Грязь - Motley Crue

С ТЕХ ПОР, КАК С ВИНСОМ ПРОИЗОШЁЛ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ, МЫ ВСЕ ЧЕТВЕРО отделились друг от друга и начали вести каждый свою собственную жизнь. Особенно Винс. Когда мы вышли на тур «Theatre of Pain», он как будто пребывал где-то вне группы. Почему-то мы продолжали смотреть на него, как на плохого парня, словно он был изгоем среди нас. У него были неприятности, но у нас их не было. Так, если после шоу я заставал его с бутылкой пива, я устраивал ему разнос. С одной стороны, он заслуживал этого, потому что, если бы его застукали, то судья влепил бы ему срок на полную катушку. Но с другой стороны, я читал ему лекции о вреде пива, а в руках у меня была бутылка «Джека» и шприц в правом ботинке.

Таким образом, пока все были заняты удержанием Винса от употребления слабоалкогольных напитков, никто не замечал, что я постепенно становился всё хуже и хуже. В ночь перед с’ёмками видео на песню «Home Sweet Home» во время тура в Техасе (Texas) я поймал Винса в баре отеля и сказал Фрэду Сондерсу (Fred Saunders), нашему охраннику, отправить его в номер с девочкой. Тем временем, у меня был эйтбол кокса, который я хотел смешать кое с чем. Поэтому я сказал Фрэду, что мне нужны кое-какие таблетки. Он возвратился с четырьмя большими синими шариками в руке и предупредил, “Не глотай больше одной штуки. Иначе, они тебя уничтожат”.

Я поблагодарил его и взял с собой белокурую стриптизёршу в высоких ковбойских сапогах, джинсах «Jordache» в обтяжку, с огромными искусственными сиськами, вылезавшими наружу из её красного корсета. Мы поднялись ко мне в номер, и я вылакал четверть галлона (чуть меньше литра) виски, нюхнул и ввёл себе такую дозу кокаина, какую только можно себе представить, и, вдобавок ко всему, одним махом проглотил все четыре пилюли. Я предложил ей всего лишь несколько крошек оставшегося кокса, т. к. мне было абсолютно плевать на неё. Я привык запихивать в себя всё, что было в моём поле зрения, потому что, должен признать, моим любимым развлечением было: смешать всё, а затем посмотреть, что произойдёт с моим телом.

Той специфичной ночью мое тело повстречало нечто себе подобное. Когда я проглотил пилюли, моя голова начала гореть, и я почувствовал, как сумасшедший толчок энергии вырывается из меня наружу. Образы моих отца и матери проплывали перед моими глазами. Я забыл все о моём папе, начиная с того момента, как сменил имя, но теперь вся моя одинокая обида и гнев, которые всё это время сидели во мне, вылезли наружу, ведь я никогда не препятствовал его возвращению. Мой разум всегда был похож на поезд, всё время мчащийся вперёд на всех парах и не останавливающийся ни перед чем. Но внезапно этот поезд сошёл с рельсов. Я запрыгнул на стол и начал рвать на себе волосы, крича, “Я — не я! Я — не Никки! Я — кто-то ещё!”

Блондинка пришла ко мне в комнату, возможно, думая, что она ляжет в постель с Никки Сиксом, но теперь она имела дело с уродливым Фрэнком Феранна, кретином из средней школы, который так неожиданно вылупился из кожи рок-звезды. Блондинка схватила телефонную книгу отеля и позвонила Фрэду. Он прибежал в номер и стащил меня со стола. Я упал на пол и забился в конвульсиях, пока белая пена не начала просачиваться сквозь мои губы. Фрэд пытался заставить меня прикусить рулон туалетной бумаги, но я начал кричать. На середине вопля я вдруг потерял сознание.

Когда я проснулся утром, я был уже спокойней, но на самом деле мне было нисколько не лучше. Лимузин привез меня на с’ёмки клипа, и кто-то запихнул меня в мой абсолютно глэмовый костюм «Theatre of Pain». С’ёмки, как предполагалось, должны были состояться в полдень на концертной сцене, и, пока я ждал их начала, я блуждал под сценой. Я встретил там человека, и мы долго разговаривали о семье, музыке и смерти. Когда пришло время для с’ёмок, я был расстроен из-за того, что должен был прервать беседу.

“Никки”, сказал Лузер (Loser), мой бас-техник. “С кем ты разговариваешь?”

“Отстань! Не видишь — я беседую”.

“Никки, там нет никого”.

“Оставь меня в покое!”

“Ладно, ладно… Ты какой-то странный сегодня”.

Мы сняли несколько сцен за кулисами, целуя плакаты с цыпочками, типа Хизэр Томас (Heather Thomas — американская актриса 80-90-ых годов), которые мы развешивали по стенам в каждом городе, а затем пошли на сцену. Я чувствовал себя так, будто принял кислоту и кокаин одновременно, и всё это время я продолжал хлестать виски, чтобы постараться добить себя окончательно. Мои глаза закатились назад так, что я ничего не мог видеть, и во время с’ёмок вынужден был надеть тёмные очки. Я едва мог ходить, поэтому они выстроили в линию человек двадцать по краю сцены для уверенности, что я не свалюсь с неё.

Я восторгаюсь Винсом, потому что он не сказал мне ни единого ехидного слова о том, каким обдолбанным я был тогда. Но, возможно, просто из-за того, что он сам поймал кайф от этих таблеточек. Он, должно быть, просто спокойно принимал один шарик, отходил в сторонку и, таким образом, одним махом избегал сразу всех неприятностей: давления от пребывания с нами в туре, от чтения лекций о вреде алкоголизма в школах в каждом городе, от вечных разговоров с психиатрами о несчастном случае, от неспособности пить и от постоянного тягостного неведения — останется ли он в ближайшее время в туре или окажется в тюрьме.

Мы всегда думали о себе, как об армии или о банде. Именно поэтому для тура мы купили частный самолет и покрасили его весь в чёрный цвет с гигантским членом и яйцами на хвосте так, чтобы каждый раз, когда мы приземлялись где-нибудь, это напоминало о том, что мы прилетели трахнуть очередной город. Но вместо того, чтобы действовать как единая сила вторжения, мы начали превращаться в конкурирующих полководцев. После каждого шоу каждый из нас вербовал в свои ряды разных солдат. Доходяги, задохлики и парни, которые любили говорить “чувак” (”dude”), облепляли Томми, который входил в свою стадию сценического костюма а-ля “«Sisters of Mercy» в обнимку с Боем Джорджем” (Sisters-of-Mercy-hugging-Boy-George); кретины, помешанные на гитаре, стекались к Мику; наркоманы заманивали в ловушку меня своими долгими разговорами о книгах и записях; а Винс отступал обратно в свою раковину. Он цеплял тёлку, затем возвращался в автобус или свой гостиничный номер и занимался своими делами.

Возможно, именно это позволяло ему чувствовать себя в безопасности. Он больше не мог доверять нам, потому что мы бросили его, но он находил девочку, ночью она любила его всем своим телом и душой, и он был в ситуации, которая была ему знакома, которой он мог управлять, и это помогало ему отвлечься от своей проблемы. Не понимая этого, Томми, Мик и я прочертили черту и вытолкали Винса по другую сторону от неё. И чем дальше мы продолжали веселиться, при возложенном на него воздержании, тем шире становилась эта черта до тех пор, пока земля не разломилась у нас под ногами, и Винс не оказался на маленьком осколке скалы, отделённой от остальной части группы пропастью, которую все в Мире пилюли, девочки и врачи не могли преодолеть.