Зверь-из-Ущелья (СИ) - Марей Соня

– Натёрла… наверное… – во рту пересохло, и я смочила губы языком. А Ренн вдруг нахмурился и почему-то отвёл глаза.

– Болит?

У меня никто никогда не интересовался, болят ли ноги от многочасовых блужданий по горным тропам, а он спросил. И от этого простого проявления заботы внутри стало тепло.

– Нет… совсем нет. Ни капли.

Не говоря ни слова, Реннейр снял с пояса флягу. Вода обожгла лодыжку, но я даже не поморщилась.

– Спасибо, – и наклонилась, чтобы коснуться руки, которой он всё ещё удерживал мою стопу.

Волосы водопадом соскользнули вниз – к его лицу. Погладили щёку. А Ренн вдруг на миг опустил веки, будто это могло показаться ему приятным.

– Я не хочу уходить так быстро, – произнесла умоляющим шёпотом, когда наваждение развеялось, а на лицо лестрийца вернулось прежнее непреклонное выражение. – Я давно мечтала спуститься на равнину. Я ещё не всё видела. Ну пожа-алуйста. Не будь таким злым, Ренн. Я никому не помешаю, – и пробубнила себе под нос: – Вообще-то я не к тебе пришла, не тебе меня и гнать.

Он посмотрел на меня, сузив глаза.

Раскусил. Как пить дать, раскусил!

– Что ты планировала увидеть на этом празднике, святая простота? Скоро здесь может развернуться зрелище, не предназначенное для невинных девичьих глаз.

– Так мы можем уехать отсюда! У нас и лошадь как раз имеется, – я похлопала чалую красавицу по крупу, на что она отозвалась недовольным фырканьем.

Сражённый моей наглостью, Ренн приподнял бровь, а потом вдруг усмехнулся.

– Ты ведь не хочешь прогонять меня. Верно?

Ну же, лестриец, отвечай! Ты только с виду суровый. Лучше погляди, какая красота кругом, какой вечер, и воздух полнится дурманным ароматом цветов. Пить бы его жадными глотками, только одной грустно. И пусто.

– Если бы ты и правда собирался выдворить меня обратно, ты бы со мной не церемонился. Не убеждал, не… – в горле мгновенно стало сухо. – ... не гладил мою ногу. Ты ведь хочешь, чтобы я осталась.

Он не отвечал, только пальцы по-прежнему обжигали кожу.

– Какая же ты....

– Упрямая? – спросила, чувствуя, что лёд его тает.

– Ага, – он усмехнулся и взглянул на меня снизу вверх.

– Как горная коза?

– Хуже, Рамона. Намного хуже!

Глава 28.

Она смотрела на меня лучистыми янтарными глазами и улыбалась – робко, будто боялась, что я и правда её прогоню. А я бы сделал это. Собирался. Решимости было, хоть отбавляй! Когда я увидел вместо молодого парнишки Каменную жрицу, у меня даже язык прилип к нёбу и бросило в пот. Проклятая магия искателей, чтоб её! А потом на смену удивлению пришла жгучая тревога.

Куда она полезла? Вот неугомонная упрямица!

И я злился – на её присутствие, на свою нерешительность, на те дурацкие сны, что являлись под покровом ночи. Злился, пока не увидел эту проклятую ранку на нежной девичьей лодыжке, и что-то дрогнуло внутри.

Такая чистая, доверчивая, неиспорченная. И нежное касание, и запах её волос – медовый с лёгкой горчинкой – ударили прямо в сердце. Как стрелой. Насквозь. Разорвали сердце на кровоточащие ошмётки и бросили подыхать в муках.

– Что мне с тобой делать?

Она пожала плечами.

– Смириться.

Н-да, дожил. Зверем-из-Ущелья собралась командовать девица! Что ж, пока не поздно, надо брать всё в свои руки. Уверен, Рамона потом мне спасибо скажет, что не дал ей натворить глупостей. Только вот от мысли, что придётся отправить её обратно в горы, стало паршиво.

– Если тебе так неймётся, я отведу тебя подальше отсюда. В безлюдное место, там полюбуешься маками. А по дороге расскажешь, как тебе удалось провернуть маскарад и побег. Только потом сразу домой!

Ага, конечно. Если только я смогу отпустить её.

Жрица улыбнулась – победно и солнечно. Вот лиса… Моё личное несчастье и западня.

Я взял кобылу под уздцы – отправлюсь пешком, потому что езда в одном седле обещает вполне предсказуемые последствия. От одной мысли о том, что её бедра будут тесно прижиматься ко мне, бросило в пот. И как теперь избавиться от этой картины?

Чалая, противная ревнивица, вздумала показать характер и тронулась с места только после того, как я хлопнул её по крупу.

– Не очень-то она тебя слушает, – девчонка усмехнулась, сверкнув белыми зубами, и тут же отвела взгляд в сторону. Поправила выбившиеся волосы – так изящно, легко. Засмотреться можно. Даже такое простое действие было пронизано грацией и женственностью.

– Чалая ревнует. Все женщины одинаковые, даже если это лошади.

– Я – не все. Я никого не ревновала.

Я только хмыкнул.

Рамона расправила спину и подняла глаза к небу. Мысли её бродили далеко, я это чувствовал и страстно хотел понять, что творится в её хорошенькой рыжей головке. Разговор, сначала неуклюжий, потёк плавней. Поразительно находчивая и безрассудно смелая – интересно, есть ли ещё искатели, подобные ей? Думаю, вряд ли.

День клонился к закату. Лагерь отдалялся - музыка и людские голоса давно уже смолкли, и мы остались в полном одиночестве. Оно было приятным, как дождь после изнурительного пекла. В том, что Рамона была рядом, на моей лошади, что говорила со мной, было что-то правильное. Да-да, правильное и естественное, уютное даже, несмотря на абсурдность нашего положения.

Как будто так и было задумано – она со мной. Или я с ней.

– Наши считают детей равнин едва ли не варварами, - Рамона усмехнулась и поёрзала в седле. – Но у нас сохранились такие дикие традиции… Ренн, ты слышал что-нибудь о Коридоре Воли?

– Что это?

Она набрала в грудь побольше воздуха и заговорила:

– Я ни разу не видела это вживую, но мне рассказывали. Если родственники против брака молодых, то жених может попросить у отца девушки испытание Коридором Воли. – Рамона передёрнула плечами, будто ей внезапно стало холодно. – Испытание очень тяжёлое и часто заканчивающееся смертью. Если отец соглашается, а он может и отказать, кстати, три десятка мужчин встают живым коридором, в конце которого ждёт невеста. Парень должен пройти этот коридор, но…

– Но его могут убить.

Рамона кивнула.

– Сначала его испытывают палками. Потом камнями. А, если он не падает, не поворачивает назад и не бросается бежать, то в конце его ждёт металл. Я читала, что беднягу-влюблённого сначала бьют дубинками, потом швыряют в него камни, а после пытаются ранить ножами. Он может уворачиваться или отнимать оружие, но ни в коем случае не бежать – иначе испытание будет считаться проваленным!

Она выглядела раздосадованной. Задумчиво грызла губу, глядя за горизонт, и ветер вздымал огненные волоски вокруг головы. Густые локоны вились вдоль спины и спускались ниже поясницы.

Словно королева осени – вдруг подумалось мне. Той осени, которая наступает вслед за удушливой летней жарой. Осени, когда до слякоти и мороза ещё далеко, когда деревья утопают в золоте и багрянце. И солнце ласкает, но не жжёт.

Глупое сентиментальное сравнение, и всё же… Она так похожа – с невероятными глазами цвета смолы или зрелого мёда и ярко-рыжими волосами, с этой белой кожей, тронутой нежным румянцем и алыми, как ягоды брусники, губами. И, если присмотреться внимательно, если наклониться к самому её лицу, можно заметить несколько золотистых пятнышек на носу и на скулах.

‍

Девушка-осень. Девушка-жрица, отданная в услужение бессмертной богине.

– Убийства ведь противны вашей натуре, – сказал, только чтобы не молчать.

– Да… но в этом случае это убийством не считается, - ответила она торопливо.

Было заметно, что Рамона смущена и запуталась. Тонкие пальцы сжимали луку седла.

– Удивительная двойственность, – я усмехнулся. – Убийство – не убийство.

Она не ответила. Только глубоко задумалась, и взгляд её стал серьёзнее некуда. А потом, когда молчание стало просто невыносимым и напряжение между нами грозило разлететься на осколки и изрезать обоих, спросила:

- Всё ещё считаешь, что за любовь умирают только дураки?