ПОТРЕБЛЕНИЯ НАРКОТИКОВ, ОСОБЕННО ПРИ НАЛИЧИИ ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ, БЛЮСТИТЕЛЕЙ ПОРЯДКА И МУСОРНЫХ КОНТЕЙНЕРОВ, ДОСТАТОЧНО БОЛЬШИХ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ВМЕСТИТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ТЕЛО»

В день, когда был оглашён приговор Винсу, я был дома с Николь. Когда я подошел к телефону, в моей руке торчала игла. Через пару месяцев у нас был запланирован тур по Европе с «Cheap Trick», я же настолько отстранился от Винса, что мне было плевать, какой срок ему дадут, пока не осознал, что это может повредить туру, тем более «Cheap Trick» всегда оказывали на нас большое влияние, а теперь они должны были играть у нас на разогреве. Тем не менее, когда я услышал, что это всего лишь тридцать дней, мое сердце оттаяло, и на глаза непроизвольно навернулись слёзы. С ним будет всё в порядке, и группа останется невредимой даже при том, что мы на самом деле этого не заслуживаем. После этой мысли я укололся и заторчал.

Поскольку героин был моей и Николь маленькой тайной, никто в группе не понимал, насколько плохо обстояли дела. Я никогда не говорил нашему тур-менеджеру и секьюрити, что я колюсь: я всегда добывал героин самостоятельно. И хотя я уже не был наивным подростком, я медленно попадал в зависимость. Ирония состояла в том, что, как я узнал позже от нашего бухгалтера, первоначально он свёл меня с Николь, потому что думал, что влияние этой чистой, восхитительной женщины будет держать меня в определённых рамках. Он очень недооценил мои способности. Признаться, я их тоже недооценил. Я понял это, когда мы отправились в Японию.

Я не взял с собой никакого героина, рассчитывая на то, что это будет хороший способ остановиться, но к концу полёта, я начал заболевать. В гостинице я потел, с носа текло, поднялась температура, и моё тело начало знобить. Прежде я не испытывал ничего подобного в отсутствии дозы. Я всегда думал, что я сильнее любого наркотика, что я слишком умён, чтобы попасть в зависимость от чего-либо, что только идиоты без силы воли становятся наркоманами. Но в моем гостиничном номере я пришёл к выводу, что либо я неправ, либо я — идиот. Я вытащил из сумки свой маленький кассетный плейер и поставил первый альбом «Lone Justice», который только что вышел. Я прослушал его много раз в течение почти двадцати четырех часов, лёжа на кровати с открытыми глазами, слишком больной, чтобы уснуть.

После двух дней тошноты от лёгких наркотиков я понял, что я — действительно наркоман. Группа изменилась. Из весёлых, любящих позабавиться сорванцов она превратилась в какое-то ожесточённое, обтянутое кожей, мозолистое костлявое бродячее существо. Мы были уставшими, мы не могли остановить время, а я стал грубым и неуступчивым.

Но здесь я был в стране, где фанаты дарили мне куклы, рисовали для меня комиксы, говорили, что им нравятся мои волосы, и плакали, подходя ко мне. Несмотря на свою болезнь, я впервые смог ощутить это, я получал часть любви, которую всё это время искал посредством музыки. А взамен я терроризировал всех вокруг, разрушал всё, что попадалось на моём пути, пил всё, что мог, чтобы только отгородиться от всего этого. Я ослабел от любви, от своей новой зависимости и от отвращения к самому себе.

К тому времени, когда тур завершался в Европе, я был уже мстительным, ненавидящим себя героинщиком. В День Святого Валентина (14 февраля) мы играли с «Cheap Trick» в Лондоне, и парни из «Hanoi Rocks» прибыли, чтобы посмотреть наше шоу. Брайен Коннолли (Brian Connolly) из «Sweet» присутствовал за кулисами, и я был уверен в том, что он не помнит, как он сказал мне, что из меня никогда ничего не выйдет, когда четыре года назад я послал ему свою демо-запись группы «London». Когда я увидел его, то снова почувствовал гнев и обиду от того телефонного разговора с ним. Я впился в него взглядом, надеясь, что он как-нибудь вспомнит и извинится, но он так и не сказал мне ни слова. Я тоже не смог заставить себя подойти к нему и позлорадствовать, потому что я был похож на кусок дерьма из-за того, что с утра не укололся. Я удовлетворился тем, что каждый из группы той ночью сказал мне, каким он оказался козлом. Это было моей валентинкой (valentine — подарок на День Святого Валентина).

После шоу я прихватил Энди (Andy) из «Hanoi Rocks», мы прыгнули в черное лондонское такси и отправились на поиски героина. С песней «Clash» “White Man in Hammersmith Palais”, звенящей у меня голове, мы, наконец, нашли дилера на захолустной улочке в полуразрушенном коммунальном доме.

“Эта достаточно сильная дурь”, улыбнулся мне дилер сквозь большие гнилые зубы.

“Я крут”, сказал я ему. “Я старый профи”.

“Ты, брат, похоже, тёртый калач”, сказал он мне. “Желаешь, чтобы я сделал это для тебя?”

“Да, это было бы прекрасно”.

Он закатал мой рукав и обмотал петлей резиновый медицинский жгут вокруг верхней части моей руки. Я держал жгут туго затянутым, в то время как он заполнил шприц и воткнул иглу мне в руку. Героин побежал по моим венам и, как только он взорвался у меня в сердце, я понял, что мне конец. Я не должен был позволять кому бы то ни было делать мне укол. Это был тот самый случай: я подыхал. Но я не был готов к этому. У меня ещё были дела, которые я должен был закончить, хотя я никак не мог вспомнить какие именно. Ах да. Трахнуться.