История нацистских концлагерей - Николаус Вахсман

Безусловно, самой многочисленной группой заключенных в концлагерях по религиозным мотивам в середине 1930-х годов были свидетели Иеговы, которые из преданности Богу начисто отрицали нацизм. Их преследование началось в еще в период становления Третьего рейха и еще больше усилилось после отказа иеговистов служить в возрожденных германских вооруженных силах и из-за их миссионерской деятельности уже после наложенного на их конфессию запрета. Режим попытался искоренить брошенный ему вызов – некоторые явно страдавшие паранойей нацистские функционеры пытались представить свидетелей Иеговы как массовое движение, действовавшее в сговоре с коммунистами (в действительности насчитывалось всего 25 тысяч прихожан). Несколько тысяч иеговистов были арестованы в середине 1930-х годов. Большинство оказалось в обычных тюрьмах, но часть были брошены в концентрационные лагеря. В разгар репрессий в 1937–1938 годах свыше 10 % всех мужчин-заключенных в лагерях Заксенхаузен и Бухенвальд были свидетелями Иеговы. Эта группа заключенных была столь велика, что лагерные эсэсовцы вынуждены были изобрести для них свой особый отличительный знак – треугольник фиолетового цвета[731].

На долю заключенных с фиолетовым треугольником выпали страшные невзгоды. «Свидетели Иеговы постоянно становились мишенью нападок, жертвами террора и жестокости», – писал один из них в 1938 году сразу же после освобождения. Подобное отношение к ним было идеологически мотивировано – охранники прозвали их «небесными клоунами» и «райскими птичками». Когда одного из бывших охранников Заксенхаузена спросили уже после войны, что заставило его зарыть в землю по шею одного из этих заключенных, тот ответил: «Он отказался служить в армии. Такие не имеют права жить, я так считаю»[732]. Что действительно приводило в ярость эсэсовцев, так это никак не религиозные верования заключенных, а их «упрямое» поведение – свидетели Иеговы отказывались выполнять определенные распоряжения и даже пытались обратить в свою веру других заключенных[733]. Стоявших во главе такого пассивного сопротивления подвергали самым жутким издевательствам. Один из них, шахтер Йоганн Людвиг Рахуба, приговаривался лагерными эсэсовцами Заксенхаузена в период с 1936 по 1938 год к помещению в карцер в общей сложности на 120 дней, к более чем 100 ударам розгами, к 4 часам подвешивания к столбу и к 3 месяцам пребывания в штрафной роте (позже Йоганн Людвиг Рахуба умер в лагере). Подобное жестокое обращение редко давало положительные результаты, ибо заключенные воспринимали пытки и издевательства как своего рода проверку на прочность их веры. Лишь позже, уже во время войны, лагерная администрация уяснила наконец, что многие свидетели Иеговы были добросовестными работниками, если только не принуждать их к определенным видам деятельности, находившимся в противоречии с их верованиями[734].

Полиция Германии, постоянно расширяя круг политических подозреваемых, одновременно усиливала и преследования аутсайдеров. Жертв этих преследований, начавшихся еще в 1933 году, клеймили как асоциалов и уголовников, помечая их в лагерях черными или зелеными треугольниками. К ним в середине 1930-х прибавилась еще одна группа: арестованные за гомосексуализм – эти носили розовые треугольники. После расправы с Эрнстом Рёмом нацистский режим просто зациклился на гомосексуализме. Действующее законодательство ужесточилось в 1935 году (хотя на женщин оно по-прежнему не распространялось), полиция усилила облавы. Во главе этой разнузданной вакханалии стоял лидер немецких гомофобов Гиммлер. Как жаль, что гомосексуалистов все еще запрещают убивать, сетовал Гиммлер в 1937 году, но их хотя бы можно упрятать за колючую проволоку. И снова огромное количество людей оказались в тюрьмах и концлагерях[735]. В 1935 году эти заключенные какое-то время содержались в Лихтенбурге – в июне 325 из 706 заключенных были классифицированы как гомосексуалисты, – но их, главным образом, распределили по другим лагерям[736].

Обвиненные в гомосексуализме подвергались наиболее изощренным издевательствам в концентрационных лагерях. Эсэсовцы рассматривали их как «извращенцев, заслуживающих особых наказаний». Чтобы «оградить» от них других, некоторые офицеры размещали заключенных с розовым треугольником в изолированных бараках. И в целях их «излечения» охранники часто принуждали «гомиков» к выполнению самой грязной и тяжелой работы, как, например, чистка лагерных уборных[737]. Кроме того, несколько заключенных-гомосексуалистов были подвергнуты кастрации. В соответствии с нацистским законом кастрация осуществлялась только при условии согласия самих гомосексуалистов, но лагерная охрана принуждала многих заключенных к кастрации. Среди них был 22-летний гамбургский портной Отто Гиринг, неоднократно осуждавшийся за гомосексуальные действия и направленный в Заксенхаузен в начале 1939 года. В середине августа 1939 года Гиринга вызвали в лазарет и усыпили, дав наркоз. Когда он очнулся после наркоза с тяжелым мешком, набитым песком, на животе, ему сказали, что он просто-напросто кастрирован. Несколько дней спустя сам комендант вошел в палату со стеклянной емкостью в руке. Торжественно подняв ее, он объявил: «Можешь еще раз взглянуть на свои яички. Правда, теперь в законсервированном виде»[738].

Эсэсовцы пристально следили за заключенными-гомосексуалистами и нередко приписывали им сексуальные контакты на территории концентрационных лагерей, за что те подвергались пыткам для выбивания «признаний»; в некоторых случаях дела «признавшихся в содеянном» гомосексуалистов передавались для расследования в суды[739]. Некоторые подозреваемые подвергались издевательствам со стороны других заключенных. Учитывая эффективность и живучесть гомофобии, эсэсовцы нередко использовали ложные обвинения в гомосексуализме как средство борьбы с неугодными. Если судить в целом, очень многие заключенные разделяли предрассудки в отношении однополой любви, подвергая ее сторонников остракизму; в подобных случаях даже те, кто им втайне сочувствовал, предпочитали держаться в стороне. Едва получив розовый треугольник на лагерную робу, вспоминал Отто Гиринг, он был «подвергнут осмеянию и преследованиям» заключенными «всех категорий». Это всего лишь один из бесчисленных примеров, свидетельствующих об отчужденности между отдельными внутрилагерными сообществами узников[740].

Солидарность и конфликты

Генрих Науйокс чувствовал себя в коммунистической организации как в своей стихии. Он родился в 1901 году в бедной рабочей семье в районе гамбургских верфей. Генрих сам походил на матроса – невысокий и крепкий, да и походка его была «моряцкой» – вразвалочку. Желая овладеть профессией котлостроителя, он рано ушел из школы и быстро политизировался, вступив в местную партийную ячейку. В марте 1919 года, в возрасте 18 лет он вступил в недавно основанную КПГ, а позже возглавил гамбургское молодежное крыло партии. Науйокс был лояльным местным функционером и в 1933 году присоединился к антинацистскому сопротивлению. Ему пришлось дорого заплатить за свои убеждения: задержание в нескольких первых лагерях в 1933–1934 годах, свыше двух лет в тюрьме и свыше восьми лет в нескольких концентрационных лагерях. Повсюду Науйокс оставался преданным своим убеждениям, за что снискал уважение и поддержку своих товарищей-коммунистов – тоже заключенных. Едва он миновал лагерные ворота Заксенхаузена 11 ноября 1936 года, как товарищи по партии взяли его под свое крыло. Его сразу же по прибытии в лагерь представили старшему блока, его земляку и коммунисту, который ввел Науйокса в курс дела относительно жизни в лагере. При посредничестве одного из бывших функционеров КПГ Науйокс был назначен на должность разносчика еды при лагерной кухне. В конце его первого дня в Заксенхаузене, как позже писал Науйокс, он уже ощутил свою сопричастность[741].

Вновь прибывшие узники, принадлежавшие к другим многочисленным группам заключенных – таких как социал-демократы и свидетели Иеговы, – также могли рассчитывать на моральную и материальную поддержку друзей и товарищей[742]. Сплоченность в рамках упомянутых групп была нередко очень сильной, что способствовало обретению более выгодного статуса в лагере, как в случае Науйокса, который в начале 1937 года (с помощью другого старого гамбургского коллеги) был переведен с лесоповала на должность столяра. «Теперь ни окриков, ни побоев, ни даже иных форм давления, никто тебя не подгоняет», – вспоминал Науйокс. Заключенные, объединенные общим прошлым, обеспечивали своим товарищам, которым доверяли, посты лагерных капо. Так укреплялось влияние. Коммунисты проявили себя истинными мастерами в этой области благодаря своей сплоченности и высокой дисциплине. Сам Генрих Науйокс в конце лета 1937 года получил назначение складского рабочего, начав восхождение по карьерной лестнице лагеря, завершившейся постом старшего лагеря[743].