В дебрях Атласа - Эмилио Сальгари

Даже Хасси сделал отрицательный жест. Мулей же, менее брезгливый и мучимый лихорадочной жаждой, бросился к телу льва и пил до тех пор, пока еще оставалась хоть капля крови.

— Правда, марабут, что не так противно?

Мулей скривил гримасу.

— Вы уж очень избалованы, господа, — сказал смеясь Энрике, — что касается меня, то, приди только другой лев, я воспользуюсь и им также. Кстати, что делают наши друзья? Кажется, баталия кончилась и они отдыхают.

— Действительно, ничего не слышно, — сказал Хасси.

— Ушли они, что ли?

— Гм!..

— Надо удостовериться.

— Кто осмелится высунуть голову? — спросил граф.

— Я, — ответил без запинки тосканец, — но прежде головы высуну пару пистолетов. Папаша мавр, дай мне твои, они превосходно стреляют.

— Это большая неосторожность, — сказал Хасси, все же передавая ему просимое оружие. — Тут, может быть, спрятался у входа какой-нибудь лев или гиена, ты знаешь, какой у них тонкий слух.

— Не можем же мы оставаться в этой ужасной неизвестности. А что, если звери ушли?

— Увидим.

Тосканец взвел курки и, держа оружие в руках, начал тихо всходить по лесенке, Хасси же и Ару подняли свои ружья к отверстию, чтобы защитить его от случайного нападения.

XVIII. Караван бедуинов

Поднявшись до верхних ступенек, Энрике остановился, как бы потеряв мужество двигаться вперед.

Он побледнел; большие капли пота падали с его лба, поднятые с оружием руки дрожали. — Черт побери! — пробормотал он. — Можно бы подумать, что я боюсь!..

Товарищи, заметив его столь естественное волнение, делали ему знаки, чтобы он вернулся, но храбрый легионер только пожал плечами.

— Я не ребенок, — прошептал он, — чтобы так постыдно ретироваться. У меня четыре пули, и я, в конце концов, сумею всадить их куда следует.

Он стал прислушиваться. Ни один звук не прерывал царившую в пустыне тишину; но до слуха легионера долетели неясные звуки, похожие на дыхание толпы живых существ.

— Поборовшись друг с другом, они заснули, — пробормотал тосканец. — Теперь, зная, что всякий индивид, человек или животное, громко храпящий, не опасен, я могу отважиться посмотреть, что делается вокруг этой проклятой самим Пророком куббы. Ну, друг мой, не будь тряпкой!

Держа наготове пистолеты, стараясь не производить ни малейшего шума, он поднялся на последнюю ступень и высунул голову в отверстие.

Он не ошибся. Шакалы, гиены и львы крепко спали, прислонившись друг к другу, и вокруг, и внутри куббы.

При свете взошедшей луны Энрике мог окинуть взглядом спящий лагерь.

— Они, должно быть, и в самом деле решили съесть наши бифштексы! — сказал он. — Если бы с нами был этот каналья Бассо, он наверное пожертвовал бы им марабута и старого Ару. Мы же порядочные люди и предложим им только свинец, но зато в большом количестве.

Он хотел удалиться, когда среди спящих поднялась громадная голова и перед легионером заблестели два огненных глаза.

Энрике остановился и опустил пистолеты, чтобы стволы их не светились при луне.

Он понял, что имеет дело с одним из длинногривых существ, которые громко ревут, но еще лучше терзают свою добычу.

«Эх, кабы сюда фотографа, — подумал Энрике. — Однако я лучше бы себя чувствовал в склера».

Он взглянул на льва, который, зевая, показывал зубы, страшные даже для крокодила; потом, видя, что он еще не решается встать, Энрике начал, еле дыша и двигаясь, чтобы не вызвать нападения, спускаться.

Едва только его голова оказалась ниже отверстия и, стало быть, вне опасности от львиной лапы, он бросился вниз по лестнице.

Не успел он достигнуть земли, как в отверстии пропал свет луны, будто что-то большое заткнуло его.

— Что это, лунное затмение? — воскликнул Энрике. — Здесь совсем темно.

— Отверстие закрыли, — сказал Хасси.

— Кто этот злодей?

— Зверь какой-нибудь, — ответил граф.

— Новый визит? Добро пожаловать. Мне уже опять пить хочется. Фонтаны сами приходят к нам. Эй, друг! Ты ловко попал! Здесь много людей, только тебе, приятель, поживиться ими не придется!

Зверь, заслонив головой отверстие, ответил могучим рыком и остался на своем месте. Тосканец разозлился:

— Убирайся отсюда, несчастный! Ты слишком любопытен! Твой товарищ был более воспитан!

В гробнице раздалось эхо громкого рычания.

— Напрасно представляться, — сказал легионер, — мы знаем этих так называемых царей Атласа и предупреждаем ваше величество, что мы люди решительные и не продадим дешево свои шкуры. У тебя есть кровь, и я ее выпью. Ару, дай мне ружье.

— Что ты хочешь делать, Энрике? — закричал граф. — Он нас не трогает, пусть смотрит.

— Я не люблю любопытных, — сказал легионер.

В эту минуту темная масса двинулась, пропуская немного лунного света.

— Вот и прошло затмение, — ответил вечный балагур, — но не прошла опасность. Я потеряю шапку, но приобрету шкуру еще одного льва. Черт бы их побрал, они мне уже по горло надоели, эти звери, и я пить хочу. Ружье, Ару.

— Вот оно, господин, — ответил старый негр.

— Видел ли ты, как ловят льва шляпой?

— Нет, господин.

— Это игра, которой ты можешь научить своих соотечественников, если у них есть шапки, что довольно сомнительно: вы, кажется, менее всех нуждаетесь в шляпах.

— Ты с ума сходишь, Энрике? — спросил граф, не понимая, что хочет сделать этот оригинал.

— Я не марабут, — важно ответил тосканец, — не правда ли, Мулей-Хари?

Святой человек нашел лучшим промолчать.

— Ты слишком много шутишь со львами, — сказал граф.

— Я шутил и с крысами, наполнявшими судно моего отца.

— Что за сравнение!

— Ты не знаешь, граф, они были так свирепы, что в одну ночь чуть не отгрызли мне нос и ухо. На мне есть след их страшных зубов. Папаша Хасси, твое ружье заряжено?

— Только нажми курок.

— Так я тебе покажу, как итальянцы ловят львов. Нам достаточно ничтожной шапки.

Граф не мог удержать улыбки.

— Как послушаешь этого хвастуна, подумаешь, что Италия полна диких зверей.

— У нас разбойники, которые порой опаснее львов. Ну, на охоту! Он снял свой картуз, надел его на дуло ружья и, на этот раз совершенно спокойно, начал подниматься по лестнице. Видно было, что он твердо верил в успех своей затеи.

— Я понял, — сказал граф, — ты же, Хасси, возьми ружье и будь готов защитить товарища при нападении. Неизвестно, что может случиться.

— Я ни на секунду не потеряю из виду твоего друга, сын мой, — ответил мавр.

В это мгновение свет опять исчез перед отверстием. Громадное животное снова заслонило его и на этот раз крайне интересовалось тем, что делается внутри.

Тосканец, впрочем, не остановился. Он продолжал подыматься, высоко держа ружье, с намерением выстрелить в льва, когда он схватит зубами картуз. Почти оглушивший его рев остановил его на одной из верхних ступеней.