Перекресток: путешествие среди армян - Филип Марсден

Один старичок услаждал мой слух сбивчивым рассказом о времени, проведенном в Англии, – четырех счастливых годах между войнами в английской начальной школе.

– Я любил крикет – никогда толком не мог усвоить правила игры, но, ей-богу, это было очень здорово. – Взяв в руку кочергу, он встал перед воображаемыми воротами. – Смотрите: я в полузащите – вперед – удар отражен. Правильно?

– Очень хорошо, – одобрил я. – Хотя отражать удары – это скорее дело боулера.

– Боулинг, конечно! Я любил боулинг…

Получив короткий выговор от жены на армянском, старичок послушно отложил кочергу и спросил:

– Ну, где же священник?

– Он опоздает, – сказала ему жена. – У него сегодня венчание.

– Свадьба, а? Не припомню, когда я в последний раз был на свадьбе.

Я тоже не мог вспомнить. На армянской свадьбе я не был ни разу. Все сборища, на которых мне пришлось присутствовать, так или иначе были связаны со смертью: похороны в Иерусалиме, поминовение жертв землетрясения и резни, плач о погибших в Карабахе… Все эти траурные даты словно брались за руки, образуя освященный армянской традицией и хорошо отрепетированный фестиваль скорби.

Когда священник наконец появился, его осанистая фигура с бородой, в черном одеянии, казалось, наполнила собою всю комнату. Старики безмолвно наблюдали, как он откинул замок на своем чемодане и достал оттуда изумрудно-зеленый головной убор, надеваемый на похоронах; водрузив его на голову, он сделал круг, обойдя стол, произнес несколько молитв, поднял стакан вьетнамской водки и воткнул вилку в ломтик ветчины. Пиршество началось.

Все сразу разговорились. За несколько минут я услышал разговоры как минимум на пяти разных языках: румынском, армянском, английском, венгерском и турецком. Справа от меня сидел восьмидесятидвухлетний старик, которому пришлось бежать из Коньи в 1915 году. Окружающие перемывали косточки его новой жене:

– …вдохнула в него новую жизнь…

– …отправляет его спать пораньше…

– …и в могилу тоже отправит пораньше…

Старик счастливо улыбнулся и опрокинул свою рюмку водки.

– Она армянка? – спросил я.

– Нет, румынка. У меня первые две жены были армянки, но когда встретилась эта, я подумал: почему бы и нет? Она очень красивая, и ей всего только пятьдесят три года.

С другой стороны сидел игрок в крикет. Его английский звучал словно в ролике с новостями.

– Извините, – сказал он. – Вам придется говорить громче. Я на это ухо туговат. Сталинград, знаете ли.

– Русские или немцы?

– Немцы, кавалерия. Это был настоящий ад. Доскакал верхом до Сталинграда, съел собственную лошадь и вернулся назад пешком. Две тысячи километров, знаете ли. Ад кромешный, одним словом. Потом пришли русские, и я сражался на их стороне.

– А кто вам больше пришелся по душе?

– Никто. Но мне нравилась война – лошади, опасность. Знаете, какая была самая большая опасность?

– Какая?

Он наклонился ко мне и понизил голос:

– Сифилис, старина. Адская болезнь. Отец умер еще в Первую мировую, и некому было меня просветить на этот счет. Но я всегда очень тщательно мыл руки.

У армян еще шла Пасха, и в течение трапезы священник время от времени возглашал: «Кристос ареав!» – «Христос воскрес!», после чего все поднимали рюмки и пили.

По завершении обеда сестра хозяина внесла пирог и поставила его перед священником. На пироге были разноцветные украшения и одна свеча. Священник зажег ее и поднял тарелку. Затем он начал читать долгое благословение всей жизни умершего доктора. Старики поднялись и взялись за край тарелки, а те, кому было трудно стоять, взялись за руки стоявших, образовав хрупкое старческое сообщество. Я обвел взглядом стол, призрачный круг лиц, бриллиантовые броши и шелковые перчатки и шляпы – и понял: передо мною было нечто почти исчезнувшее из жизни – последние могикане, прошлое румынских армян.

– Знаете ли вы, что определяет характер народа?

Мы сидели вокруг стола в помещении редакции «Арарата» с обычной группой праздных интеллигентов, любителей кофе, математиков и теоретиков. Варужан – скорее Варужан-астроном, чем Варужан – политический деятель – делился с нами своими мыслями о человеческих расах.

– Осадки, – объяснил он. – Осадки, ландшафт и погода. Возьмем англичан, – сказал он, указывая на меня. – В Англии всегда туманно. В Лондоне туман настолько густой, что они называют его «гороховый суп». Туман повсюду. О чем это нам говорит?

– Что англичане туманно мыслят?

– Что англичане любят гороховый суп?

– Что англичане сдержанны и холодны. Они смотрят на вас словно сквозь густой туман – сквозь «гороховый суп».

– А что вы скажете о румынах? – спросил я.

– В Румынии только невысокие холмы – настоящих гор нет. Поэтому румыны любят маленькие вещицы. Аккуратные упаковки. Посмотрите, как охотно они пользуются уменьшительными: вместо кофе они скажут кофеек, пирожное они назовут пирожницей, сигару – сигарочкой и тому подобное.

– А об армянах? Варужан улыбнулся:

– Вы достаточно давно знаете армян – что вы о них думаете?

Я не был уверен, что безоговорочно подписываюсь под его детерминистической теорией.

– Трудно сказать. На тех, с кем мне приходилось встречаться, сильное влияние оказало изгнание – потеря своей земли, а не ее особенности.

– Но как это повлияло на характер? Должны же у вас быть какие-то соображения по этому поводу. Не будьте туманным англичанином.

Я ответил, что, по моему мнению, изгнание и жизнь в изгнании выработали в армянах внутреннюю силу, силу духа, и это качество восхищает меня. Но возможно, это просто попытка сохранить память о своей утраченной земле.

Варужан кивнул.

– Но вы были в Западной Армении – возле Вана и прочих мест, что эта земля говорит вам об армянах?

– Западная Армения – пустынное место. Его посещают тени ушедших армян. Я пока не встречался с армянами, живущими на своей собственной земле. Вот почему я хочу добраться до Армении. Но могу сказать, что Западная Армения – одно из красивейших мест, которые я видел.

Варужан покачал головой и вздохнул. Одна из женщин произнесла:

– Говорят, что Ван – место, где находился рай.

– Да, мне приходилось слышать об этом. Вы считаете, что Адам был армянином?

– Должно быть!

– Поэтому, когда армяне были изгнаны из Анатолии, это было подобно изгнанию из Эдема, из райского сада. Дважды изгнаны: сначала Господом, затем турками. Возможно, именно это делает их вдвойне живучими.

Варужан задумался.

– Я думаю, что эта особая армянская сила духа появилась гораздо раньше 1915 года. Армяне всегда интересовались идеями. Возьмем астрономию…

– Варужан, – съязвила собеседница, – все разговоры сводит к астрономии.