Алексей Косыгин. «Второй» среди «первых», «первый» среди «вторых» - Вадим Леонидович Телицын

предлагал снижение действующих процентных ставок для предприятий по кредитным операциям[301]. Еще одна мера — продавать колхозам автомобили, сельскохозяйственные машины и инвентарь по единым оптовым ценам. Только это должно было увеличить доходы народного хозяйства более чем на миллиард рублей.

Проект народнохозяйственного плана на 1949 год предусматривал снижение себестоимости промышленной продукции на 6,2 %, притом что за 9 месяцев 1948 года себестоимость промышленной продукции снизилась на 8,5 %; экономия составила 13,6 миллиарда рублей. Экономия за весь 1948 год ожидалась в размере 19–19,5 миллиарда рублей. На 1949 год Косыгин считал необходимым снизить себестоимость до 7 % с дополнительной экономией до 2,5 миллиарда рублей.

Предложения Косыгина по бюджету рассматривал лично Сталин. О его реакции Алексею Николаевичу не сообщили, но 28 декабря Алексей Николаевич узнал, что освобожден от обязанностей министра финансов и утвержден министром легкой промышленности[302].

Что-то пошло не так? Где-то Косыгин допустил промах, просчет, и все — «фортуна изменила»? Было ли новое назначение понижением? Несомненно.

Но Алексей Николаевич прекрасно понимал, что в Министерстве финансов он был временной фигурой. После его отставки на прежний пост вернулся А. Г. Зверев. Косыгин же возвращался в давно знакомую ему среду.

Министр путей сообщения СССР И. В. Ковалев приводил оценку Косыгину, данную в то время Сталиным: «Легковик». Ковалев пояснял: Сталин имел в виду не то, что Алексей Николаевич возвращается в ведомство легкой промышленности, а то, что он «легковат» для Министерства финансов[303]. Сразу возникает вопрос: а что, Сталин не догадывался об этом до смены Зверева на Косыгина? И это при знании Сталиным всех достоинств и недостатков своих «подчиненных»?

Можно порассуждать — что и как, но все это будут «гадания на кофейной гуще». Истинную причину «обратной рокировки» знал только Сталин…

* * *

В советском прошлом любой временной отрезок можно считать уникальным. Не стал исключением и период второй половины 1940-х годов: с одной стороны, страна восстанавливалась после чудовищной войны, возвращаясь к мирной жизни после таких испытаний, каких ее история еще не знала. С другой стороны, пришедшиеся на этот отрезок времени социально-экономические изменения справедливо оценивают как уникальные. Восстановление национального хозяйства, осложненное послевоенным голодом, сопровождалось такими глобальными реформами тех сфер, которые, казалось, были далеки от повседневной жизни и быта — как денежная реформа, как реформа управления, как реформа военно-промышленного комплекса в условиях развязывания «холодной войны». Но все это — на фоне новой волны политических репрессий.

«Ленинградское дело»

Январь и первая половина февраля 1949-го были едва ли не самыми спокойными для Алексея Николаевича. Недолго… 15 февраля 1949 года — точка отсчета так называемого Ленинградского дела, которое началось с постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «Об антипартийных действиях члена ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А. А. и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) тт. Родионова М. И. и Попкова П. С.».

Их обвинили в «самовольной и незаконной организации Всесоюзной оптовой ярмарки с приглашением к участию в ней торговых организаций краев и областей РСФСР, включая и самых отдаленных, вплоть до Сахалинской области, а также представителей торговых организаций всех союзных республик»[304].

На ярмарке реализовывались товары, которые должны были распределяться исключительно союзным правительством по общегосударственному плану. Кроме того, подчеркивалось в постановлении, для организации ярмарки были несогласованно выделены средства, что привело к огромным и, как считалось, совершенно неоправданным затратам. Ярмарка была объявлена «антигосударственным действием», поскольку ленинградское руководство не запросило разрешения на ее проведение ни в ЦК партии, ни в союзном Совете министров.

Суть начавшихся гонений — борьба партийных кланов — явственно проступила в разоблачениях «нездорового» антибольшевистского уклона, «демагогического заигрывания» ленинградских партийных руководителей с «отдельными представителями руководства РСФСР», выходцами из того же Ленинграда. Руководству Ленинградского обкома и горкома инкриминировали, что оно создает «средостение» (слово то какое нашли!) между Центральным комитетом партии и Ленинградской партийной организацией, не информировало подробно тот же ЦК о партийной жизни в городе и области, стремясь самоизолироваться и существовать автономно, опираясь на неформальных «шефов» — выходцев из Ленинграда.

Все это характеризовалось как «антипартийная групповщина». В постановлении проводилась откровенная параллель между руководством Ленинградского обкома и горкома партии «образца 1948 года» и Зиновьевым — «врагом народа, понесшим заслуженное наказание».

Проект постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «Об антипартийных действиях члена ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А. А. и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) тт. Родионова М. И. и Попкова П. С.». 15 февраля 1949. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1520. Л. 125–127]

П. С. Попков, А. А. Жданов, А. А. Кузнецов, Я. Ф. Капустин (слева направо) на трибуне Дворцовой площади. Ленинград. 1 мая 1941. [РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 1. Д. 1008. Л. 109]

Берия добавил к «ярмарочным обвинениям» еще одно. Он утверждал, что именно «ленинградские слили» информацию о подготовке денежной реформы 1947 года, породив, преднамеренно, слухи и панику среди обывателей.

История с ярмаркой — лишь повод, «копали под Ленинград» давно. Свидетельство тому — последствия, которые не заставили себя ждать. Ряд выходцев из Ленинграда, занимавших высокие посты, отправили в отставку (в документе — «на партийные курсы»). В частности, поста председателя Совета министров РСФСР лишился Родионов, поста секретаря ЦК — Кузнецов, поста первого секретаря Ленинградского обкома и горкома — Попков. Вознесенского, приятельствовавшего и с Родионовым, и с Кузнецовым, и с Попковым, обвинили в «недоносительстве»[305], сняли с поста заместителя председателя Совета министров СССР и вывели из Политбюро ЦК.

Две недели спустя, 28 ноября 1949-го, Кузнецова и Родионова освободили также и от обязанностей членов Оргбюро ЦК[306].

За принятие этого решения голосовали и А. Н. Косыгин, и Н. А. Вознесенский, арестованный по этому же делу чуть позже. Последний раз они виделись в сталинском кабинете 7 апреля 1949 года[307]. Но это уже, как вспоминал позднее Н. С. Хрущев, был не Вознесенский, а его тень…

Николай Алексеевич Вознесенский был старше Косыгина всего на год. В отличие от Алексея Николаевича, он был не экономистом-практиком, а, скорее, экономистом-теоретиком. В 32 года стал доктором экономических наук, в 41 год — академиком Академии наук СССР, в 44 года был отмечен Сталинской премией за исследование «Военная экономика СССР в период Отечественной войны». Хотя он и отличался крайней амбициозностью и известной долей высокомерия, характеризовался как честный, рассудительный, прямой в суждениях и высказываниях. Сталин всегда внимательно читал то, что выходило из-под пера Вознесенского, и никогда лично не критиковал его. А вот Маленков и Каганович явно его недолюбливали, считая «выскочкой из провинции».

Никто тогда не мог предположить, что прозвучали лишь