Теофил Норт - Торнтон Уайлдер

— Какие именно?

— Тогда я хотел стать астрономом, но занялся этим чересчур рано. Я еще не был готов к математике. Теперь готов. Потом я задумал стать священником. Конечно, это было невозможно, но я прочел много книг по богословию и по философии. Не все мне было понятно… однако тогда я выучил латынь.

— Неужели вам и посоветоваться было не с кем?

— Я люблю сам до всего докапываться.

— Но, черт возьми, вы же хотели читать Данте со мной!

Покраснев, он пробормотал:

— Это другое дело… Потом я стал решать головоломки, чтобы заработать деньги на покупку книг.

— Покажите головоломки, которые вы придумали сами.

Большинство полок, до которых он мог дотянуться, были похожи на полки в бельевом шкафу. Он вытащил пачку листков — головоломки были написаны тушью на ватмане.

— Opus elegantissimum juvenis! [71] — сказал я. — Вам это доставляет удовольствие?

— Нет. Удовольствие мне доставляют деньги.

Я понизил голос:

— Помню, когда я первый раз заработал деньги, во мне все взыграло. Становишься мужчиной. Ваша мать сказала, что сейчас вы придумываете что-то новое.

— Я сконструировал три новых игры для взрослых. Вы знаете мистера Олдберга?

— Нет.

— Здешний адвокат. Помогает мне выправлять патенты. В этой отрасли — игр и головоломок — столько жулья. Гоняются за любой свежей выдумкой, украдут что угодно.

Я откинулся в кресле.

— Мино, назовите три самых больших желания, которые могут исполниться, если пойдут настоящие деньги.

Он протянул руку к другой полке и достал фабричный каталог: оборудование для больниц и инвалидные коляски. Открыв, протянул мне; там было изображено кресло на колесах, приводимое в движение мотором; оно было никелированное, со съемным верхом на случай дождя, снега или солнца — прекрасная вещь. Двести семьдесят пять долларов.

Я присвистнул.

— А потом?

Еще один каталог.

— Я присмотрел ботинки-протезы. Они прикрепляются к ногам ремнями над и под коленями. Костыли все равно нужны, но болтаться ноги не будут. И часть веса придется на ноги. Понадобится какая-нибудь трость, чтобы не падать вперед. Думаю, что, когда привыкну к протезам, изобрету что-нибудь поудобнее.

Он настолько владел собой, что можно было подумать, будто разговор идет о покупке нового автомобиля. Однако откровенность шла еще не до конца. Я взял быка за рога:

— А потом хотите снять отдельную квартиру?

— Да, — с удивлением подтвердил он.

— Где сможете принимать друзей?

— Да, — сказал он и пристально на меня посмотрел: догадываюсь ли я, что у него на уме. Я улыбнулся и, глядя ему в глаза, повторил свой вопрос. Он оробел и отвел взгляд.

— Можно посмотреть, что у вас тут за книги?

— Конечно.

Я встал и повернулся к полкам. Книги были подержанные и сильно потрепаны от долгого употребления — более долгого, чем его жизнь. Если он покупал их в Ньюпорте, то, наверно, обошел тех же букинистов, которых обнаружил я, «ведя раскопки» в Пятом городе. Но может быть, он выписывал их по каталогам из городов побольше. На нижней полке стояла Британская энциклопедия (одиннадцатое издание), несколько атласов, звездные карты и разные объемистые справочники. Большинство полок было заставлено книгами по астрономии и математике. Я снял «Начала» Ньютона. Поля были исписаны пометками — мелкий почерк, выгоревшие чернила.

— Это ваши пометки?

— Нет, но они очень толковые.

— А где «Божественная комедия»?

Он показал на две полки рядом с собой; там стояли «Summa» [72], Спиноза, «Энеида», «Мысли» Паскаля, Декарт…

— Вы читаете по-французски?

— Роза без ума от французского. Мы с ней играем в шахматы, в го и в триктрак по-французски.

Я вспомнил Элберта Хьюза. Значит, в Ньюпорте есть еще один полугений, а то и настоящий гений. Может быть — поздний отпрыск Пятого города. Ведь слышал же я, что в Конкорде, штат Массачусетс, еще сто лет назад люди собирались большими компаниями и посвящали вечера чтению вслух по-итальянски, по-гречески, по-немецки и даже на санскрите. В Беркли, штат Калифорния, моя мать один вечер в неделю читала вслух с миссис Дэй по-итальянски, а другой — с миссис Винсент по-французски. Она посещала немецкие семинары в университете (профессор Пинджер), потому что мы, ее дети, научились этому языку в двух немецких школах Китая.

Я чуть было не спросил Мино, не хочет ли он поступить в один из двух соседних университетов. Я понимал, что природная независимость воспрещает ему полагаться на чужую помощь при ходьбе и что увечье выработало в нем типичный склад ума самоучки («я люблю сам до всего докапываться»). Я вспомнил, как отец Паскаля застал мальчика, с упоением читавшего Первую книгу Эвклида. У отца были совсем другие планы касательно его образования. Он отнял книгу и запер сына в комнате, но Паскаль сам дописал книгу до конца, выведя свойства прямоугольника и треугольника, как шелковичный червь выводит шелковую нить из собственных внутренностей. Однако Мино вызывал у меня невеселые мысли. В двадцатом веке самоучкой далеко не пойдешь, да еще при такой широте интересов. Я уже встречал подобных самоучек — а позже познакомился с новыми, — которые в молодости пренебрегали систематическим обучением, а потом писали «Историю человеческого мышления» и «Основания нравственных ценностей».

Я сел в кресло.

— Мино, вы в последнее время встречались с девушками, которые вам нравятся?

Он поглядел на меня так, будто я его ударил или издеваюсь над ним. Я молча смотрел на него и ждал ответа.

— Нет. Я не знаю никаких девушек.

— Как же? Ведь сестра приводит к вам своих подруг. — Он не мог или не захотел этого отрицать. — И разве я не видел, как вы разговаривали с девушкой — помощницей библиотекаря в журнальном отделе Народной библиотеки? — Он опять не мог или не захотел этого отрицать.

— Они не принимают меня всерьез, — наконец произнес он.

— То есть как это «не принимают всерьез»?

— Поговорят минутку — и тут же торопятся убежать.

— Господи спаси, а вы что думали — что они станут раздеваться?

Руки у него задрожали. Он подложил их под себя, не сводя с меня глаз.

— Нет.

— Вам кажется, что они принужденно с вами разговаривают? А я уверен, что это вы принужденно разговариваете. Такой приятный молодой человек, да еще с головой. Ручаюсь, что вы неверно ведете игру.

Наступило гробовое молчание. Его испуг передавался мне, но я отважно продолжал:

— У вас, конечно, есть изъян, но не такой уж большой, как вы полагаете. Ваше воображение его раздувает. Возьмите себя в руки, Мино. Множество людей с таким же недостатком устроили свою жизнь, женились и народили детей. Хотите расскажу, откуда я это знаю?

— Хочу.

Я рассказал ему о госпитале для ветеранов войны. И кончил довольно резко:

— Четыреста человек в инвалидных креслах и колясках! Кое-кто из них до сих пор шлет мне письма. И семейные фотографии — с женами и детьми. Особенно на Рождество. Тут у меня их нет, но я попрошу, чтобы мне прислали из дому, и покажу вам. Поймите, все эти люди старше вас. Многие из них были старше вас, когда их ранило. Какого же черта вам не терпится? Беда ваша в том, что вы разжигаете в себе тревогу о будущем; голова у вас занята тем, что будет в тридцать шестом и сорок шестом годах, как будто это — завтра. А другая беда: что вам вынь да положь Пламенную Страсть с большой буквы. Мужчина не может жить без женского общества, тут вы правы. Но не испортите дела, не погубите его излишней поспешностью. Начните с дружбы. Послушайте-ка, ведь Шотландское кафе сестер Лафлин — всего девятый дом от вас. Вы там бывали? — Он покачал головой. — Ну вот, сходите туда с Розой. Я приглашаю вас с какой-нибудь вашей знакомой девушкой пообедать там в следующую субботу, ровно в полдень.

— Я не знаком так близко ни с одной девушкой — чтобы пригласить.

— Ну что ж, если в субботу вы не приведете на обед девушку, мы вообще оставим эту тему. Мне всегда будет приятно прийти к вам, чтобы поговорить о сэре Исааке Ньютоне или епископе Беркли, — очень жаль, что у вас нет на полках ни одного его труда, — но провалиться мне на этом месте, если хоть раз заговорю о девушках. Будем делать вид, что мы евнухи. Я-то думал, что вы для начала пригласите с нами в субботу какую-нибудь приятельницу, а в будущую субботу пригласите, уже без меня, другую приятельницу. Надеюсь, вам это по средствам, правда? Там за семьдесят пять центов подают очень хорошие порционные блюда. Вы же хотели выбросить шестнадцать долларов на дурацкие разговоры о Данте… А еще через неделю я снова устрою обед, и вы пригласите еще какую-нибудь девушку…

В душе его шла мучительная борьба.

— Единственные девушки, каких я знаю… хоть немножко знаю… они близнецы.

— Прекрасно! Веселые?

— Да.

— Как их зовут?

— Авонцино… Филумена и Аньезе.

— Которая вам больше нравится?