Солнца Скорпиона - Кеннет Балмер

Согласно моей просьбе, которую я высказал во время своего последнего визита, друзья нашли Пророка. Теперь он ждал меня.

Кажется довольно очевидным, что действия Делии, которая из любви ко мне подняла на мои поиски всю свою империю, расстроили планы Звездных Владык. Я даже предположить не мог, какие трудности она преодолела, организуя эту экспедицию. Тару не желал обсуждать эту тему, а Воманус просто шарахался от подобных разговоров. Это был славный симпатичный малый, ему не хватало только той дисциплинированности, которая появляется у человека в условиях, когда необходимо выжить. Но Звездные Владыки — ибо, как уже сказано, к этому времени я окончательно убедил себя, что мое присутствие в данное время в Магдаге подстроено ими — Звездные Владыки перенесли меня сюда через пропасть в четыреста световых лет, и здесь меня должны ждать труды за которые я должен взяться.

Что это за труды — представлялось до болезненности очевидным.

Пророк ничуть не изменился. Все те же седые волосы и борода, все тот же рьяный праведный мятежный пыл.

— Рабочие восстанут, Писец, — его звучный голос раскатился по помещению — Слишком долго мы страдали. Время пришло, и мы знаем тайны душ магнатов, — он обвел присутствующих рабочих горящим от экзальтации взглядом, и восторг фанатика заострил черты его худого лица.

— Мы знаем! — поддержал Генал, лицо которого отражало тот же воодушевляющий его беззаветный фанатизм.

— Да, мы знаем! Время пришло, — откликнулся Пугнарсес, мрачно сверкнув глазами в сторону собравшихся людей и полулюдей, готовых возглавить бунт.

Мы начали составлять планы. Я слушал. Они приняли меня, поскольку я уже показал себя в деле, а когда я пообещал обеспечить их оружием в доказательство своих намерений, то был признан их братом-мятежником.

Но разговор ограничивался выражением всяких возвышенных чувств, страстей, ненависти и гнева, а также длинным и подробным описанием того, что они сделают с магнатами, как только те окажутся в их власти. Меня это начинало раздражать.

Наконец я встал. Все смолкли.

— Вы впустую мелете языками, — заявил я. По толпе прокатился возмущенный ропот, но я упокоил их. — Вы болтаете о том, как скуете магнатов и заставите их бригадами волочь камни, и о кнутах у вас в руках. Вы что, забыли? У магнатов в руках длинные мечи, и они одеты в кольчуги! Они обучены сражаться! А вы?

Генал вскочил, его лицо побагровело от ярости.

— Мы — рабочие, невольники, но мы умеем драться…

— Я могу достать вам мечи, копья, некоторое число кольчуг — но не достаточно. Как же, мой доблестный Генал вы собираетесь драться с магнатами?

Когда я заставил их посмотреть правде в глаза, в той лачуге закрутились такие страсти, такие темные муки, такие страсти разочарования и безысходности, что ни у кого не нашлось — тогда — ни времени ни желания задаться вопросом, а где же я возьму для них оружие. Еду я приносил с собой, не желая обременять друзей, и в лачуге Генала и Пугнарсеса лежали спрятанные в яме под соломой полдюжины мечей, плотно завернутых в промасленные мешки и прикрытых утрамбованной землей.

Разговор, гудя и кружась, вертелся вокруг одной и той же темы. Я снова замолчал, давая им выговориться. После этого им самим придется взглянуть правде в глаза.

Наконец наступило молчание. Пугнарсес стискивал кулаки и время от времени ударял кулаком по земляному полу. Генал, как я видел, едва сдерживал слезы, но не надломился. Он смотрел на меня. Я увидел этот взгляд. И понял, что скоро настанет время для суровых фактов. Болан, великан с блестящей и сиявшей на свету совершенно безволосой головой, крякнул. Когда-то его обрили, как раба, и с тех пор волосы у него так и не отросли. Однако он подымал такие обтесанные каменные глыбы, с какими иные справлялись лишь втроем.

— Что скажешь, Писец? — обратился он ко мне, напрямик, без всяких хитростей, как атакующий чункра. — Ты можешь только пугать и говорить о нашей обреченности — или можешь напророчить что-то более действенное?

— Да, Писец! — подхватил Генал, а вслед за ним ещё один или двое других. — Скажи нам, что ты задумал.

Пугнарсес, как я заметил, промолчал. Ну, в конечном итоге он тоже поддержит меня и подчинился, поскольку только так он мог осуществить своё заветное желание — сравняться с магнатами.

И я рассказал им.

В моем плане не было ничего гениального. Только мечтатели могут надеяться изобрести нечто настолько совершенно новое, чего ещё не бывало под солнцами Крегена — разумеется всегда исключая служителей науки и искусства.

— Достоинства этого плана очевидны, — закончил я. — Равно как и его недостатки. Все это займет больше времени, чем хотелось бы.

— Больше! — вскинулся Пугнарсес. — Да, слишком долго! Дай нам оружие, и мы перебьем магнатов и всех их зверей-стражников!

— Но, Пугнарсес, — проговорил массируя лысый череп Болан. — Писец же только что все нам растолковал, и, по-моему, он говорит верно. Нельзя разбить магнатов и их наемников просто толпой, вооруженной несколькими мечами и балассовыми палками!

— Вы должны учиться, — сказал я, вкладывая в слова всю силу, какую мог. — Мы должны выковать из рабочих и невольников армию, способную уничтожить рабство в Магдаге.

Они закивали, по прежнему убежденные пока лишь наполовину. Я пустился в более пространные объяснения, что именно собирался делать. Признаться, все это было элементарным и очевидным, но для человека, который надрывается на солнцепеке, нестерпима сама мысль о каждом лишнем дне под плетью отделяющем его от свободы. — Окажите мне помощь и поддержку; передайте мне полномочия приказывать и организовывать, и мы восстанем, превратившись в мощное и острое оружие, — я обвел их требовательным взглядом, ожидая ответа.

Я снова чувствовал себя живым и при этом пробуждении к жизни приходилось сожалеть о том, что вызвавшие его средства не могут быть столь же умеренными, как цели. Однако моя природа велит мне принимать вызов и первым наносить удар тому, кто стремится убить меня.

— Я создам вам ядро нашей армии — бойцов, которые будут пользоваться тем оружием, которое я принесу и тем, которое мы сделаем сами. Мне надо, чтобы вы начали делать оружие — но только то, которое я вам укажу, и никакого другого. Я ценю свободу и волю больше, чем многие, ибо меня лишили свободы непостижимым для вас образом — но если я скажу, что галерный раб разбирается в рабстве, то, знаю, вы не станете спорить.

Речь моя вышла несколько путаной, но я убедил их. Я получил полную власть выковать из рабов это самое воинское оружие — живую силу. Это было необходимо. Теперь я мог рассматривать наше восстание в чисто военных категориях. Только так можно было сохранить чувство реальности и соразмерности происходящего. Я хотел иметь небольшую, хорошо обученную армийку, способную устроить магнатам блицкриг, так чтобы устремившаяся вдогон огромная масса рабочих и невольников могла повалить следом за ней и сожрать сваленную тушу.