Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет - Дэвид Гриффитс

Денис Иванович Фонвизин, переводчик Коллегии иностранных дел и будущий драматург, представил в 1763 году канцлеру Михаилу Илларионовичу Воронцову трактат на русском языке под названием «Сокращение о вольности французского дворянства и

о пользе третьего чина». Трактат этот был изначально написан по-французски де Буляром по личной просьбе Воронцова[160], которому требовались предварительные сведения для обсуждения в созданной Екатериной секретной комиссии по изучению прав и привилегий российского дворянства, возникших вследствие освобождения его от обязательной государственной службы манифестом Петра III 1762 года[161]. Копия трактата на русском языке в конце концов оказалась у Екатерины и пригодилась частной комиссии при Уложенной комиссии, занимавшейся кодификацией прав и привилегий российского дворянства[162].

Пользуясь анатомической терминологией, де Буляр назвал третье сословие «душой общества», оно «политическому корпусу есть то, что желудок человеческому»{414}. Промежуточная прослойка служит «убежищем наук» и искусств, торговли и промышленности. Во Франции это сословие взрастило таких гениев, как Кольбер, Вобан, Корнель, Расин и Мольер. Иными словами, его значение в цивилизованном обществе не поддается сомнению, из чего следует, что «всякая держава, в коей не находится третьего чина, есть несовершенна, сколь бы она ни сильна была» — очевидный намек на Россию. Но автор обещает, что «сей третий чин не трудно учредить и в России»{415}, а сделать это надлежит следующим образом. В России множество состоятельных ремесленников и купцов из крестьян: им следует позволить выйти на волю, выкупив свою свободу по установленной цене либо у государства, либо у частного землевладельца. Все, кто занят торговлей или ремеслом, каков бы ни был его юридический или финансовый статус, обязан вступить в соответствующую купеческую или ремесленную гильдию, а последних нужно обязать выкупать всех своих членов на волю: таким образом они будут нести ответственность и за тех, кто не в состоянии самостоятельно уплатить выкуп. Наконец, всех смышленых учеников, вне зависимости от их юридического статуса, следует поощрять к продолжению образования, а получившим университетские дипломы автоматически давать вольную.

Однажды сформированное таким образом третье сословие будет пополняться и другими крестьянами, которые, увидев в этом путь к свободе, станут прилежнее упражняться в искусствах, торговле и ремеслах. Вопреки всем опасениям, не пострадает и землевладелец, поскольку сельское хозяйство постепенно станет более продуктивным, в том числе благодаря повышению производительности крепостного труда и привлекательности процветающей экономики для иностранцев. Таким образом, безо всяких сбоев Россия превратится в державу, где дворянство — «совсем вольное» — может как защищать страну, так и обратиться к управлению своими поместьями, третье сословие — «совершенно освобожденное», а крестьянство «хотя не совсем свободное», но готовое усердно трудиться, потому что видит в этом «надежду быть вольным»{416}. Подразумевается, что, приняв предложения де Буляра, Россия скоро обзаведется общественным устройством, весьма схожим с тем, что существовало во Франции XVIII века.

Проблемы, поставленные де Буляром, а также предложенные им решения во многих отношениях аналогичны тем, что были описаны Алексеем Яковлевичем Поленовым, медалистом конкурса, ознаменовавшего начало деятельности Вольного экономического общества, — конкурса на лучшее сочинение о том, полезно ли крестьянам иметь землю в собственности[163]. Хотя и посвященная крестьянскому вопросу, эта работа коснулась и проблемы, сформулированной еще Монтескьё: Поленов признал, что «у нас нет среднего состояния»{417}. Примерно в то же время Поленов, изучавший в Академии наук юриспруденцию под руководством Штрубе, написал еще одну статью, целиком и полностью посвященную отсутствию в России среднего сословия. Эту работу под названием «Исследование, поскольку может быть полезно порядочное среднего состояния учреждение» (предположительно предназначавшуюся для рассмотрения Уложенной комиссией) можно считать дополнением к его более известному сочинению о крестьянстве{418}. Во второй своей работе Поленов отмечал, что в России нет среднего чина и что нация, не имеющая такового, сравнима с телом, имеющим лишь ноги да голову{419}. Тем не менее каждой нации, претендующей на участие в европейском сообществе, необходимы крестьяне для обработки земли, дворяне для защиты государства и покровительства искусствам и некая средняя часть общества для занятия искусствами, ремеслами, науками и торговлей. В отличие от де Буляра, Поленов придерживался физиократических взглядов и поэтому не был склонен приветствовать отток деревенских жителей в города: сельское хозяйство, по его словам, — «самое нужное, самое прибыточное для всякого общества богатство» и поэтому нуждается в большом количестве рабочих рук{420}.

Как Поленов собирался улаживать противоречие между желаемым ростом городского населения и задачей сохранить экономическую жизнеспособность сельского хозяйства? Он предложил прибегнуть к некоторым, довольно ограниченным, административным мерам. Заботясь прежде всего о состоянии ремесленного производства в России, Поленов призывал, чтобы работающие в городах ремесленники из числа крестьян, особенно дворцовых и государственных, могли «быть уволены», чтобы «иметь довольное число способных к тому [ремеслу] людей»{421}. Вольную должны получить только самые трудолюбивые из них, подчеркивал он. Это подаст прекрасный пример дворянству, ведь дворян лучше не заставлять, а поощрять к отпуску ремесленников на волю. Более того, их освобождение требовало особых условий, чтобы предотвратить возможный отток населения из деревень и облегчить превращение крестьян-ремесленников в независимое «мещанство» (Поленов употреблял этот термин для обозначения всего недворянского и некрестьянского городского населения){422}. В результате все проживавшие в пределах города, независимо от их социальной принадлежности, должны были войти в состав соответствующих цехов (в приложении Поленов перечислял все цеха, существовавшие в Страсбурге, где он учился), должны были наделяться исключительными правами и привилегиями, сопоставимыми с теми, которыми обладали горожане в самых передовых европейских государствах, и получить гарантии защиты от незаконного вторжения со стороны солдат и крестьян, которые могли бы в будущем стремиться попасть в город. Таким образом, те крестьяне, кто уже подвизается в качестве городских ремесленников, получат юридическое признание своего статуса de facto, а те, кто занят сельским хозяйством, останутся в сельской местности. Примечательно, что Поленов ни разу не упоминает о торгующих крестьянах: в соответствии с учением физиократов, торговля не является источником настоящего богатства.

Чтобы обеспечить это безупречное «среднее состояние» крайне необходимой ему хотя бы элементарной грамотностью, Поленов предлагал открыть школы везде, где только можно найти скопление городского населения. Поднять престиж «среднего состояния» он предлагал, заменив телесные наказания системой штрафов и введя менее обременительную систему налогообложения, а также и позволив купцам свободно выезжать за границу с целью приобретения необходимых навыков. Наконец, Поленов вменял государству в обязанность обеспечивать в городах безопасность, чистоту и разумные цены, по примеру парижской полиции. Поленов заключал, что если бы предписанные им меры были приведены в исполнение, то «[мы бы скоро увидели] наши города в цветущем состоянии. Они были бы наполнены достаточными, и рачительными, и благонравными жителями. Науки, художества и купечество, не вызывая иностранных и не тратя ужасных иждивений, поднялись бы сами чрез себя»{423}.

В некотором отношении более смелыми, чем оба только что обсуждавшихся проекта, были предложения князя Дмитрия Алексеевича Голицына, русского посла во Франции. Во-первых, он предвидел, что достичь желаемой цели можно, лишь нарушив традиционные сословные права и привилегии. Во-вторых, ему хватало проницательности для того, чтобы хотя бы предположить связь между возникновением третьего сословия и отменой крепостного права. В-третьих, активное участие самой императрицы могло бы принести успех его проекту. Этот проект и отличался от своих предшественников тем, что возник по распоряжению государыни{424}.

Находясь в качестве посла при версальском дворе, Голицын вступил в 1765 году в долговременную, как впоследствии оказалось, переписку со своим дальним родственником Алексеем Михайловичем Голицыным, вице-канцлером Российской империи, — переписку, концентрировавшуюся вокруг положения крестьянства в России и следствиях его для экономики. Вице-канцлер передал первое полученное им письмо императрице, тоже, как мы уже видели, весьма озабоченной состоянием российской экономики. Письмо это пробудило в ней любопытство: государыня попросила Голицыных продолжить диалог, при этом дав им понять, что будет лично читать их переписку. Екатерина оказалась верна своему слову, свидетельством чему — ее многочисленные собственноручные заметки на полях голицынских писем{425}.