Девочка, которую нельзя. Книга 2 (СИ) - Андриевская Стася

— Наоборот, уважаю, потому и пришёл. А насчёт конторы — сам проверь, уверен, коны у тебя остались.

— Ну допустим. А твой-то интерес в чём? Зачем тебе господин У?

— Это личное.

Алиев оскалился в понимающей ухмылке:

— Крышу от своих ищешь? Всё-таки прищемили? А ведь я ещё когда тебя к себе звал! А ты отказался, гордый…

Гордеев поднялся.

— Ладно, я понял. Но если вдруг вспомнишь такого Утешева и случайно узнаешь, как на него выйти — буду благодарен. — И уже на выходе остановился. — Кстати, слыхал что-нибудь о том, что Череп якобы жив на самом деле?

— Череп, это тот, который под Жагровскими ходил, и который бабу твою грохнул? Нет, не слыхал ничего такого. А что, в самом деле живой?

— Да если бы я знал, я б его лично… — хрустнув кулаком, Гордеев провёл большим пальцем по горлу. — Ладно, я ещё недели полторы в Москве, буду рад, если снова увидимся. По существу вопроса.

— Погоди! Ты, говорят, теперь дочку Черепа шпилишь? Что знаешь о том, зачем он на неё такую грандиозную охоту устроил?

Гордеев пожал плечами:

— Самому интересно.

— Потому и шпилишь?

Гордеев расслабленно рассмеялся.

— Подумай о моём вопросе, Тагир. Я в долгу не останусь.

Душное, мерцающее, бьющее басами по ушам нутро клуба выплюнуло Гордеева через служебный ход на заваленный коробками и поддонам двор. Сыпал снег, оглушающей тишиной висела ночь. Кивнув на прощание безопаснику Алиева, Гордеев вдохнул полной грудью и направился пешком вниз по улице.

Минут через сорок вошёл в двери неприметного хостела, оттуда к своему койка-месту. Вынул из сейфа сумку с вещами и отправился в душ.

Смыв с себя кабачный угар и запах голых тёлок, переоделся в обычные шмотки, те самые, которые покупал на прошлой неделе вместе со Славкой. Надевая, закрыл глаза — рубашка пахла ею. Не объяснить толком, потому что это не парфюм и не косметика. Просто невнятный тонкий аромат, от которого перед глазами тут же ярко всплывает образ…

Мотнув головой, открыл глаза. Это всё лирика, не имеющая отношения к делу. А вот разговор с Алиевым порадовал. Гордеев знал, что у того действительно нет прямого выхода на Утешева, слишком мелок. Но всё, что нужно было сказать — сказано. Кому надо, тот услышит. Остаётся ждать и наслаждаться затишьем перед большой охотой.

…Затишье мирно сопело, уткнувшись носом в подушку. На дорогу от хостела до гостиницы, у Гордеева ушло почти два часа. Он даже успел вздремнуть в такси и был теперь довольно бодр, но разомлевшее, парное Славкино тело под одеялом — словно кумар дурман-травы: стоит вдохнуть, и ты попал.

На ходу скидывая одежду, нырнул в тёплый кокон, к манящей сладости своей девочки. Накинулся, жадно подминая под себя, вдавливая её животом в постель, выцеловывая шею, плечи и спину. Протискиваясь в узкое, приветливо влажное лоно, дурея от её доступности, податливости.

Как малолетка, шмалящий тайком соседскую коноплю — он не мог ни остановиться уже, ни делать этого открыто. Но когда никто не видел… Когда Славка ещё туго соображала спросонья, он позволял себе и нежность, и даже беззвучный шёпот в её волосы: «девочка моя любимая… сладкая моя… единственная…» Подобным глупостям не было больше ни места, ни момента в его жизни. Да и эти урывки, по сути, — лишь медленное самоубийство. Он это понимал, но остановиться уже не мог. Как и не мог уже остановить лавину, которая неслась на них со страшной скоростью, предрекая близкий конец такому короткому и нежданному, словно сворованному у злодейки-судьбы счастью…

Глава 25

— Слав! — выдернул меня из глубокого расслабленного сна голос. — Славка, подъём!

Я открыла глаза и упёрлась взглядом в сосредоточенное лицо Игната.

— Полминуты на сборы!

Кинув что-то на постель, он метнулся в прихожку, а я растерянно схватилась за то, что он кинул, но даже не успела ничего понять, как Игнат приглушённо выругался от порога и, влетев в комнату, рванул меня за руку:

— Бежим!

Мы выскочили из номера и в дикой суете, заметались от двери к двери, которые Игнат пытался открыть целым веером карт-ключей в руке. За углом коридора громыхнула ведущая на этаж дверь, послышался топот. По ощущению — там была целая толпа сохраняющих тревожное гробовое молчание мужиков в тяжёлых ботинках.

Один из замков пикнул, и мы с Игнатом провалились в тёмное нутро пустого номера.

— Тихо! — шёпотом приказал Игнат и приник к глазку.

Топот пронёсся мимо.

— Две минуты, от силы три… — скорее самому себе, чем мне сообщил Игнат, и кинулся к окну.

Не отдёргивая тюля, выглянул на улицу. Выругался. Рванул в смежную комнату, распахнул дверь на лоджию.

Все лоджии этой стороны здания соединялись между собой проходами, запертыми красивыми узорчатыми решётками. Я ими всегда любовалась, и думала, как здорово придумано — и пространству остаётся воздух, и никто чужой не проберётся… Но сейчас эти решётки не пускали нас, словно замкнув в клетке, и от этого накатила паника.

Игнат свесился через перила лоджии, глянул вниз, с тринадцатого этажа, глянул наверх.

— Ну в принципе… Там всего три до крыши, ты как, подтягиваться умеешь?

Я ошалело попятилась.

— Я… Я не смогу… Я не смогу!

Игнат обернулся на моё блеяние, и с отчаянным рыком шлёпнул рукой по лицу.

— Чёрт, Слав… Ну просил же! Ладно, посторонись!

Я вжалась в стену, и Игнат в четыре коротких, мощных удара выбил витиеватую решёточку ногой. С виду это далось ему играючи, словно она была не кованая, а скручена из лёгкой проволоки. И всё бы ничего… если бы не так громко! Казалось, каждый удар отдаётся гудящей волной не только по всему этажу, но и на несколько кварталов предрассветного города.

Мы преодолевали лоджию за лоджией, под вспыхивающие окна испуганных постояльцев и даже их ругань вслед. Я вздрагивала от каждого удара и зажимала уши руками — как будто это могло приглушить грохот!

— Стоять! — раздался вдруг оклик от самого начала нашего пути. — Стоять, стрелять буду!

Я завизжала, но Игнат рванул меня за собой на следующий балкон, а оттуда — в открытый люк. Под требовательными окриками вдогонку, мы буквально слетели по ледяной пожарной лестнице на три этажа вниз и попали на технический пятак с мусоропроводом, антеннами и ещё какими-то конструкциями. Игнат заметался, ища выход, и нашёл его в коробе вентиляции.

— Вперёд, быстро! — срывая внешнюю решётку, приказал он.

Повизгивая от ужаса, я суетливо забралась в гулкую холодную кишку и засеменила на четвереньках вперёд. Сзади громыхало, и я даже боялась думать о том, что это может быть — просто слепо верила, что Игнат.

— Стой! — скомандовал он.

Я замерла. Развернуться целиком было невозможно — тесно. Тут уж либо пятиться, либо ползти вперёд, и я лишь свернула шею, вглядываясь, что там, сзади. А там Игнат пытался сладить с решёткой воздуховода, по которой я только что проползла, но даже не заметила.

По глазам мне ударил пронзительный луч фонаря от входа в вентиляцию.

— Стоять! — донёсся злой приказ, и щелчок выстрела, мгновенно отразившийся грохотом рикошета по стенам кишки…

Я завизжала и упала на живот, в панике закрывая голову руками. И сам чёрт не мог бы заставить меня снова подняться на четвереньки!

Однако Гордеев не чёрт — он крокодил. Вцепился мне в щиколотку и волоком потащил назад… Пока вентиляция не выплюнула меня через люк в потолке.

— Ты как? — цепко поймав меня на руки, кивнул Игнат, словно и вправду ожидал, что я отвечу что-нибудь вразумительное.

Но я была в неадеквате, поэтому только замычала, мотая головой… И это вполне его устроило: я всё ещё хватала ртом воздух и безумно озиралась, не понимая, как и где оказалась, а он уже снова волок меня за собой.

…Коридор с дежурными фонарями и мирным гулом работающих стиральных машин, негромкими женскими голосами, звуком работающего телевизора… Распашные двустворчатые двери, яркий свет служебной лестницы…