Чужие дороги - Галина Дмитриевна Гончарова

причину падения.

Лиля скрипнула зубами.

Ах вы, твари...

— А ну, подвинься, ты, ш... — грязно выругался бандит. И сделал шаг вперед.

Зря.

Лиля не боялась смерти. Не хотела умирать, это верно, но не боялась. Чего ей страшиться — ей, живущей вторую жизнь? Того, что она перейдет в третий мир?

Руки при ней, голова при ней... разберемся!

А потому...

Кинжалы она не убирала никогда.

Ативерна там, Уэльстер... оружие должно быть. А потому...

Клинок вошел туда, куда и направляла его рука медика. Точно в глаз.

Бандит осел навзничь, даже не пискнув.

— Никому не позволено убивать моих людей, — ледяным тоном проинформировала Лиля, не двигаясь с места. А что она еще могла сделать?

Перехватить поводья?

Не получится. Ускакать ей тоже не дадут, равно как и развернуть коляску. Но хоть кого-то она заберет с собой!

На миг все замерло на дороге. А потом...

Командование взял на себя другой бандит.

— Так... графиня, отдайте оружие.

— Возьми, — огрызнулась Лиля.

Еще один кинжал у нее был, и тратить его попусту она не собиралась. Только в размен на чью-то жизнь.

-*Графиня, не заставляйте меня применять силу...

— Попробуй, — что-то знакомое послышалось Лилиан в голосе подонка. — Ты кто вообще? Обзовись?

Шелуха титула спадала, словно и не было ее никогда.

Мужчина спрыгнул с лошади. Сделал шаг, второй, подошел почти вплотную, Лиля изготовилась для удара...

вместо этого мужчина вдруг, словно и ждал такого, что есть силы хлестнул лошадь.

Та дернулась, попробовала взвиться на дыбы, заржала...

Дернулась и коляска. И Лиля была мгновенно выдернута из нее, как морковка с грядки.

Широкий плащ окутал тело, спутал руки...

— Будете вести себя хорошо — поедете верхом. Попытка сопротивления — и переброшу через седло.

— Буду, — процедила Лиля.

За себя она не боялась. Но ребенка после такой прогулки точно не будет.

— Кинжал бросьте.

— Сука...

Мужчина проигнорировал высказывание. Лиля скрипнула зубами. Клинок зазвенел, попав на камень.

— К лошади. Живо.

А она вдруг поняла, что ей знаком этот голос.

Черт!

— Лофрейн!!!

— На коня!!! — заорал уже в голос Тони. — Или я тебя сейчас оглушу! Ну!!!

Лиля прошипела нечто непарламентское, и полезла на коня.

Если ее оглушат, она уж точно никак не повлияет на ситуацию. А так, может, еще и получится сбежать?

Пара минут — и на дороге осталось ландо с двумя конями, пять тел, двое из которых еще были живы, и лошади, гуляющие сами по себе.

Похитители, что есть сил, мчались к морю.

Лиля быстро поняла, куда ее везут. Но — что тут можно сделать?

Ударить лошадь?

Сбежать?

Ага, не с этой клячей! Неплохая коняшка, но с Лидар- хом она и рядом не стояла.

Убить кого-то?

Минус один уже есть. Жаль, не того убила. Ничего, она еще поквитается с Лофрейном, эта гадина ей за все ответит.

Куда же они едут? Спрашивать не хотелось, да и не ответил бы ей никто — не сейчас. Оставалось молча ждать. И ведь даже сопротивляться как следует нельзя — ребенок!

Ответ Лиля получила достаточно быстро — впереди замаячили дюны.

Потом берег моря, а потом...

Шлюпка!

Корабль!

А она даже драться не может...

Вы мне за все ответите, твари!

Лофрейн помог Лилиан спуститься с лошади.

— Прошу вас в шлюпку, графиня. Надеюсь, утопиться не попробуете?

Лиля ответила ему словами прапорщика Зубейко, после того, как солдаты случайно уронили на беднягу ведро с краской. Не нарочно, но точно попали, со второго этажа упустили...

Часть внимала восхищенно, Тони исключением не оказался. Выслушал со всем почтением — и толкнул Лилиан в шлюпку.

-Живо!!!

Пришлось повиноваться.

Ничего, сочтемся еще, ты от возмездия не уйдешь, поганец...

Матросы ударили веслами по воде, и шлюпка почти полетела к кораблю. На берегу остались только лошади.

>!< * *

Ганц Тримейн только что зубами не скрипел.

Очередной труп.

Но сегодня было почему-то особенно обидно.

Девушка лежала скорчившись, словно замерзла. Такая вся...

Легкая, воздушная, удивительно красивая даже после смерти. И на голове — веночек из белых роз.

Вот этот венок Ганца и добил.

Мужчина аж зубами заскрипел.

И ведь это явно та же мразь! Тот же почерк!

Порезы, раны, отрезанный мизинец... да когда ж ты угомонишься, сволочь?

Хотя ответ Ганц тоже знал.

Ни-ког-да.

Бешеный пес будет рвать людей, пока его не убьют. Это понятно. Хоть и жалко собаку, но — выбора здесь нет. Или ее жизнь, или твоя.

В данном случае — или жизнь мерзавца, или жизнь девчонок. Таких вот, молоденьких, глупых... на этой была только рубашка.... какая-то странная. Балахон, застегивающийся сзади на пуговицы.

Ганц задумался.

И не сразу услышал детский голос.

— Дяденька, дай монетку?

Очередная попрошайка.

Девочка лет пяти, может, чуть постарше, тощая, в немыслимых лохмотьях, с чумазым личиком, смотрела на него серьезными голубыми глазами. И Ганц не выдержал.

Достал монету из кошелька, полновесную, серебряную, протянул девочке.

— Убери, чтобы не отняли. И вот тебе пара медяков...

Монетки мелькнули и исчезли. Девочка шмыгнула носом, вытерла его лоскутом и вздохнула.

— Тебе ее тоже жалко, да?

— Жалко.

— И мне тоже жалко, она вчера такая красивая была...

Ганц только что уши торчком не поставил.

— Так... детка, тебя как зовут?

-Ида.

— Ида, ты кушать хочешь?

-Да...

— Тогда пошли. Вот харчевня рядом, видишь? «Коронованный лев», там тебя и покормим. Будешь?

Ида кивнула.

Ганц протянул девочке руку, и она ухватилась за его ладонь своей грязной лапкой. О-о-ох...

— Ида, а родители у тебя есть?

— Мамка была, да о том году померла от лихорадки. Батя запил...

— А братишки-сестренки?

— Нет у меня никого. Братик был, да с мамой в поветрие помер.

— Понятно. Что кушать будешь?

В харчевне Ганц заказал девочке большую миску похлебки и мяса. Девочка принялась хлебать прямо из миски, и заодно рассказывать.

Зовут ее Ида, ей восемь лет. Папа у нее шорник, и хороший. Но как мамка померла, так он пьет и пьет, какие уж тут заработки. Скоро и из дома их выгонят.

Тетка из деревни приехала, якобы помочь по хозяйству, Иду она терпеть не может и гоняет в хвост и в гриву. Поэтому девочка старается удрать из дома.

Вот и вчера вечером тетка постаралась найти девочке работу. Мыть посуду от жира Ида не любит, тем более, что ее тетка почти и не кормит, а