Седьмая раса - Наталья Нечаева

Гигантский графитовый карандаш стал стремительно светлеть, растворяясь в воздухе, сливаясь с небом, сопками, камнями.

Еще несколько жутких минут, и легкий ветерок согнал с каменного лба скалистой гряды последние игривые клочки дыма. Наступила тишина. Спокойная и бесчувственная.

Чуть в стороне бесшумно и бездымно догорала какая-то деталь вертолета. Вокруг сейда, на потемневшей от копоти траве, кучей ненужного лома застыло то, что осталось от стремительной и мощной машины. Согнутый, словно руками гигантского мистического колосса, пропеллер, боковины развалившейся на части кабины, обломанная нога одного шасси. Прямо на верхушке черного камня, будто специально выложенные для устрашающего обозрения, лежали два обгоревших тела. Впрочем, то, что это именно тела, можно было лишь предположить, так изломаны и обуглены оказались останки.

Странное действо, которое продолжалось в пещере, все меньше походило на обычное современное людское сборище и все больше — на древний и непонятный обряд.

Главную роль в нем играла блондинка. По-прежнему сидящая на возвышении, словно парящая под освещенными сводами, женщина раскачивалась из стороны в сторону, полуприкрыв глаза. На ее красивых губах блуждала невнятная счастливая улыбка, словно она наблюдала что-то свое, ведомое только ей, необыкновенно манящее и прекрасное. Словно она пребывала в ином мире, видимом только ей и подвластным лишь ее пониманию.

Руки, казалось, жившие отдельно и отстраненно от тела, плавно взмахивали жезлом, повинуясь которому, люди, находившиеся внизу, немедленно меняли направление движения.

Блондинка время от времени пригубляла питие из золотой чаши и, красиво склоняя голову, не открывая глаз, блаженно вдыхала густой пряный дым, струящийся из металлической треноги, укрепленной у «трона». Следом за ней те же самые действия повторяли люди. Один из них делал точный и широкий шаг, перехватывая чашу из рук женщины, вкушал из нее сам и тут же передавал другому, чтобы склонить лицо к благовонной дымной струе.

Чаша делала круг и вновь возвращалась к блондинке, которая принимала ее одним движением, не поворачивая головы и не глядя на руку дающего.

Глаза же движущихся по кругу людей, напротив, были широко и радостно открыты, словно вбирали в себя редкостной красоты зрелище. И парящую в невесомости блондинку, и мягко струящийся свет, и завораживающую музыку собственных голосов и собственных же движений.

Наконец, блондинка приоткрыла глаза, воздела руки к высокому своду. Потом провела ими по лицу, словно омываясь, и сделала приглашающий жест. Люди остановились. Первым к возвышению подошел один из мужчин. Склонился в поклоне. Из резного ларца, стоящего на возвышении у ног женщины, вытянул прямоугольную табличку — руну, с начертанными на ней странными ломаными линиями, протянул блондинке.

Женщина странно заерзала на голубой подушке, не открывая глаз, стянула с правой руки кошачью варежку, запустила ладонь в складки звездчатого плаща, куда-то между ног, в собственную промежность, и через секунду подняла ее вверх. По ее пальцам яркими алыми ленточками струилась кровь.

Гул голосов присутствующих перешел в восторженный вздох восхищенного облегчения.

Едва взглянув на руну, находящуюся в вытянутой руке мужчины, блондинка быстро провела по ней пальцами, окрасив табличку своей кровью. Снова прикрыла глаза, погружаясь в состояние транса, и начала говорить. То медленно, то убыстряясь в завораживающем ритме речи, с губ женщины слетали слова, чтобы тут же превратиться в самостоятельную живую субстанцию. Блондинка уже начинала новую фразу, а только что завершенная еще плыла в воздухе, расслаиваясь на звуки, наполняя своим таинственным звучанием волшебно освещенную пещеру…

Говорила она по-немецки. Однако все присутствующие понимали ее превосходно, словно происходящее действо вершилось не в скалистой тундре Кольского полуострова России, а в середине Европы, где этот язык был привычным, потому что — родным.

Наконец, мужчина, снова поклонившись, отошел, и его место занял следующий из присутствующих. Блондинка снова погрузила пальцы под белье.

Первый вице-губернатор Мурманской области Михаил Шубин набрал знакомый номер.

— Петр Петрович, Васильева не будет, вся надежда только на тебя.

— Его нет в городе? Он в отъезде?

— Да… Его вообще больше нет. Он погиб.

— Не может быть! Как же так? Когда? Что случилось?

— Несчастный случай. Как Федор?

— Держим. Будем переводить в капсулу. Только… — Главный врач областной больницы замолчал. Капсула, то самое чудо японской техники, имела смысл лишь в том случае, если ожидалась конкретная и близкая помощь. В сложившейся же ситуации, когда врачи совершенно не знали, что делать, а специалист, на которого возлагалась единственная надежда, был мертв… — Михаил Федорович, в капсуле мы можем продержать парня сутки. А что потом?

— Так держите! — прорычал вице-губернатор. — Я вернусь через пару-тройку часов, к утру. Задействуем Москву. На Васильеве экстрасенсы не кончаются! Вызовем самых сильных.

— Но… капсула сейчас занята, там девочка, роженица…

— У меня один сын, — процедил в трубку Шубин. — Один, понял?

— Понял, — согласился главврач. — Я жду вас у себя. Не волнуйтесь.

Влад Рощин, в оцепенении наблюдавший из узкой щели между двумя камнями апокалипсическую картину гибели вертолета, выполз из укрытия, тяжело поднялся на ноги. По обе стороны ребра сопки, на которой он стоял, пребывала смерть. Пять окоченевших в последних судорогах фигур внизу, яркие, как жуткие диковинные цветы на праздничной зелени, и два черных обугленных трупа на косо срезанной вершине умолкшего сейда.

Тишина, едва слышное потрескивание догорающего вертолета и два белых солнца в безжизненной голубоватой вышине. Одно яркое, желтоватое, с оранжевым ободком, и второе, белесое, в темных пятнах.

Луна, — не сразу сообразил Рощин. — В ясную погоду полярного дня такое случается: оба светила появляются рядом, как два внимательных глаза на невозмутимом небесном челе. И смотрят, смотрят, смотрят… Или следят? Скорее, наблюдают…

Надо найти тела Барта и Славиной и позвонить Шубину, — сказал себе Рощин. — Пусть высылает еще один вертолет. До наступления дня сопки должны быть приведены в порядок.

Он пошел по плато, оглядывая пустынное пространство, отыскивая взглядом красную ветровку Ольги и желтую — Макса. Но ни около погасшего костра, ни дальше на плато недавних спутников не наблюдалось.

Куда же они делись? Убежать тут некуда. Плотность огня была такой, что, наверное, и букашек не осталось…

Рощин пересек площадку, подошел к обрыву, но и внизу никого не увидел.

Черт, где же их накрыло?

Он взял немного в сторону и вплотную подошел к замаскированному лазу в пещеру. Отогнул гибкие березовые вьюны и… услышал голоса. Вернее, голос. Ольги Славиной…

Они живы? Не может быть! Черт! Черт! Черт!

Рощин похлопал себя по карманам, отыскивая телефон. Ни в куртке, ни в брюках трубки не оказалось. Ситуация стремительно выходила из-под контроля. Да что там выходила? Уже вышла!

Черт! — еще раз выругался он. — Выронил, когда бежал к камням? Или случайно потерял еще там, возле Васильева? Значит, и с Шубиным не связаться…

Отыскать мобильный аппарат здесь, в сопках, представлялось совершенно невозможным, это-то Рощин знал лучше, чем кто бы то ни было. Сейв-Вэр не возвращал своих приобретений никогда. Будь то маленький бумажник или огромный рюкзак.

Мужчина постоял несколько секунд в раздумье. Приятное и открытое лицо, которое так понравилось Ольге при первой встрече, и на которое она с таким удовольствием смотрела, вдруг стало жестким, почти неузнаваемым. Сузились, превратившись в тесные щелочки, льдистые серые глаза, закаменели красивые скулы, вытянулся в узкую неприятную полоску улыбчивый рот.

Рощин обошел огромный камень, сунул руку в одному ему ведомое отверстие у подножия с противоположной от лаза стороны и вдруг ловко вытянул из-под камня массивный металлический штырь с загнутым в правильную петлю концом. Повернул железяку три раза по часовой стрелке, поддернул на себя, дождался короткого щелчка и два раза провернул в обратную сторону. После этого сильно, но плавно нажал, вдавливая ее внутрь.

Что-то громко заскрежетало, и многотонная громадина камня тучно осела на землю, наглухо запечатав расщелину, в которой был лаз.

Рощин тщательно обошел камень, убедился, что ни одной щелки, ни одного признака того, что серая туша стояла как-то иначе, не осталось. Приложил ухо к шершавой поверхности, прислушался. Тишина была абсолютной. Конечно, он знал, что должно было быть именно так, но так же твердо он был уверен еще в одном: лишняя предосторожность не помешает. На сегодня неожиданностей хватит. Итак все они вместе чуть не поставили под угрозу великое дело, которому он, Влад Рощин, Тул в одиннадцатом поколении, служит с самого рождения.