Зверь из Жеводана - Абель Шевале

Зверь этот был крупнее волка, с мощной и широкой грудью, с густой пушистой шерстью на передней части тела, но с каким-то очень узким задом, покрытым короткой шерстью. Изабель издала душераздирающий вопль. Дед девочек и его брат, а также их отец и дядя, то есть все мужчины из семейства Лебр, а также Жан Роллан и Пьер Бони, погонщики быков, работали в то время на соседнем поле. Они услыхали крик девочки и примчались на помощь, но увидели только, как Зверь волок Маргариту по направлению к лесу Монмусье, до которого было туазов 500, не больше. Они хорошо рассмотрели чудовище и смогли достаточно точно его описать: бока рыжевато-черные, пятнистые, на спине – черная полоса, голова плоская и вытянутая, длинный пушистый хвост. Животное походило на волка, но все же это был не волк, в этом крестьяне могли поклясться. Маленькую Маргариту нашли мертвой: у нее была откушена левая щека, на шее виднелись глубокие раны от клыков, череп пробит. Местный кюре тотчас же составил протокол, под которым поставили свои подписи двое мужчин из семейства Лебр, умевшие писать, а также их соседи Югон, Жоани, Виньяль и Мартен, прибывшие на место трагедии уже после того, как пролилась кровь.

Через два дня другое животное, очень похожее на Зверя, но гораздо меньшего размера, было замечено неподалеку от деревни; у него были уши, как у волкодава, а шерсть на животе отличалась необычайной длиной.

– Мать и дочь...– сказал мне отец, узнав о том, что произошло.– Пойдем поглядим.

Солнце припекало совсем по-летнему, на склонах гор таяли снега. Мы пошли почему-то не прямо к Клавьер-ан-Монтань, а сначала направились к Польяку и Бессеру. Когда же я спросил, почему мы идем именно этой дорогой, отец сказал:

– Если ищешь гнездо, загляни в заросли кустарника.

Если забраться в горы выше Дарна, то окажешься на трибуне естественного цирка, на арене которого Зверь так часто и так долго вел свою кровавую игру, разрывая на части детские тела. В самой глубине, внизу, чернел мрачный лес Теназер, сзади вырисовывалась голая, угрюмая вершина Монмуше. Чуть ближе, почти соприкасаясь между собой, лепились домишки Бессе, Нозероля, Озенка, а ниже на склонах гор виднелись проплешины осыпей и оползней. Прямо перед тобой лежал Овер, расположенный на бугре, своими очертаниями напоминавший лемех плуга. Чуть дальше – небольшая впадина, как раз между Овером и Муше, именно через нее можно было пройти на другую сторону горной цепи, в Овернь. Внизу, прямо у наших ног, лежал Бессер, куда мы с отцом и добрались до полудня. Деревушка словно вымерла. Дорога, огороженная с двух сторон длинными гранитными плитами, вбитыми в землю, превратилась в канаву, заполненную полурастаявшим снегом. В Бессере были два места, куда чаще всего приходили жители: два источника, из которых брали воду. Один находился чуть выше церкви, другой – чуть ниже. Отец направился к нижнему источнику и уселся на большом валуне, обратившись лицом к Дарну, отделенному от Бессера узким, но глубоким ущельем. Мимо нас прошла какая-то старуха с охапкой базилика, маленькая, сгорбленная, в заношенном, линялом платье, из-под рваного подола которого сверкали худые лодыжки. Она ушла, а запах базилика еще долго ощущался в воздухе... «Вот все, что остается», – промолвил отец, но объяснить свою мысль не пожелал. В полдень на деревенской колокольне, как обычно, зазвонил колокол, звонил как-то робко, нехотя, будто бы ему было стыдно за то, что так часто по его вине раздавались звуки набата. Из-за ограды на паперть вышел какой-то мужчина. Я узнал его: то был Пьер Шатель. Мы обменялись приветствиями, а затем мой отец спросил:

– Твой отец сейчас в Дарне?

– Он был там сегодня утром.

– А Антуан?

Пьер неопределенно пожал плечами.

– Он что же, как всегда, в лесу Теназер?– не отставал отец.

– Да мы его давно не видели...

Съев по куску хлеба и запив сей скудный обед водой из источника, мы отправились к Нозеролю и Оверу, а потом углубились в лес, который тянулся до самой Оверни. Отец явно что-то искал, скорее всего, какие-то следы. Он остановился около жалкой лачуги, кое-как сложенной из необработанных камней. Земля в этом месте была мягкая, жирная. На ней четко выделялись совсем свежие следы, оставленные мужчиной в сабо, а также многочисленные отпечатки лап то ли собаки, то ли волка. Следы виднелись повсюду: и на подтаявшем снегу на склоне горы выше хижины, и на слое глины, обнажившемся чуть ниже по склону. Сама хижина была пуста. В углу лежала охапка соломы и хвороста. Никаких остатков пищи, ни крошки.

Мы провели около часа в густой чаще, наблюдая за хижиной. Я спросил отца:

– Так это тут живет Антуан Шатель?

Ответом мне было лишь молчание.

– Отец, вы пришли посмотреть, не живёт ли с ним тут Жюльена?

– Жюльена сейчас в раю, у Господа Бога, сынок.

Отец перекрестился, и мы покинули это уединённое дикое место. Я все никак не мог угомониться и приставал к отцу с расспросами:

– Значит, вы хотели посмотреть, нет ли здесь Антуана Шателя?

– Он был там вместе со своими собаками.

– Ну, это-то я и сам видел, ведь я отнюдь не слеп, но я никак не мог понять, чего хотел мой отец.

В месте, именуемом у нас «павильоном», есть скала, которую издавна называют Качающейся скалой. Мой отец отправился к ней один. Он ступал очень осторожно, практически крался к ней, словно боялся кого-то спугнуть. Он внимательно осмотрел основание скалы, крупные валуны, местность вокруг, но, очевидно, ничего не нашел. Мы вместе вернулись в Польяк через Озенк и Онте-От.

Следует сказать, что в Польяке рядом с церковью есть дикое, хаотичное нагромождение скал, и тот зубец, что обращен на восток, всегда удивлял меня своей формой, ибо он образует естественный выступ или навес, если вам угодно. Нельзя сказать, что эти скалы столь же велики, как те, что высятся у Серверет, но все же, если бы рухнула самая малая из них, она непременно разрушила бы дом. И вот мой отец рискнул залезть в пещеру, образованную нависшей скалой, и принялся осматривать мох и лишайники, покрывавшие как пол, так и потолок этого таинственного места, которое вполне могло служить логовом какому-нибудь хищнику. Нашел ли он то, что искал, я так и не понял.

Однако, когда по дороге домой мы проходили мимо места, именуемого Круа-дю-Фо (крест в Фо.– прим. пер.), он остановился, несколько раз перекрестился, опустился на колени и обнял гранитное основание огромного распятия.

– Вот так, обхватить поперек тела, если понадобится... Взять в охапку...– пробормотал он.

– Что взять в охапку? Зачем?

– Чтобы покончить с ним...

Я понял, что отец говорил о Звере, но вот только что же он имеет в виду, мне было неясно. В течение недели отец бродил по округе и разыскивал места, где в скалах сама природа создала пещеры, подобные той, что мы видели в Польяке. Он таскал с собой тяжелый железный лом с остро заточенным концом и длиннющий буковый шест, коим он без устали шарил во всех трещинах. Он совал этот шест в небольшие углубления у подножия скал и валунов, а затем, действуя шестом как рычагом, пытался приподнять те камни, что не слишком плотно прилегали к земле. За этим занятием люди заставали отца в Польяке и Ликоне. Он дошел до Сервет и даже до Лорсьера. Мой добрый друг, викарий из Прюньера, встретил отца в глубоком ущелье, по дну которого протекала река Трюйер, и увидел, что тот пытается вбить свой лом между двумя большими каменными глыбами, нависшими над самой водой. Означало ли это, что мой отец окончательно сошел с ума? Вполне возможно, что смерть Жюльены, долгие месяцы постоянной тревоги и бесконечных тяжких трудов, не принесших успеха, и мошенничество сильных мира сего могли весьма неблагоприятно сказаться на его рассудке. Что он искал в этих пещерах? Про некоторые из них в нашем крае ходили очень недобрые слухи; говорили, что там давным-давно поклонялись своим божествам язычники, а иногда собирались колдуны и ведьмы... Неужто он полагал, что сумеет обнаружить в одной из них убежище Зверя? Или он надеялся своими действиями выгнать Зверя из логова? А может, он думал, что из пещеры выскочит не животное, а какой-то злой дух? Дьявол? Или какое-то чудовищное отродье, ходящее на двух ногах и именующее себя человеком?