Опасный беглец. Пламя гнева - Эмма Выгодская

Это был зал британского резидента, превращенный повстанцами в лазарет.

У одной из коек, наклонившись над раненым, стоял Макферней. Он копался зондом в глубокой ране под коленом сипая. Свернутые в тугие трубочки полотняные бинты лежали на табурете у койки.

— Хорошо, что я в молодости, хоть и недолго, был лекарским учеником в Эдинбурге… — бормотал сквозь зубы шотландец.

Он взялся за бинт.

— Мистер Макферней! — дрожа, проговорила Дженни.

Макферней обернулся.

— Мисс Гаррис!

Дженни схватила его за рукав и заплакала.

— Не плачьте, мисс Гаррис! — мягко сказал шотландец. — Здесь вам ничего дурного не сделают. Война кончится, и повстанцы обменяют вас на своих пленных.

Раненый застонал и заворочался на своей койке.

— Покой! — сердито закричал Макферней. — Колено держать в полном покое!..

И он начал туго бинтовать ногу сипая.

Дженни пошла к выходу. Сам уже стоял у дверей снаружи, на своем посту: входить в зал лазарета ему строго запрещалось.

— Спасибо, Сам! — сказала Дженни и погладила черную блестящую шерсть на шее собаки.

Точно камень свалился с сердца Дженни. «Теперь я уже не одна, — думала девочка. — Мистер Макферней здесь, значит, мне нечего бояться».

Глава тридцать первая

БАХАДУР-ШАХ

Молодая индуска в белой кисейной повязке каждой утро приходила к Дженни. Индуска молча ставила на порог кувшин со свежей водой, чашку вареной чечевицы или риса, приветливо улыбалась Дженни и уходила. Женщину звали Даринат. Дженни часто потом, в более поздние часы дня, видела Даринат в просторном дворе резиденции с маленькой полуголой девочкой на руках. Индуска кормила девочку, купала ее в теплой, нагретой солнцем воде бассейна, перекликалась с соседками и была очень говорлива. Но приходя к Дженни, всегда умолкала и только кивала ей головой и улыбалась. Даринат никогда не служила в домах саибов и не знала их языка.

Помногу дней Дженни не с кем было перекинуться словом. Мистер Макферней был занят у себя в лазарете: раненые всё прибывали. Всё чаще доносился до Дженни грохот пальбы, то отдаленная, то близкая канонада. С каждым днем всё упорнее обстреливали крепость из британского лагеря, всё яростнее отвечали с бастионов крепостные пушки.

Не молчали и те пушки, которые повстанцы отбили у капитана Бедфорда, — большие гаубицы и скорострельные мортиры капитана били по лагерю и не одну палатку разметали и разбили за холмами. У Инсура и его товарищей был верный прицел.

По ночам Дженни смотрела на небо, следила за дальними отсветами пожаров. На широкой площади перед домом резиденции зажигались костры, повстанцы шумели вокруг костров, радуясь новой удачной вылазке из стен крепости. Подолгу не утихал шум вокруг повстанческих шатров, веселые крики доносились оттуда, ликующее гудение труб, музыка. Повстанцы праздновали свои победы над британскими войсками.

Из других городов долетали добрые вести. В Сахранпуре, невдалеке от Дели, мусульмане и индусы, все, как один, по примеру делийцев, поднялись на борьбу с иноземцами. Повстанцы Морадабада прогнали британского резидента, весь британский гарнизон взяли в плен, а казну англичан конфисковали для нужд восстания, накупили и хлеба для голодных, и пороха для солдат. Посланцы из Дели ходили и в княжество Битхур, и в Джанси, и узнали, что Нана-саиб успешно бьет британского генерала близ Канпура, а рани[14] Джансийская Лакшми-бай собрала большое войско и ведет его на англичан.

— Наш Дели — гора над горами! — с гордостью говорили повстанцы. — Здесь зажглось великое пламя, которое скоро охватит все индийские земли.

И шах делийский радовался удаче повстанцев. Он праздновал их победы на торжественных приемах — дурбарах — в своем дворце.

По дворцовому саду светились розовые и желтые фонари, фокусники кидали шары у главного фонтана; до поздней ночи в саду свистели и выли флейты, стучали барабаны. У бассейна на заднем дворе ужинали плясуны, факиры, заклинатели змей, фокусники. Шах приказывал выносить им остатки от своего стола.

Старый шах спал на этих приемах, уткнув седую бороду в шелковый халат. Когда-то Бахадур-шах был молод, силен и жесток. Он любил славу и торжественные дворцовые дурбары, любил восточную пышность, политую кровью, и расправы с непокорными, достойные его великих предков. Но сейчас всё это было позади. Достигнув восьмидесяти лет, Бахадур-шах начал писать стихи. Он чертил строки двустиший кончиком своего резного посоха на песке сада, как позже, став пленником британской королевы, чертил слова любовных песнопений концом обгорелой палки на стенах своей темницы. Правителю Дели было восемьдесят два года, он был кроток, неразумен и стар.

Сквозь пролом в каменной ограде сада Дженни видела западный угол двора, пристройки, конюшни, помещения для слуг.

Дымились жаровни, детский плач доносился из-под навесов, женщины звенели кувшинами у большого фонтана.

Как-то раз Дженни удалось издали увидеть Бахадур-шаха. Он был невысокий, согнувшийся, в белой чалме, и весь белый от старости. Рядом с ним, в открытых носилках, несли нарядную старуху с насурмленными бровями. Нижняя часть лица у старухи была небрежно прикрыта белым шелком. Старуха что-то сердито говорила шаху. Это была Зейнаб-Махал — старшая из шахских жен.

У них шел спор о наследнике престола.

— Твой старший сын, Факируддин, был скромен и благочестив, — говорила Зейнаб. — Он знал двадцать четыре главы Корана наизусть и совершил путешествие в святую Мекку… Но аллах не дал ему долгой жизни. Вот уже больше года, свет души, мы плачем о твоем сыне Факируддине…

Старуха сама отравила наследника престола искусно приготовленным блюдом из дичи и пряностей, с примесью ядовитой куркумы; Факируддин был сыном от другой жены. Все остальные принцы, запуганные, подкупленные, поставили свою подпись на бумаге, в которой говорилось, что они отказываются от престола в пользу сына старухи, Джевен-Бахта.

Воспротивился только один, первый по старшинству после погибшего, — Мирза-Могул. Началась борьба партий, подкупы, угрозы, оговоры. Британский резидент узнал о разногласиях и сообщил в Лондон, в совет Ост-Индской компании.

— Никаких наследников! — постановили в совете. — Бахадур-шах будет последним в династии, никто из сыновей не наследует престола.

Ост-Индскую компанию давно смущал этот царственный двор в самом сердце Индии, блеск древней династии, ее престиж среди мусульман, смущал старый неразумный шах, требовательные принцы, игра восточной дипломатии, интриги, а больше всего таинственные письма, которые Бахадур-шах, пользуясь относительной свободой сношений, засылал и к персидскому двору, и к самому египетскому султану.