Меч и Крест - Лада Лузина

Цена, которую требовали от нее за эту услугу, уже казалась ей непомерной, а само обещание — писанным вилами по воде.

— Ешть влашть, котолая могущештвеннее денег и швяшей, — с вожделением объявил косматый. — Чего вы шелаете, моя Яшная пани?

— Чтоб вы оставили меня в покое! — устало воздела она очи горе. — Супермаркет «Эко» снесли к чертовой матери! Убить эту чертову Динозавриху, послать всех на хрен, отключить мобильный, купить купальник и поехать в отпуск… Навсегда!

— О-о-о-о-о!!! — восторженно пропел он.

И не разгибаясь, потрусил «кабанчиком» в прихожую, чтобы меньше чем через секунду вновь предстать перед ней, прижимая к груди оборванный листок.

«104-я страница. Я забыла его на полу», — узнала обрывок Катя.

— О, моя Яшная пани, шудьба на нашей штолоне, — вдохновенно прошепелявил черномазый, тряся 104-й. — Где находитчя ваш «Эхо»?

— Тут рядом, — обескураженно отозвалась Катерина. — Вон, — хмуро ткнула она пальцем в далекое здание, облаченное в серебристую плитку. — Уже почти достроили, сволочи…

«Боже, зачем я говорю ему это?»

— Его видно отшюда?! — в голосе псевдочерта прозвучал священный восторг. — Шудьба на нашей штолоне! На нашей штолоне! Плошу ваш, — сжимая пергаментный лист, волосатый вежливо согнулся в сторону балкона. — Шделайте милошть. Плотяните к нему луку, хошяйка!

Катя зачем-то послушалась.

Она покорно подняла руку, протягивая пальцы к серебристому трехэтажному дому. Отсюда он выглядел таким маленьким и несущественным, что, казалось, его действительно можно взять одной рукой.

— Пледштавьте шебе, — спешно затрещал черный ей в ухо, — что это ваша вещь! Вещь, котолую вы мошете вшять, пелештавить ш мешта на мешто, шломать, выблошить, подалить. Это тлудно…

Но он ошибался, это было совсем не трудно, и Катя вдруг с удовольствием ощутила каждый мускул своей руки, силу и судьбоносную значимость каждого из десяти пальцев! Она уже не думала о нелепости происходящего, невольно подпав под власть головокружительного счастья, того самого, ради которого жила, — ощущения, что власть дрожит в ее руках и она способна переломить чужую судьбу, ситуацию, саму жизнь одним движением пальцев.

— Плеклашно, моя Яшная пани! — восхищенно выдохнул черномазый. — А тепель повтоляйте ша мной: «Влаштью моей луки…»

— Властью моей руки…

— И именем Отча моего…

— И именем Отца моего…

— Я велшу то…

— Я вершу то…

— Что мне надо!

Катя бездумно вторила ему гулким эхом, в то время как ее разум и чувства парили где-то высоко и сердце билось восторженно и тревожно, словно она стояла сейчас на самой высокой точке мироздания, с гордостью взирая на покоренный мир вокруг.

— Тепель шошмите кулак. Лешко. Шильно! — услыхала она повелительный крик и с силой сжала пальцы.

Дом рухнул.

Катя открыла рот.

Она не слышала ни шума, ни криков прохожих. И его падение впечатлило ее не больше, чем смерть пустого спичечного коробка, расплющенного у нее на глазах под чьим-то случайным каблуком.

Внутри было только спокойное, отстраненное удивление и… облегчение, близкое к состоянию невесомости.

— Никого не убило? — отчужденно спросила она.

— О, нет, пять утла, шлишком лано, — ответил Черт («Черт возьми, именно Черт!») — То ли дело, когда лухнул чентлальный почтамт….

— Центральный почтамт? И его тоже?! Но кто? — поразилась Катя.

Черт скромно потупил взгляд:

— Ошмелюшь долошить. Ешли тепель моя Яшная пани хочет убить мадам Диношавлиху, в книге Влашти ешть лечепт победного шелья.

Катя медленно улыбнулась, сладко закрыла глаза и упала в кресло.

Она не помнила, когда последний раз чувствовала себя такой блаженно-счастливой.

Наверное, никогда!

Десять лет Екатерина Дображанская была артисткой цирка, которая, напряженно расставив руки, пытается удержать на кончиках пальцев колышущуюся пирамиду из десятков шаров — доходы, реклама, налоги, связи, собственную репутацию и престиж. И вот сейчас, блаженно откинувшись на спинку и заложив ладони за голову, она умиротворенно смотрела, как ее невидимые шары посыпались на пол, закатываясь под шкафы и диваны, — ненужные, мелочные, глупые.

Ибо на свете существовала власть могущественнее денег и связей.

И эта власть — та самая, за которую семьдесят лет назад Гитлер отдал бы треть своей страны, — принадлежала ей!

— Пошвольте дать вам шовет, — напомнил о себе Черт. — Ешли вы шелаете доштигнуть иштинной влашти, не шообщайте вашим подлугам, что выбол уше шделан. Не подавайте виду, будьте любешны ш ними. И улучив момент, шабелите книгу шебе. Они не долшны польшоватьчя ею, иначе…

— Ясно. Закрыли тему.

Катя самодовольно потянулась и, оторвавшись от кресла, подошла к своим любимым пастушьим часам, рекламирующим 5.15 утра.

— Они еще спят, — ухмыльнулась она. — С ними ж не случится ничего плохого? — прихотливо заявила Катя, глядя на своего черного раба. — Я не желаю, чтобы с Машей…

— О, шовелшенно ничего плохого! — поспешно заверил ее персональный Черт. — Ешли не шчитать того, что они плоиглают.

Катя кивнула и любовно погладила высокую прическу пастушки-маркизы.

— Нет, вы обязаны пообещать мне!!! — заорала она вдруг, корча страшные, истерические гримасы.

И обернулась.

Ее комната исчезла…

Из дневника N

Мой гений упрямо толкает меня к мысли: женщина выше мужчины. И сожранный цивилизацией матриархат был одной из потерянных истин.

Все просто!

И пресловутая интуиция, и то, что именно их всегда так охотно записывали в ведьмы, и то, что именно они всегда так охотно шли туда, объясняется невероятно бесхитростно: женщина всегда будет ближе к природе. Потому что, как земля, наделена способностью рожать.

Мужчина может оторваться от земли. Может подменить жажду войны жаждой власти, денег, славы и великих свершений. Силу — наемной силой. Убийство — наемным убийством. Инстинкт размножения — сексом. Секс — сублимацией. Но женщина, даже самая прогнившая и феминистичная, всегда будет носить в себе часть Великой Матери — ее бесконечной и многосложной гармонии, бессердечной мудрости и разрушающей силы. И эта часть всегда будет нашептывать ей в ухо: ты можешь вызвать грозу и бурю, опоить, и свести с ума, и убить ради блага своих чад, ибо ты — это я. А я — выше правды!

И каждая женщина — Бог, уже потому что носит в себе часть бессмертия…

Глава одиннадцатая,

в которой Катя внезапно узнает, что у нее есть муж