Три цвета знамени. Генералы и комиссары. 1914–1921 - Анджей Иконников-Галицкий

А было в его карьере многое: борьба со шпионами истинными и мнимыми; секретные беседы с великим князем Николаем Николаевичем, с Распутиным, с Лениным; погребение старой армии и пестование новой. Он рисковал жизнью в Ставке и на Лубянке; только вот в бою ни разу не был… Высокий лысоватый генерал, с закрученными усами и суровым испытующим взглядом, пробивающим овальные стекла пенсне.

Из студентов – в полковники

Бонч-Бруевичи – род, внесенный в ту же шестую часть «Списка дворянских родов Могилевской губернии», в которой значится и род Май-Маевских. О происхождении рода существуют различные легенды: о некоем Бонифации Мерже Бонча, итальянце, служившем якобы королю Польши Болеславу Храброму (в X веке, во времена Владимира Красное Солнышко); о литовской ветви охотников на зверя, именуемой Брувчи; о выходцах из Сербии, поступивших на королевскую службу в Речи Посполитой в XVI веке. Но это все легенды. По некоторым данным, роды герба Бонча восходят к общему предку, жившему в конце XVI – первой половине XVII века. То была мелкопоместная шляхта, по-видимому, православного исповедания. В XIX веке Бонч-Бруевичам принадлежало маленькое именьице Кулигаевка. В соседнем селе Прусино в церкви сохранилась икона с надписью: «В память раба Божьего Андрея приносит Дмитрий Афанасьевич Бонч-Бруевич, 1908 год». Это, очевидно, приношение отца будущего генерала. Отец, когда-то окончивший Константиновский межевой институт в Москве, официально именовался «чиновником по межевой части» (как говорили тогда – казенный землемер; как сказали бы мы сейчас – служащий кадастровой палаты). Позднее ему удалось устроиться на более высокооплачиваемое место – управляющим в имении. Тут перед нами среда интеллигентская, служилая, дворянская, московская, но с провинциальными корнями.

В семье интеллигентного чиновника 24 февраля 1870 года родился сын Михаил, а через три года – сын Владимир.

Жизненный путь Михаила Бонч-Бруевича до мировой войны во многом повторяет путь Май-Маевского. Но есть два существенных исходных различия. Первое: у Михаила Дмитриевича был младший брат, с которым он всегда был дружен. Брат – личность весьма примечательная. Но об этом после. Второе: Бонч-Бруевич не сразу выбрал военную карьеру. Сын землемера, он вначале было пошел по стопам отца: поступил в тот же Московский межевой институт, который успешно окончил в 1891 году. Решение надеть военный мундир, по-видимому, созрело в его душе еще во время учебы. Сразу же по окончании института он поступил на одногодичный военно-училищный курс Московского юнкерского пехотного училища (будущего Алексеевского) и был выпущен в 1892 году в чине подпоручика в 12-й Астраханский гренадерский полк с последующим прикомандированием к лейб-гвардии Литовскому полку.

Служба Бонч-Бруевича, как и служба Май-Маевского, начиналась в гвардии: очевидно, гвардейское начальство не чуждалось могилевских дворян. Но гвардейская жизнь, строевая и светская, строгая и разгульная, не привлекала московского интеллигента. Отбыв в Литовском полку положенные три года, он подает прошение о допуске к вступительным испытаниям в Академию Генштаба. Многоступенчатые экзамены успешно сданы – и гвардии подпоручик уже зачислен слушателем на первый курс Академии. Там отучился три года. Как мы уже знаем, в этом рассаднике интеллектуальной военной элиты в те же времена по коридорам бродили и в аудиториях корпели Май-Маевский, Корнилов, Деникин…

По окончании первого курса Бонч-Бруевич был произведен в поручики. В 1898 году успешно окончил Академию по первому разряду. Как и положено, при выпуске получил очередной чин – гвардии штабс-капитана – и тут же был причислен к Генеральному штабу с производством в капитаны.

Штабная карьера новоиспеченного капитана продолжилась в Киевском военном округе. Здесь ему суждено было прослужить десять лет и обзавестись связями, многое предопределившими в его будущей судьбе. С самого начала ясно было: Бонч-Бруевич не строевик, а штабист. Военный интеллигент. Ну и «момент», конечно. Карьерный путь он проходит без сучка без задоринки. В тридцать лет получает Станислава третьей степени, в тридцать три года – Анну третьей степени и чин подполковника.

Командующим войсками Киевского округа в эти годы был генерал от инфантерии Михаил Иванович Драгомиров; именно при нем Бонч-Бруевич служил офицером для поручений в 1900–1902 годах. Драгомиров был окружен ореолом славы шипкинских боев 1877 года, но для молодого капитана Бонч-Бруевича, уже тогда носившего учительское пенсне, более важным являлось другое – авторитет командующего как военного теоретика. По драгомировскому «Учебнику тактики» учились поколения юнкеров и слушателей Академии; над этим учебником сидел, склоняясь, ночи напролет и Бонч-Бруевич. И вот – о великая радость! великая честь! – сам генерал, давно заприметивший старательного и интеллигентного офицера-порученца, предложил ему участвовать в переработке старого учебника в свете новых достижений военной науки.

Работа началась, но в декабре 1903 года Драгомиров был отправлен в почетную отставку – назначен членом Государственного совета. Через месяц вдалеке загремели пушки Русско-японской войны. Бонч-Бруевича направили, правда, не на фронт, а в Киевское военное училище, преподавателем военных наук. Тут бы и заняться им с Драгомировым работой над учебником… Но старый генерал уже был болен, силы оставляли его… В октябре 1905 года Драгомиров скончался. К этому времени подготовлена была только первая часть книги. Целиком «Учебник тактики» Драгомирова в переработке Бонч-Бруевича вышел в 1906 году. Труд подполковника был замечен и оценен: в 1907 году последовало производство в полковники.

Имя Бонч-Бруевича, благодаря ученым и литературным трудам, приобрело известность в военных кругах. А служба шла своим чередом: в 1908 году он был переведен в Варшавский округ и назначен начальником штаба Либавской крепости. Вновь они с Май-Маевским идут параллельными путями. Но разница в том, что Осовец, в котором три года прослужил начальником штаба подполковник Май, готовился к войне и сыграл в ней героическую роль. А подполковник Бонч был назначен в Либаву тогда, когда тамошняя крепость была упразднена, и ему предстояло заняться ее ликвидацией и передислокацией гарнизона. Своеобразное предзнаменование: так же точно в ноябре 1917 года он будет назначен начальником штаба Верховного главнокомандования всей русской армии с одной целью: ее расформирования, ликвидации.

В Либаве Бонч-Бруевич пробыл чуть больше года. В 1910 году он был переведен в Петербург, в Академию Генштаба. Должность называлась так: заведующий обучающимися в Николаевской военной академии офицерами. В стенах Академии, в торжественном новом здании на Суворовском проспекте, могла бы и завершиться его карьера – куда еще стремиться ученому полковнику с профессорским пенсне на носу? – если бы не мировая война.

В 1914 году Бонч-Бруевич должен был проходить цензовое командование полком. Ему достался 176-й Переволоченский пехотный полк, расположенный в Киевском округе, в Чернигове. Полковник прибыл к месту назначения в марте.

Через три месяца прогремели выстрелы в Сараеве.

16 июля вечером из штаба Киевского военного округа в Чернигов был доставлен секретный пакет на имя командира бригады. В пакете содержался приказ о немедленном приведении всех частей гарнизона города Чернигова в предмобилизационное положение.

Генерал-квартирмейстер

Много лет спустя Михаил Дмитриевич напишет книгу мемуаров. Она будет издана посмертно, в 1957 году (после XX съезда КПСС и разоблачения культа личности Сталина), под верноподданным названием «Вся власть Советам». Мы уже неоднократно цитировали эти воспоминания. Они писались бывшим царским генералом и братом соратника Ленина в сталинские годы, с оглядкой и опаской, и поэтому их нужно просеивать и провеивать, как обмолоченную пшеницу, отделяя зерно информации от плевел самозащиты и идеологической мякины. Между тем они написаны человеком исключительно информированным. И говорящим правду – хотя не только правду и не всю правду.

Единственная глава, которую можно читать без критического сита, – глава первая, в которой речь идет о мобилизации и о начале войны.

Из мемуаров Бонч-Бруевича:

«Через два дня пришла телеграмма о всеобщей мобилизации русской армии. Захватив с собой в положенный мне по штатам парный экипаж начальника хозяйственной части и казначея полка, я отправился в отделение государственного банка и вскрыл сейф, в котором хранились деньги, предназначенные на мобилизационные расходы.

В тот же день все офицеры полка получили подъемные, походные, суточные и жалованье за месяц вперед и на покупку верховых лошадей теми, кому они были положены по штатам военного времени….

Приказ о мобилизации породил в полку множество взволнованных разговоров, но с кем придется воевать, никто еще не знал, и только 20 июля стало известно, что Германия объявила войну России. Несколько позже до Чернигова наконец дошло, что наряду с Германией войну России объявила и Австро-Венгрия, и нам было объявлено, что XXI армейский корпус, в состав которого входил 176-й Переволоченский полк, должен выступать в поход против австро-венгерской армии»[189].