Останься со мной навсегда - Наталья Калинина

На ней была клубнично-алая шелковая пижама. Длинные шоколадно-каштановые волосы свободно струились вдоль ее лица, изменившегося до неузнаваемости за время болезни. Нет, она вовсе не подурнела — может, даже похорошела. Только это была уже не прежняя Вероника. На ее некогда переменчивом, вызывающе красивом лице застыло наивное и бесхитростное выражение, свойственное лишь детям и очень простым, недалеким людям, а ее темно-синие глаза, которые раньше умели быть такими соблазнительными и таинственными, смотрели на окружающих неискушенным взглядом маленькой девочки, только что начавшей познавать мир. Скользнув по лицам присутствующих, ее взгляд остановился на нем. В ее глазах не было узнавания — только симпатия. Они будто хотели сказать: «Я тебя не знаю, но все равно ты мне нравишься».

Габриэле замер с телефонной трубкой в руках, гадая, слышала ли она его разговор с врачами. Он говорил на повышенных тонах, и если она все это время находилась поблизости, то должна была слышать каждое его слово. Но нет, она, конечно же, спустилась только сейчас. Наверное, вышла побродить по коридорам клиники, как это нередко делала, а услышав весь этот шум в кабинете профессора, решила узнать, что здесь происходит. Она даже не понимала, что речь идет о ней, иначе ее взгляд не был бы таким безмятежным.

Он выпустил из рук телефонную трубку и шагнул ей навстречу… Странная вещь: за эти три недели он уже должен был бы привыкнуть к переменам, произошедшим в ее облике, однако всякий раз, отправляясь в клинику, он ожидал увидеть там прежнюю Веронику, соблазнительную и женственную, осознающую всю силу своей красоты, а не это загадочное существо. И всякий раз, входя в ее палату и не находя там прежней Вероники, он испытывал жгучую боль и чувство невосполнимой утраты…

Она остановилась перед ним и подняла к нему лицо, словно чего-то выжидая. Он не знал — чего, а потому просто обнял ее за плечи и крепко прижал к себе. Она прильнула к нему всем телом и спрятала лицо на его груди, как маленькая девочка, просящая защиты у взрослого сильного мужчины. Только ему не от кого было ее защищать. Разве что от нее самой.

— Почему вы ходите босиком, мисс Грин? — услышал он голос профессора, который донесся словно издалека, из какого-то другого мира, где существовали такие вещи, как доктора, диагнозы, душевные болезни, — в его мире этого не существовало. — Вы можете простыть: здесь холодный пол.

Вероника никак не прореагировала на это. По обыкновению она игнорировала всех, кто называл ее мисс Грин или Вероникой. Зная это, сам Габриэле давно уже перестал обращаться к ней по имени. Впрочем, он и тогда, во времена их счастья, очень редко называл ее Вероникой, а постоянно выдумывал для нее фантастические имена, отвечающие тому либо иному чувству, пробужденному в нем ею…

— Доктор прав, мисс Неразгаданная Тайна, — сказал он сейчас, глядя на ее босые ноги. — Ты можешь схлопотать простуду, если будешь ходить босиком по мраморному полу.

— А если мне нравится ходить босиком? — капризно заявила она в ответ.

— Если тебе нравится ходить босиком, ты будешь ходить босиком в каком-нибудь другом месте, но только не по мраморному полу. — Не долго думая, он подхватил ее на руки.

Он бы не удивился, если бы она стала вырываться — ведь он был в ее понимании совершенно чужим ей человеком, и ей могло быть не по душе столь фамильярное обращение. Но ей, напротив, это очень понравилось. Она весело расхохоталась и, обвив руками его шею, доверчиво прильнула к его груди. Он заглянул в ее безмятежно красивое, невероятно юное лицо, с радостью отметив про себя, что она заметно посвежела за последние дни. Нездоровая бледность сошла с ее лица, и оно стало молочно-белым, как раньше. У нее была настолько чистая, прозрачная кожа, что ее лицо словно светилось изнутри.

— Я хотел спросить у тебя, мисс Нетронутая Свежесть, согласна ли ты уехать отсюда со мной?

— С тобой? — повторила она вслед за ним, как эхо.

— Со мной. — Он медленно направился к дверям, прижимая к себе свою драгоценную ношу. — Так ты согласна?

— Согласна, — ответила она, ни секунды не колеблясь. — А куда мы поедем?

— Куда ты хочешь.

— Я не знаю — решай ты.

Он внезапно остановился перед распахнутыми дверями. Ему вдруг стало невыносимо больно. Эта фраза напомнила ему прежнюю Веронику. Она всегда отвечала ему так, когда он спрашивал, где, по ее мнению, им лучше провести вечер, или что они будут есть на ужин, или на какой машине поедут кататься по городу. Но та Вероника отвечала ему так потому, что ей нравилось разыгрывать из себя покорное создание, каким она на самом деле вовсе не была. А эта Вероника была действительно не в состоянии решать что-либо сама.

Но нет, нет, она ведь только что приняла свое самое главное решение, и приняла его без чьей бы то ни было подсказки. Она согласилась быть с ним.

Вероника запустила пальцы в его волосы, заставив его очнуться. В этой ласке не было ничего чувственного — это даже нельзя было назвать лаской. Она просто ерошила его волосы, и ему это было приятно.

— Так ты решил, куда мы поедем? — спросила она с любопытством ребенка.

— Мы с тобой поедем на какой-нибудь теплый остров, — ответил он. — Подальше от цивилизации, от больниц и докторов. Там ты сможешь ходить босиком сколько твоей душе угодно. Тебе наверняка понравится ходить босиком по горячему песку.

Она одобрительно кивнула, улыбаясь.

— Мы возьмем с собой Джимми, — продолжал он. — Джимми очень соскучился по тебе и будет безумно рад…

— Джимми? — перебила она. — А кто такой этот Джимми?

— Ты не помнишь Джимми?

— Нет. — Она вдруг стала серьезной. — А ты считаешь, я должна его помнить?

— Это вовсе не обязательно, — поспешил уверить ее он. — Джимми помнит тебя, и этого вполне достаточно.

— Джимми… Это твой друг? — Она озабоченно нахмурила брови.

— Да, это мой самый лучший и верный друг. У него длинная белая шерсть и огромные острые клыки. И он с радостью перегрызет глотку любому, кто посмеет приблизиться к тебе хоть на шаг…

— Я поняла — это твоя собака, — догадалась она. — Значит, Джимми будет защищать меня?

— Да, он будет защищать тебя. Мы вместе будем защищать тебя.

Она потерлась носом о его шею, словно желая тем самым выразить ему свое одобрение.

— Ты такой большой и сильный, — прошептала она. — Ты мне нравишься. Мне очень спокойно, когда ты рядом. Я хочу, чтобы ты всегда был рядом.

Он наклонил голову и коснулся губами ее волос.

— Так оно и будет. Потому что я становлюсь большим и сильным, только когда у меня есть ты.

Приглушенный стон, донесшийся откуда-то сзади, заставил его вздрогнуть и обернуться. Констанс лежала без чувств, откинув голову на валик дивана, а Эмори и двое докторов уже суетились возле нее. Он догадывался, почему с Констанс случился обморок: она впервые увидела их вместе — его и собственную дочь.

В эту минуту он, кажется, постиг всю глубину той боли, которую должна была испытать Вероника, — не эта Вероника, прильнувшая теплым доверчивым комочком к его груди, а та, другая Вероника, которая еще была способна мыслить и осознавать происходящее вокруг нее, — в то страшное утро, когда, поднявшись в их спальню, увидела его, обнимающего во сне ее мать.

Он поспешил выйти из кабинета профессора, чтобы Констанс, когда ее приведут в чувство, больше не видела их. Когда он внес Веронику в палату и осторожно опустил на пол, устланный мягким белым ковром, она подняла к нему лицо и безмятежно улыбнулась. Глядя на ее улыбку, он не мог поверить, что эта девушка так много выстрадала.

— Я сейчас пришлю кого-нибудь из медсестер, чтобы тебе помогли одеться и собрать вещи, — сказал он, выходя из палаты. — Я заеду за тобой через пару часов. Надеюсь, к тому времени дождь закончится и погода будет летная.

Габриэле взял из дома только самое необходимое — и, разумеется, Джимми. На то, чтобы уложить их вещи, ушло бы несколько часов, а он не хотел терять время. Одежду, в конце концов, можно купить на месте, хотя вряд ли им понадобится много одежды там, куда он собирался ее увезти.

На вопрос дворецкого, когда они вернутся, он ответил, чтобы их не ждали здесь в ближайшее время. Он вполне допускал, что они больше никогда не вернутся в Рим — более того, был почти уверен в этом. Впоследствии он, быть может, распорядится продать дом. Ему не было жаль расставаться с этим домом, который он раньше так любил и которым так гордился. В конце концов, дом — это всего лишь дом. Там, где он и Вероника решат поселиться, он купит или построит другой дом и обставит его так, как нравится ему, — так, как нравится ей.

Пилот, с которым он созвонился, чтобы предупредить о предстоящем путешествии, сказал, что, несмотря на дождь, погода летная. Габриэле был уверен, что длительное путешествие, которое он собирался предпринять вместе с Вероникой, не покажется ей утомительным. Она всегда говорила, что ей нравится летать, а в его самолете она будет чувствовать себя как дома. Там она найдет все, что только может ей понадобиться — от горячей ванны до мягкой постели. Он был рад, что в свое время позаботился о том, чтобы его самолет был оборудован должным образом — вполне возможно, что в ближайшие месяцы они будут очень много путешествовать.