С отцами вместе - Николай Ященко

Химоза посмотрел на свои ладони, о чем-то раздумывая, и принялся снова катать невидимый шарик.

— Розу называют нежным цветком любви. А на самом деле она убийца. Окажись вместе с ней в вазе резеда, роза разгневается и через полчаса ее противница уронит свои головки. Но и царица цветов при этом долго не живет. Смертоносные капли резеды, падая с ее стебельков в воду, губят розу… Пойдем дальше. Всем вам знаком белоснежный ландыш. Однако он не так прекрасен, как кажется. Ландыш ненавидит все весенние цветы. Попадая к ним, он испускает страшной силы запах и убивает их. Нарцисс хорош, пока не оказался вместе с незабудками. Голубые и привлекательные, они гибнут от такого соседства… Но хватит примеров. Я думаю, что вывод напрашивается сам собой: не собирайте разные цветы в одну вазу, не объединяйтесь в один союз, если вы не одинаковы!..

Дама в шляпе восторгалась:

— Браво, браво, Геннадий Аркадьевич!

— Напустил туману! — крикнул с места Васюрка.

К сцене, прихрамывая на правую ногу, подошел Блохин.

Нарядная дама крикнула ему:

— Здесь собрание молодежи, а не бородатых и усатых мужиков!

Блохин поклонился ей:

— И, конечно, не перезрелых дам! Вы-то как сюда попали?

— Я забочусь о воспитании собственной дочери! — Левая рука дамы опустилась на голову сидящей рядом девушки.

— А я забочусь о воспитании всей молодежи! — Блохин обвел рукой сидящих.

— Кто это возложил на вас такую великую миссию, разрешите спросить? — все более раздражалась дама.

— Партия большевиков! Ясно?

— Не лезьте не в свое дело! — прогудел регент.

Блохин повернулся к руководителю хора.

— И вы ту же песню поете! Зачем сюда пожаловали?

— Геннадий Аркадьевич пригласил меня по делам службы! — Регент указал на Химозу.

— Какому же богу вы сегодня служите вместе с Геннадием Аркадьевичем? — усмехнулся Блохин. — Можете не отвечать! Знаю! Эсеровскому!

Химоза выбежал на край сцены, нагнулся к Блохину, роняя пенсне.

— Как председатель данного собрания, я запрещаю вам выступать! Вы не просили слова!

Блохин весело потеребил свою клинообразную бородку.

— Председатель должен сидеть за столом, а не бегать по сцене!

В зале засмеялись. Химоза попятился к столу.

— Поддай им, Усатый, жару!

Многим было известно, что Блохин — старый большевик и в годы семеновщины возглавлял в поселке подпольную организацию, работая под кличкой Усатый.

— Революция дала нам право иногда не просить слова, а брать его, — спокойно отпарировал Блохин. — А кто не хочет меня слушать, тот может уйти. Существует и такое право!

— Долой Усатого! — крикнул какой-то юноша и спрятался за спину регента.

Блохин поднялся на сцену.

— Криками меня не запугаешь. Пусть запомнят это молокососы и те, кто их учит! Но не будем отвлекаться от главного… Перед собранием комсомольцы пели да не допели, о чем толкует нам эсер. О чем толкуют Геннадий Аркадьевич и иже с ним?

В зале раздался гневный выкрик Кости Кравченко:

— Эсеры в Ленина стреляли отравленными пулями!

— Это их работа! — подтвердил Блохин. — Но они действуют не только револьверами. У них слова пропитаны ядом. Вас, молодых, они убаюкивают красивыми словами, уводят от классовой борьбы, тушат в вас революционный пыл, хотят превратить вас в безропотных и бессильных…

— Крой их, Усатый, по самое некуда! — шумел за столом Митя Мокин.

Химоза дернул его за рубаху.

— Научитесь вести себя в обществе!

— Научусь, когда всех врагов расколошматим!

Шум скоро утих, и голос Блохина гулко разносился по залу.

— И учитель, и регент, и нервная особа в шляпе — все они агитируют за соучраб. Впрочем, не только они! Вот в президиуме сидит сынок члена правления общества потребителей Кикадзе. Папаша — меньшевик, сынок его подпевала. В этой же компании аптекарь и другие. Они, конечно, тоже за соучраб, против комсомола. А почему? В соучрабе только и слышишь: «Мы за расцвет культуры». Но соучраб не идет дальше благотворительных спектаклей и хорового кружка. План Геннадия Аркадьевича прост: молодежь должна замкнуться в танцевальном кругу. А борьба не кончена, Советская Россия окружена врагами, еще льется кровь…

— У них сегодня в программе падеспань, — не выдержал Васюрка.

— Я знаю! Они в нардоме танцы затеяли. Смотрите, мол, как весело живет молодежь соучраба. Приманку придумали. Конечно, кое-кто попадается на эту удочку…

Костя толкнул локтем в бок Кузю, а Вера шепнула Проньке на ухо: «Эх вы, растяпы!»

Уже никто не перебивал Блохина…

— Я вам прямо скажу, друзья. В комсомоле труднее. В соучрабе танцы, а в комсомольской ячейке военные занятия, все комсомольцы — бойцы. Кто не может держать винтовки, того ячейка не принимает…

«Я удержу, — подумал Ленька Индеец, — только бы дали, а то скажут, что нет полных пятнадцати».

Слова о винтовке тронули и других зареченских ребят. Костя знал, что отец вступил в партию большевиков, он принес домой партбилет и винтовку. Костя однажды в лесу пробовал стрелять боевыми патронами. Здорово толкало в плечо, но зато с винтовкой чувствуешь себя в сто раз сильнее. Вера волновалась по-своему: «А вдруг тяжелая, как ее носить? Когда стреляешь, наверное, надо закрывать глаза». Васюрка решил твердо: «Вступлю в комсомол, стрелять недолго научиться, из дробовика-то умею, в фуражку на лету попадаю». Кузя сжался комочком. «Прощай, винтовочка, связался с этим соучрабом». Пронька не спускал глаз с Блохина. «В крайнем случае его попрошу, чтобы простили. Винтовки я не боюсь, могу любое задание выполнить…»

— Вчера, как вы знаете, — говорил Блохин, — освобождена Чита, — но враг не добит, винтовка нам еще понадобится, нельзя ее снимать с плеча. И молоток нам нужен и лопата. В тупике за депо и на запасном станционном пути целое кладбище потушенных паровозов и разбитых вагонов. Сколько у комсомольцев работы! Танцевать в соучрабе легко, но, я скажу вам, молодые друзья, никто, кроме комсомола, не защитит интересов рабочей и учащейся молодежи. Идите в комсомол!..

Блохин шагнул к столу.

— Вы, Геннадий Аркадьевич, говорили, что революция дала право на создание союзов. Знаете что… Не для того рабочие и крестьяне взяли власть в свои руки, чтобы буржуазия объединялась в союзы и выступала опять же против рабочих и крестьян!

Химоза ехидно ухмыльнулся.

— Не забывайте, что мы живем не в Совдепии, а в Дэ-вэ-эр!

— Это не навеки! — громко и уверенно произнес Блохин и прыгнул со сцены в зал.

Пока он шел к своему месту, Костя провожал его глазами. «Усатый, наверное, все знает… Раз Читу взяли, значит, и у нас будет советская власть». Над столом президиума закачался Химоза.

— Полагаю, что собрание на этом можно закончить. Поскольку мнения равные, пусть соучраб проведет свое собрание, а комсомол свое. В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань!..

— Не на той дудке играешь! — Митя Мокин отодвинул рукой Химозу от стола. — Не нравится тебе наше собрание, — уходи и забирай свое охвостье!

— Это наше собрание, и мы вас не приглашали! — вспыхнул молчавший до сих пор за столом Кикадзе.

Васюрка встал на скамью, повесил на трость шляпу и замахал ею.

— Даешь комсомол!

— Даешь комсомол! — закричали на других скамьях.

— Прекратить собрание! — ревел густым басом регент.

Мокин левой рукой взял лампу, а правую, сжатую в огромный кулачище, опустил на стол.

— Не бузить! В настоящий текущий момент молодежь не может жить без комсомола! Я призываю вас, товарищи, под наше знамя!

Химоза задергал головой, затопал ногами.

— Мы не пойдем под ваше знамя, оно запятнано кровью лучших людей России!

— Что-о? — Митя Мокин огромными и сильными руками сгреб Химозу в охапку, поднес его на край сцены и сбросил в зал. Химоза растянулся на полу, но моментально вскочил и побежал к выходной двери. Федя-большевичок приподнял скамью и перевернул ее вместе с двумя членами президиума. Ученики скрылись за кулисами. В зале засвистели.

— Бей буржуйчиков!

Все повскакали с мест, каждый кричал что-то свое. Регент, часто оглядываясь, грузно прошел к двери, за ним пронеслась дама в шляпе, держа за руку дочь. Десятка два юношей и девушек проследовали за ними. Убегающим дружно улюлюкали. Васюрка кричал:

— Катись колбаской!

Митя усиленно стучал по столу.

— Довольно бузы, товарищи!..

Федя-большевичок стоял, уперев руки в бока, и хохотал. Услышав призыв Мокина к порядку, он поставил на ножки скамейку, придвинул ее ближе к столу и сел.

— Крикуны ушли, — заговорил охрипший Мокин. — Мы поганых и близко к своему знамени не подпустим, потому что в песне поется: «Над миром наше знамя веет, оно горит и ярко рдеет, то кровь работников на нем, то наша кровь горит огнем»… Будем толковать о деле. Слесарь Комогорцев хочет поставить вопрос ребром. Высказывайся, Федя!..

Комогорцев уперся обеими руками о колени, быстро встал.